Время от времени мы находили какие-нибудь особенно узкие щели или дверки, почти незаметные, и протискивались, обнаруживая новые залы подземелья. Иногда мы набредали на лестницы и поднимались по ним на верхние этажи, и там, в стенах, обычно высоко, почти под потолком, обнаруживались узкие оконца, сквозь которые проникал дневной свет. Он казался таким странным, даже призрачным! От него тоже делалось немного жутковато, от мысли, что там, за стеною, может существовать ещё какой-то мир, мир вне Библиотеки! Как такое вообще может быть?! И от этой мысли вначале жутковато становилось мне, и только потом ежился и поводил плечами Димка.
Мы не хотели в тот мир. Несколько раз мы всё-таки выглядывали в окна, и видели снег, холодные, пустые улицы, на которых лошади тащили повозки, ужасно какие-то маленькие, съёженные и одинокие. Один раз там шёл дождь, и скрипели деревья, и что-то нудно, монотонно ныло. И ещё раз было лето, закат, длинные тени, длинные улицы, камни домов и мостовых, всё такое же пустынное, только под конец по улице побежал мальчишка, высоко вскидывая пятки - как будто превращаясь этим во что-то более быстрое, бегучее, лёгкое.
В тот раз мы смотрели в окно долго. Мы отогревались, потому что поняли, что замёрзли. Димкины незагорелые ладони позолотились, как будто пыльцой, этим тихим вечерним светом. Эта пыльца оставалась на Димке и потом, и даже в глазах его мне долго виделась искорка тающего закатного солнца.
Уходя из той комнаты, я, словно невзначай, оцарапался о занозистую полку стеллажа. Да-да, там были именно такие, из грубо обструганных досок полки - я знал, что эту часть Библиотеки строил старый моряк, знавший толк в странствиях, а книги полюбивший именно за то, что они помогали ему вернуться туда, но сил и времени обустроить всё толком уже не хватало, и полки остались сколоченными из крепких, но не обработанных досок, подаренных кем-то из знакомых в порту.
-Это был старый пират? Или капитан, открывавший неизвестные берега? - шепотом спросил Димка. Этого я не знал. Книги, большей частью, дарили ему друзья. Пират он был или нет, но друзей у него было много... И эта часть Библиотеки была тёплой, очень живой. Я думаю, что она останется такой ещё долго...
Димка страдальчески уставился на мой оцарапанный палец.
-Ты нарочно, да?
Догадался же! Я смущённо кивнул. Самый простой способ вернуться... тем более, что у меня теперь была настоящая кровь. Как это даже странно...
Когда мы хотели перекусить или отдохнуть, мы шли туда, где было светлее. Почти наверняка там становилось просторнее, полки были чище, книги - проще, новее. Как будто стихал их неслышимый шорох - мы разрывали невидимую плёнку, и мир вспыхивал другим освещением.
Мы выходили в коридор, и там всегда была ночь, где-то далеко светили электрические лампочки, на полу лежали ковры, что-то звенело - скорее всего, это было электричество, которое мы стали чувствовать особенно тонко. Мы проходили длинными коридорами, иногда открывали двери, слышали дыхание спящих. Димка, накинувший на себя какое-то чудное пончо, казался мне похожим в полутьме на странное волшебное существо из сказок.
Мы воровали из холодильников деликатесные паштеты и приготовленные для кого-то бутерброды, утаскивали из буфетов кексы к чаю и наливали кипяток в термос, прихватив по пути парочку чашек.
-Это, наверно, нехорошо, - говорил Димка. Я не считал, что владельцев шикарных особняков должно так уж расстраивать исчезновение парочки порций фуа-гра - но ради Димки придумал оставлять в качестве компенсации за ночное вторжение какую-нибудь книжку из той, скрытой Библиотеки - она всё равно была ничья, к тому же от перемещения книги из одного места в другое для Истинной Библиотеки мало что менялось. Книжку мы выбирали наугад, но древние фолианты всё-таки не трогали.
В одну из ночей Димка спал в кресле в старинном кабинете, стены которого были обшиты полированными планками из эбенового дерева, повсюду высились книжные шкафы и шкафчики с сосудами причудливых форм. Витала в воздухе какая-то непонятная тревожность, и я не сразу решился остаться здесь на ночь. Но очень уж замечательный был кабинет, да и шли мы в этот раз долго.
