Как только мы вошли на отделении, к нам тут же бросился широкоплечий санитар с резиновой дубинкой в руке, но, увидев Алексея Алексеевича, отступил. Серьезная здесь охрана.
Отделение, на котором мы оказались, несколько отличалось от тех, где я уже успел побывать. Здесь было больше людей в белых халатах, царила суета, но не бестолковая, а упорядоченная - все казалось серьезнее и строже, по всему было видно, что пациентов здесь не оставляли наедине со своим безумием.
Мы двинулись по коридору. Мимо проходили больные в пижамах, деловито сновали санитары с дубинками, двое дюжих мужиков в белых халатах провели мимо визжащего человека с заломанными назад руками и с удивительно знакомым лицом... Я с интересом заглядывал в палаты, кое-где лежали привязанные к кроватям люди в смирительных рубашках.
- Вот здесь и лечится интеллектуальная элита страны, - серьезно, без тени иронии сказал Алексей Алексеевич. - На отделении существуют обязательные правила, нарушение которых грозит карцером. Я потом предоставлю вам список.
Мимо, шлепая тапочками на босу ногу, запахнувшись в халат, прошествовал в туалет импозантный мужчина. Я оглянулся, посмотрел ему вслед. Бог ты мой! Как похож на председателя союза писателей Валерия Попова... И он тоже здесь?! Вот тебе и "жизнь удалась"!
- Сейчас вам необходимо пройти обследование, - между тем продолжал Алексей Алексеевич. - Надеюсь, вы человек здоровый,.. а вот здесь столовая.
За одним из столиков сидели трое больных и, склонившись над клеенкой, поминутно оглядываясь, о чем-то шептались. В одном из них я признал Павла Крусанова - я видел его однажды в "Борее", второй - кажется, московский писатель Евгений Попов, третий был мне неизвестен. За другим столом двое больных увлеченно играли в крестики-нолики. А за углом, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит в столовой, таился санитар. Вдруг он сделал неожиданный мощный рывок и, выскочив в столовую, одним прыжком оказался возле мирно беседовавших писателей. В следующую секунду на их стол с грохотом обрушилась резиновая дубинка.
- Не говорить о литературе!! - бешеным голосом заорал он. - В карцер захотели?!!
Сидевшие за столом в шоке от внезапного появления санитара с ужасом смотрели на него.
- В смирительные рубашки замотаю!.. - ревел санитар. - В карцере сгною!!
- А мы в крестики-нолики играем, - из-за соседнего стола хором сказали двое писателей, показывая исписанную бумажку.
Мимо, гундося что-то своему спутнику, прошаркал человек очень похожий на Семена Альтова.
Было и смешно и страшно одновременно. Литературная общественность ломает голову над причиной исчезновения лучших писателей страны, строит фантастические предположения, а они вот оказывается где, в дурдоме на всем готовеньком прохлаждаются. Столько известных на всю Россию писателей собрано в одном месте и никаких журналистов вокруг! Когда еще будет такое сборище?! Их нужно показывать по всем телеканалам, фоторепортажи публиковать во всех гламурных журналах. Лучше писатели страны тайно, как паханы преступного мира, под охраной решеток, воинственных и злобных санитаров с дубинками, в смирительных рубашках вынуждены находиться здесь, лишенные внимания общественности. А ведь это элита, блеск интеллекта, отборный генофонд страны!! Какое же у нас все-таки наплевательское отношение к культуре!
Я, озираясь, шел за Алексеем Алексеевичем, по пути встречая многих известных людей, с которыми не был знаком лично, но не раз видел по телевизору, слышал по радио. Вот бы протащить сюда фотоаппарат... А то ведь никто потом не поверит, что я лежал в одном дурдоме с такими личностями! Пожалуй, для полного счастья не хватало здесь только Габриэля Гарсиа Маркеса, Курта Воннегута, Стивена Кинга, Пауло Коэльо да еще пары десятков мировых литературных звезд. Может быть, они и лежали где-нибудь в палатах, укрощенные смирительными рубашками, привязанные к железным кроватям. Я же не всех еще видел. Меня вдруг охватило чувство гордости за то, что меня, мало кому известного писателя, собираются лечить наравне с такими знаменитостями.
Мы подошли к двери. Алексей Алексеевич протянул к ней руку, но она вдруг сама распахнулась, и два здоровенных санитара под мышки вытащили в коридор человека. Он был без сознания, голова обвисла на грудь, на губах запекшаяся пена, ноги волочились по полу. Одна тапочка слетела (плохая примета), вторая держалась на честном слове. Я успел заглянуть в его лицо, по жидкой бороденке и печально опущенным уголкам глаз узнал писателя Сергея Арно. Его проволокли мимо.
- Похож на всю нашу культуру - не живой, не мертвый, - сказал я, провожая его взглядом.
- Вы, любезный, слово "культура" даже не употребляйте, когда санитары слышат слово "культура", они хватаются за дубинку. Лучше забудьте, что оно вообще существует. Да по большому счету слово-то осталось, а самой культуры уже нет, точнее, она доживает последние месяцы, уж вы поверьте мне, психиатру.
Глава 11
КОНСИЛИУМ
Поднявшись на один этаж, мы вошли в просторный кабинет без окон, перегороженный ширмой; посредине стояло деревянное кресло с подлокотниками. Что располагалось за ширмой, видно не было, но судя по доносившемуся оттуда шуршанию бумаг, там кто-то находился.
- Садитесь, - шепнул Алексей Алексеевич с легкой тревогой в голосе и, пошевелив бровями, поправил очки.
Я опустился в кресло, оказавшееся прочно прикрепленным к полу. Алексей Алексеевич встал справа чуть позади от меня. Некоторое время из-за ширмы доносилось шуршание бумаг, возня, тихий еле различимый шепот, но сколько я ни вглядывался в ее плотную драпировку, рассмотреть ничего не удалось. Вдруг из-за ширмы стремительно вышли трое мужчин в белых халатах и обступили меня с разных сторон.
- Как самочувствие? - спросил один из них, надевая мне на руку прибор для измерения давления. - Ничего-ничего, сидите спокойно.
- У вас были наследственные венерические заболевания? - спросил другой, светя в глаз фонариком.
- Ваша сексуальная ориентация?
- Вас бросает в жар, в холод? Колотится сердце, когда вы волнуетесь? Ужасы снятся?.. Следите за молоточком... очень хорошо. Положите ногу на ногу.
- Не производили операцию по смене пола?..
- Покажите язык... скажите "а-а-а". Прекрасно.
- Сколько страниц можете написать за день?.. Вы не беспокойтесь, расслабьтесь.
- Какой сегодня год, число, месяц... Укольчик, это не больно.
- Употребляете спиртные напитки, наркотики, клей нюхаете?.. Славно, славно...
- Как стул? Запоры не мучают?
Я еле успевал отвечать на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, поворачивая голову то к одному, то к другому. Они суетились вокруг меня: один заглядывал в ухо, другой стучал молоточком по коленке, третий копался в волосах, еще один пристегивал ремнями к креслу мои руки, другой - ноги... Создавалось впечатление, что их уже не трое, а больше, ну минимум пятеро. Я с трудом успевал следить за их быстрыми и точными движениями. Кто-то изловчился сделать мне укол в вену, надеть на голову металлический шлем, приклеить ко лбу, рукам и ногам датчики, провода от которых тянулись за ширму.
Через несколько минут я оказался пристегнутым к креслу ремнями с алюминиевым шлемом в дырках на голове, весь опутанный проводами, датчики лепились к моим вискам, ушам, рукам и ногам. Я чувствовал себя космонавтом, приготовленным к полету в неведомое. Закончив свое дело, они сложили ширму, поставили ее к стене и исчезли так же стремительно, как и появились.
За ширмой оказался длинный стол, накрытый бордовой скатертью. За столом лицом ко мне сидели шесть человек в белых халатах. Как только ширму убрали, в лицо мне ударил свет из двух прожекторов. Я щурился, поворачивая голову то так, то этак, силясь разглядеть людей за столом. Кажется, среди них была женщина, очень похожая на мужчину, или мужчина, похожий на женщину, разобрать мне не удалось.
- Фамилия, имя, отчество, дата, место рождения... - безразличным голосом задавал вопросы один из сидящих за столом.
Я отвечал. При каждом моем ответе на столе у них начинали мигать разноцветные лампочки на приборах: красный, желтый, зеленый...
- Отныне вы занесены в картотеку под номером Четырнадцать Пятнадцать. Запомните - Четырнадцать Пятнадцать, - чеканя каждое слово, проговорил тот же голос.