-Я посторожу. Полистаю книги...
Начал я, однако, не с книг. Меня странным образом влекли сосуды, высокие, тонкие, с тёмной жидкостью, цвет которой отлично сочетался с цветом настоящего цейлонского эбена - огоньки светильников словно перебегали с дерева в глубины загадочных жидкостей, мерцая в них, как яркие тропические звёзды, кажется, отражаются в безднах морей...
Я не удержался и откупорил одну бутылочку - когда-то она была запечатана, и на горлышке ещё виднелись следы сургуча, но оставалась почти полной, а когда я взял её в руки и колыхнул - тягучая, будто маслянистая жидкость всколыхнула ночное пространство вокруг, как удар большого колокола.
-Вот ты каков! - прошептал я.
На самом деле я даже не знал, что там внутри. И всё-таки - знал...
Запах ударил в меня, как врывается в распахнутое окно душной комнаты морозный лесной ветер пополам со снегом, дремучей еловой свежестью и дымом дальних костров.
Я чуть не закричал.
Древние холмы. Медовая пряность вереска и терпкий терновый сок... Впрочем, нет, что-то другое, совсем другое... Огни на холмах. Враги пришли ночью и убивали. Кровь протекала в землю, сочилась сквозь камни и скапливалась, и испарялась, и снова падала с неба - уже прозрачным, хмельным дождём. Мы шли на врагов, уже другие, но помнящие свои холмы, и ту ночь, и убивали врагов без пощады, и время вращалось, а кровь пахла дымом и свежестью ночных дорог.
Не помню, отпил я из сосуда или так и стоял, сжимая тонкое, прохладное горлышко в ладони. Очнулся в ужасе оттого, что мог уронить этот сосуд - и немедленно повернулся, чтобы поставить.
Почему-то я был уверен, что хозяин этой комнаты - старик с благородными чертами лица, потомок древнего рода. Единственной альтернативой ему мог оказаться одержимый коллекционер - невзрачный человек в мире света, король преступного мира в сумеречном пограничье...
-Ужасно! - сказала она. - Я думала, что могу легко убить любого, кто заберётся сюда.
-Наверно, вы так думали только о взрослых?
-Неважно. Первые мгновения я была уверена, что вы - из тех грязных малолетних воришек, которые не остановятся ни перед чем ради выпивки и курева. Я даже была уверена что сейчас почувствую этот их запах... А потом меня поразила мысль о том, как они могли забраться сюда?! И это было ещё ужаснее!
-Я готов компенсировать ваши переживания и ответить на любые вопросы, но простите ещё одну мою наглую выходку - ответьте, что за волшебное снадобье в этом сосуде?
-Это? - Она взяла бутылочку у меня из рук, коснувшись пальцами моей ладони - холодными и очень тонкими. Кажется, она сделала это нарочно, как будто желая убедиться, что я - не наваждение. - Настойка из диких вишен.
Глава 8. История Книги. Начало
Рождение Книги - таинство, но мало кто из людей понимает его истинный смысл. Одни думают, что главная тайна Книги - рассказанная в ней История. Другие полагают, что значимость Книги в том, чтобы изменять читающих её людей и мир.
На самом-то деле ни те, ни другие не правы.
Я помню, как однажды люди изобрели печатный станок, и это опьянило нас... Люди стали писать... и читать. И ещё больше писать. И какое-то время казалось, будто появятся совершенные Книги, Книги, в которых Миры, рождаясь и сплетаясь причудливо в бесконечном многообразии будут творить такие чудеса, что разум прочитавшего их потрясённо вскрикнет и станет Богом...
Впрочем, ничего этого не случилось. Книги изменились, о да. Они вошли в мир детских грёз, волшебные рисунки и невероятные истории волновали воображение уже не убелённых сединами старцев и дерзких студиозусов - но малышей, чей разум не был стеснён ничем... Боже, как это нас пьянило! Оказаться на полке в комнатке ребёнка, еще совершенно не видевшего мир, не умеющего читать, и вдруг - обрести миг, когда кто-то из мудрых взрослых откроет Книгу - и зазвучит голос, и отворятся двери, и то, что было скрыто в нас - вдруг отобразится в сознании этого человечка, отобразится таким дивным образом, озарится таким невообразимым сиянием, что никто и предсказать бы не мог! Мы, как вампиры, пили их радость и страх, удивление и тоску. Мы получали от них бесконечные пространства - дети могли сделать с самой простой Историей нечто такое, отчего она ширилась и менялась, как меняется зародыш, от тепла матери превращающийся в птицу.