Дальше говорили все по очереди, почти без пауз, громкими бесстрастными голосами, а я переводил слезящиеся от яркого света глаза с одного на другого, но различал только их тени.
- Поздравляем, вы попали в наш проект по оздоровлению общества.
- Мы ознакомились с вашими книгами, Четырнадцать Пятнадцать.
- Конечно, не со всеми.
- Но нам этого было достаточно.
- Мы считаем, что вам, Четырнадцать Пятнадцать, следует пройти курс лечения в нашей клинике.
- Усиленный.
- Мы отучим вас, Четырнадцать Пятнадцать, от привычки писать. Говорить, говорить нужно!
- В нашей клинике лечится много ваших бывших коллег.
- Вы случайно не влюблены, Четырнадцать Пятнадцать?
- Это может сильно осложнить картину выздоровления.
- Вы не обманываете нас, Четырнадцать Пятнадцать?..
Глаза слепил свет прожекторов, от круговорота нескончаемых вопросов, я не мог сосредоточиться, тело, словно кололи тысячи иголок, кружилась голова... Я собрал в себе силы и вдруг выпалил то, что сейчас волновало меня:
- Но как же читатели, ведь они знают писателей в лицо!! - и почему-то добавил: - И меня знают.
И снова те же бесстрастные, будто неживые голоса друг за другом без промежутка и перерывов, словно отрепитировано заранее:
- Об этом вам, Четырнадцать Пятнадцать, не следует беспокоиться.
- Об этом уже побеспокоились без вас.
- Читатели не пострадают - им уже приготовлена достойная замена писателей. Не забывайте, что мы живем с вами в демократическом обществе.
- Книги уже пишут, а писателям создают новые достойные писателей биографии.
- На смену скучным патологическим уродам.
- Хроническим алкоголикам, гомосексуалистам и наркоманам.
- Придут симпатичные, аккуратные, модно одетые гламурные писатели и писательницы.
- Которых не стыдно показать с телевизионного экрана всей стране.
- Которые будут следить за своей внешностью, вовремя делать эпиляцию и подтяжку лица.
- Писать понятные всем книги.
- Это проект. Вы понимаете, это проект.
- Так вы в проекте?
Я сделал над собой невероятное усилие, чтобы произнести это фразу. Не знаю почему, но именно то, что я хотел сказать, казалось мне сейчас главным, сутью всего:
- А история?! Как вы представите их в истории человечества?!
И снова все так же без пауз:
- Об истории уже побеспокоились. Историю есть кому писать.
- И переписывать...
- Когда проект перестанет приносить прибыль, бренд-менеджеры напишут биографию автора.
- С определенным количеством несчастной любви, с выверенным перечнем хороших и плохих поступков.
- Сама жизнь автора будет увлекательным романом.
- Это дело бренд-менеджеров, у них есть все необходимые материалы.
- Как в Макдоналдсе, у каждого свои четко определенные места и обязанности.
- Литература теперь это тот же "Макдоналдс". То же быстрое питание.
- Вы понимаете, что работа в проекте накладывает на вас, Четырнадцать Пятнадцать, определенные обязательства.
- Которые вы должны выполнять неукоснительно.
- Иначе вы будете наказаны.
- Для этого вы подпишите обязательство. Вот оно.
Один из сидевших за столом махнул в воздухе листком бумаги.
- А если я не соглашусь? - спросил я, сквозь свет, вглядываясь в лица сидевших за столом, понимая, что сейчас, чтобы противостоять, нужно напрячь все оставшиеся силы.
- С чем не согласитесь?
- Если я не соглашусь участвовать в вашем проекте?
Над столом повисло молчание, тягостное, непонятное... И тут неожиданно заговорили все разом:
- Что же его не предупредили? Возмутительно... Он, что же, ничего не знает? Как это может быть?!.. Главврача сюда срочно! Где главврач?!..
Также внезапно замолчав, все повернулись в сторону Алексея Алексеевича, во время допроса тихонько стоявшего чуть позади моего кресла. Я даже забыл о его существовании.
- Да вот, я только хотел... - залепетал Алексей Алексеевич, вдруг как-то съежившись всем своим большим телом и, беспрестанно поправляя очки, маленькими шажочками попятился к двери. - Я не успел, все расскажу, обещаю, честное слово...