С нами случалось множество странных приключений. Дети вырастали и забывали воспитавшие их книги, но затем, в какой-то особый миг Книга возвращалась, изменившись. Случалось, что книга исчезала - но жила в памяти, также изменяясь особым образом. Случалось, книги переписывали и пересказывали, и было так, что изначальную Историю давным-давно никто не видел, она затерялась в закоулках древних библиотек, а мир наполнили её дети и внуки. Читавшие книги вкладывали в них смыслы, даже не снившиеся создателю этих книг, и смыслы эти порождали целые миры. Картины, театры, затем фильмы - они уводили читавших книгу, чтобы затем возвратить на новом, невообразимом пути. И конца ему не видно.
Совсем недавно - лет, быть может, двадцать назад, в этой стране случилось что-то похожее на начало книгопечатания. Люди вдруг обнаружили, что огромные книжные сокровища стали доступны им. И что сами они могут с лёгкостью освобождать уже собственные Книги - каждый человек это может, может создать свою, настоящую Книгу! Ах, что тут началось! И - ах, как мы смеялись! Нет, правда, это была радость. Сколько чепухи было создано, но зато множество взрослых людей сумели хоть немного почувствовать себя детьми. Ведь каждый человек, начинающий создавать Книгу - ребёнок в гораздо большей степени, чем тот, кто скептически хмыкнет: "вначале научись". Эти, вторые, не понимали... не понимали, что дети должны появляться не по чъей-то указке. Дети появляются тогда, когда создающие их оказываются больше самих себя.
-Кто вы?! - спросил я удивлённо. Она повела по лбу ладонью каким-то до странности узнаваемым жестом - как будто чужим ей, но давно проникшим в самую её плоть...
И засмеялась тихо.
-Я заморочила вам голову... Не беспокойтесь, я не сумасшедшая. Моя жизнь часто видится мне как будто в лёгком полусне. Иногда я думаю, что засыпаю и просыпаюсь - ненадолго. Некоторые моменты я помню прекрасно, другие - кажутся не то приснившимися, не то вычитанными из книг, которые меня окружали всегда. Поэтому, если я начну рассказывать вам о себе и скажу что-то, что покажется вам нелогичным - не думайте, что я вру. Можно просто выбросить тот или иной эпизод из истории - на ваше усмотрение - ничего другого я не могу предлагать.
-Да, - сказал я. - Расскажите. Ещё что-нибудь. Тут так хорошо...
Она улыбнулась. Взяв меня под локоть, подвела к креслу - напротив того, где уснул Димка. Я видел его светлое лицо, и время от времени тени - как будто от колыхавшихся языков пламени, либо от качнувшейся занавеси - чудь меняли его выражение. Я думал, что возможно он не спит, но слушает с закрытыми глазами, и это всё тени удивления или радости, или печали - как будто он таким образом участвует в нашем разговоре...
Сама она устроилась рядом - кресло оказалось просторным; я же какой-то отстранённой частью сознания отметил, что с человеческой точки зрения в этом соседстве могло быть даже нечто "нескромное" - но тут же забыл обо всяких "глупостях". Едва она начала рассказывать...
...Я помню лето. Лето наполняло меня всегда. Мне говорили, что родилась я поздней осенью, но, думаю, тут закралась какая-то ошибка. Летом была жизнь, зимою были сны. Но даже сны эти были с ярким солнцем и горячим ветром.
Лето было расплавленным золотом, жидким сиянием, которое текло в знойные дни с холмов на северной стороне моей деревни. Оно накапливалось и сгущалось в заросшей болотистым редколесьем балке, где в июльские дни зной звенел и гудел, ему было там тесно, как меду в наполненных сотах. В августе Лето настаивалось, аромат густел, прозрачная лютиковая золотистость света приобретала оттенки меди. К сентябрю Лето "садилось", добавив в себя запахи груш и дымность костров, покрывшись еле различимой патиной тончайших паутинок. Добродив до терновой терпкости и оттенков преющей листвы, застывало янтарными каплями под тёмною, твёрдою коркой.