Все вновь обратились ко мне.
- Можете не волноваться, Четырнадцать Пятнадцать, отныне вы находитесь под наблюдением - теперь каждый ваш шаг будет известен.
- Вы не сможете ничего сделать без нашего ведома.
- Теперь вы под нашей защитой.
- А если я все-таки откажусь участвовать в этом проекте? - снова возразил я, набравшись наглости, хотя стоило мне это больших усилий.
- Это невозможно.
- У вас нет другого выхода.
- Вы что не понимаете? Вы уже в проекте.
- И что, я не могу отказаться? - спросил я, холодея.
- Нет.
Свет прожекторов погас. Откуда-то из-за моей спины стремительно вышли люди в белых халатах, раздвинули ширму, так что сидящих за столом стало не видно. Подскочив ко мне, отстегнули ремни, отклеили датчики, сняли алюминиевый шлем... Все это они проделали молча, деловито, без лишней суеты...
Тошнило, кружилась голова... вероятно, на некоторое время я потерял сознание, потому что когда пришел в себя, в комнате никого не было. Не было ширмы, пропали сидевшие за столом люди, исчезли приборы с лампочками, скатерть... Я сидел, ошалело глядя на пустой длинный стол, уже сомневаясь, а было ли все это вообще. Оглянувшись, увидел Алексея Алексеевича. Застенчиво сложив на животе руки, он скромно стоял, толи с жалостью, толи с состраданием глядя на меня. Заметив, что я очнулся, подошел.
- Как вы себя чувствуете, голубчик?
- Нормально, - странно, но сейчас я ощущал прилив сил.
- Ну и славно, ну и славно...
Настроение у него словно бы улучшилось, он потер руки, поправил очки и пританцовывая, направился в другой конец кабинета, принес себе стул и, поставив напротив меня, сел, закинув ногу на ногу.
- Ну что же, все прошло славно, вами довольны. Поздравляю вас, Четырнадцать Пятнадцать, вы в проекте.
- В каком, к черту, проекте? И что за "Четырнадцать Пятнадцать", меня теперь всегда цифрами называть будут? И паспорт переделают?
- Нет, голубчик, число вам присвоено только в нашем проекте по оздоровлению общества. Да и что плохого в ваших числах? Четырнадцать Пятнадцать запоминается легко да и благозвучно, не какой-нибудь Семьдесят два Двадцать один - как цифры из телефонного номера, длинно и некрасиво, а у вас очень даже миленько, очень даже музыкально. Даже не думал, что вам так повезет. Это ваш, так сказать, новый литературный псевдоним, с которым и закончится ваша литературная деятельность. Но нужно признаться, что с цифровыми именами возникает много проблем. Писатели - личности творческие, гуманитарные - никак не могут запомнить свои числа. Зовут, например, на процедуры Четырнадцать Двенадцать, а приходит Шестнадцать Восемнадцать. Года два назад для лучшего усвоения писателям присваивали трехзначные имена из таблицы умножения: Дважды Два Четыре или простейшие четырехзначные Пятью Пять Двадцать Пять - но и это им усвоить оказалось сложновато, поэтому плюнули и теперь даем имена как попало.
- Скажите, Алексей Алексеевич, почему такой интерес появился у государства именно к писателям?
- У вас о психиатрии, вероятно, очень общее представление?.. Я так и думал. Так вот я вам скажу, что вся история психиатрии связана с попытками вылечить писателей и поэтов от пагубного пристрастия писать. На этом отделении мы только прозаиками занимаемся, хотя у нас большие планы на поэтов, но поэтический проект требует больших финансовых вливаний. Испокон века психиатрия лечила не только писателей, но и влюбленных, - он снял очки, потер ладонью глаза и надел снова. - Ведь, так же как и литература, любовь серьезное психическое заболевание. Любовь имеется в виду, конечно, не физическая - физическое влечение полов как продолжение рода приветствуется. А вот духовное влечение друг к другу, так называемая платоническая любовь часто приобретает извращенные, опасные для общества формы. На фоне этого развиваются неврозы, психозы, меланхолия и, как следствие, суицид... именно против подобных извращений и выступает государство. Потому мы вынуждены лечить в нашей психбольнице и влюбленных людей тоже. Но на девятое отделение их не кладем, только писателей.