Я помню Дом. Это был обычный деревенский дом, но приметы времени в нём теряются, потому что я всегда связывала, сплетала окружавшее его и наполнявшее его изнутри со своими грёзами, фантазиями, снами. Дом существовал внутри некоторой вымышленной Страны, и сам был и Городом, и ещё другой Страной, и кораблём, перемещающимся по иным местам, временам и пространствам. Много позже я читала различные истории, похожие на мою - о замке Танелорн, и о бродячем замке волшебника, и о Высоком Доме, хранящем в себе миллионы иных миров. И другие... Иногда мне казалось - я могу проходить через стены, случалось - я возвращалась в дома-двойники, похожие на мой, но в чём-то неуловимо отличные. Иногда это были очень странные места - например, я долго жила в Доме, где была жива моя давно умершая мама. Я знала, что её давно нет, но здесь она была жива, и мы с отцом, понимая это, боялись как-то спугнуть эту загадочную причуду мироздания, не говорили об этом никогда между собой, тихо радовались, что её смерть оказалась неправдой - и постоянно боялись, что в какой-то момент проснёмся...
Дом замирал среди зимы, и жизнь замирала, сжимаясь - всё становилось маленьким-малюсеньким, все мои страны и миры переходили зимовать туда, в Дом. Они ждали нового Лета там как в коконе, а я приходила к ним, проверяя, чтобы они не зачахли и не посерели без присмотра. Какие-то из них я прятала под одеялом, другие устраивались на полу в комнатах или обживались на листах бумаги, самые неприхотливые окружали Дом, ютясь в сугробах за двором, во всяких укромных уголках двора - сеновале, дровяном сарайчике или летней кухне.
Лето тоже сжималось и пряталось. Его не было видно, его нельзя было потрогать, порою стояли такие холода, что даже само слово - "Лето" - казалось странным, как сказка. И всё-таки оно было тут. Под холмом бил родник. Вода была теплее морозного воздуха зимы, она текла по подземным тоннелям из-под склона холма, и в ней дышало Лето. Летом я рыла пещерки у двора - чернота их пугала и влекла меня, часто мне казалось - если прорыть ещё совсем чуть-чуть, то откроется ход... Наяву я так ни разу и не добралась до этих тайных переходов, зато в снах это было нетрудно. Из подземных ходов можно было попасть в соседний сад, где светило горячее солнце. Можно было побродить по летним холмам, полежать на песке, пропуская его тоненькие, щекотливые струйки между пальцами. Иногда там попадались удивительные игрушки - жалко лишь, что пронести их с собой, в зиму, было нельзя. Хотя... в этом я тоже не уверена - мне иногда кажется, что несколько интересных вещиц из Лета я тогда всё-таки утащила... Теперь-то попробуй вспомни - попали они ко мне наяву или их подарило Лето.
А самое дивное - это были Тропинки! Случалось, я уходила в холмы дальше, чем обычно, и в какой-то миг травяные заросли и купы деревьев расступались, и солнце вспыхивало с такою силой - будто срывало плотину, и всё сияние Лета обрушивалось на меня. Может быть, именно от этого что-то менялось в мире - за поворотом, за холмом, за рощей я видела такие интересные ложбинки и лесочки, речки и овраги, что устоять было никак невозможно, и я шла дальше и дальше, забредая во всё более странные места.
Просыпалась я в такие дни радостной! И за окном сияло солнце - я смотрела на занавески, не поднимаясь с постели, и казалось - зима только снилась. Сейчас шевельнётся ветка - зелёная-зелёная...
Мы были связаны всегда - я, и мой Дом, и Лето.
Она неслышно поднялась, поставив на столик бутылочку с настойкой. Все светильники в комнате погасли - я не заметил, когда это случилось. Горела только одна свеча - и сосуд с настойкой оказался как раз перед нею. Тёмно-красная жидкость впитала в себя свет - мне не удавалось разглядеть ни искорки. Обидно. Я зажмурил один глаз, наклонившись к самому стеклу сосуда.
-Когда я был у бабушки, - прошептал Димка, - я пытался сохранить Лето в настойке из вишнёвого клея. Мне кажется, тот способ был не очень подходящий...