Димка шмыгнул носом.
- Шт-то вы там копает-тесь?
Олаф двинулся к мальчишкам по проходу. Он схватил их, как котят, за шкирку и швырнул на пол в сторону дверей. Лёшке повезло, он поймал в пальцы коечную стойку и не упал. А Димка, грянув об пол, больно отбил локоть и коленку. Завязать шнурки на втором ботинке он так и не успел.
- Вставай, - подал ему ладонь Лёшка.
- Ага.
Олаф тучей надвинулся сзади.
- Быст-тро внисс.
Толкнув двери, ребята слетели по лестнице на первый этаж.
- Его бы так, - шепнул Димка, прижимая ушибленный локоть к животу.
- Он бы пол проломил, - сказал Лёшка.
Димка фыркнул, представив, как Олаф исчезает в облаке щепок и пыли. А снизу ещё огонь.
- Сюда, - фройлен Зибих дежурила у выхода. - Не заставляйте ждать херра унтерштурмфюрера. Думаю, вы знаете, как должны вести себя в местах, где много немецких граждан. Глаза - в пол, тишина, и любая просьба - как приказ фрау Хильды.
- Да, фройлен эрциер, - сказал Лёшка, выскакивая наружу.
- Мы знаем, - подтвердил Димка.
Снаружи пахло весной. Грузовик уже уехал. Военнопленные под присмотром "капо" копошились у кучи кирпичей, бывших когда-то печью. Там же стоял прицеп, на который они вываливали добытое.
"Хорьх" приткнулся к обочине на углу приюта, под черными ветвями покосившейся рябины. Унтерштурмфюрер нетерпеливо нажал на клаксон.
- Давай, - подтолкнул Димку Лёшка.
Они добежали до автомобиля, причём Димка едва не потерял ботинок. Под рябиной, тёмно-серый, лежал снег, а дальше чернела подступающая к зданию лужа.
- Забирайтесь на заднее сиденье, - сказал им унтерштурмфюрер.
Лёшка кое-как отжал вниз тугую ручку. Они заползли на расстеленную серую шаль.
- Всё? - спросил херр Сломак, глядя на них в зеркало заднего вида. - Сидите тихо, ублюдки. Запачкаете обивку, убью.
Он завел мотор, подкрутил радио, и в салоне зазвучала музыка. Секунда - и "хорьх", дрогнув, покатил от приюта прочь. Поплыл мимо двухэтажный каменный дом, до остова выгоревший от зажигательной бомбы, какое-то время справа, в прорехи между домами, виднелись полузасыпанные траншеи, избороздившие сады и огороды. Взбиралась на холм вереница противотанковых "ежей".
Проскочив несколько кривых улочек, "Хорьх" повернул к центру города. Здесь картина была не лучше, чем на окраине, многие здания хранили следы от пуль, некоторые почернели от огня, красные флаги с пауком-свастикой и полотнища с призывами трудиться на благо рейха стыдливо драпировали результаты бомбёжек. По тротуарам медленно брели люди. Были они все какие-то скукоженные, с землистыми, равнодушными лицами, одетые, во что придётся.
Димка заметил, как Лёшка сжимает кулаки.
Унтерштурмфюрер поглядывал в зеркало, покручивал рулевое колесо, потом сказал:
- Это всё ваша вина. Вина русских idioten, что они сопротивлялись немецкой военной машине. И теперь нечего думать, будто мы будем с вами нянчиться. Вы сами заслужили такое к себе отношение.
- А если бы мы сдались? - набравшись смелости, спросил Димка.
- Тогда было бы проще, - сказал унтерштурмфюрер. - Мы расстреляли бы только самых активных. Миллионов пять-шесть!
Он рассмеялся. В зеркале были видны его выбритый висок и ухо, и уголок глаза.
На маленькой площади "хорьх" развернулся и остановился у одноэтажного здания, светлого от свежих штукатурки и краски.
- Сидеть здесь! - приказал унтерштурмфюрер.
Он вышел из автомобиля, походил около, растирая плечо, затем скрылся в арке сбоку и отсутствовал минуты три. Лёшка посмотрел, оставил ли унтерштурмфюрер ключи в замке зажигания, а Димка завязал наконец шнурки.
- Ты знаешь, где музей находится? - поинтересовался Лёшка.
- Нет.
- И я нет, - с досадой отозвался Лёшка.
- А зачем тебе? - спросил Димка.
- Сбежать!
- Куда?
- На фронт! Я же всюду проползу. Меня в разведчики возьмут. А ты - со мной. Тоже в разведчики.
- Фронт далеко, - сказал Димка. - Если близко, то слышно, как грохочет. Аж стекла дрожат. И небо ночью светится.
- Да я знаю! - сказал Лёшка, привстав и разглядывая улицу. - Значит, к партизанам рванём! Ты же слышал, что они здесь есть. Им такие, как мы, знаешь, как нужны!
- Мне домой хочется, - вздохнул Димка.
- А немцы?
- Что - немцы?
- Они пусть живут? Они пусть ходят? Разъезжают тут... - Лёшка несколько раз зло стукнул ботинком по спинке водительского сиденья. - Вот! Вот! Вот!
На спинке появился смазанный след от подошвы.
- Идёт! - крикнул Димка, когда из арки вновь появился унтерштурмфюрер.
Тот шёл не один, впереди него, укутанный в хорошее серое пальто, округлый, переваливался на коротких ножках крупный краснощёкий мальчишка. Лёшка, подвинув друга, выглянул в пустоту между сиденьями.
- Всё, теперь не поговорим, - сказал он.
Унтерштурмфюрер открыл заднюю дверцу.
- Maximillian, - он сделал приглашающий жест.
Мальчик важно кивнул.
- Guten tag, kleine sklaven, - поздоровался он.
- Guten tag, junger herr Max, - смещаясь, заученно сказали Димка и Лёшка.
Максимиллиан, пыхтя, заполз на сиденье. Пока он устраивался, унтерштурмфюрер успел прикрыть дверцу и вновь занял место водителя.
- Alles ist gut? - спросил он, обернувшись.
- Ja, - ответил Максимиллиан, расстёгивая ворот пальто.
- Dann lass uns gehen.
Унтерштурмфюрер выжал сцепление, и "Хорьх" покатил с площади. Димка заметил, как в одном из окон мелькнула женская фигура. Следила она за автомобилем или просто выглянула на улицу, было не понятно.
- О, Alex, - Максимиллиан притянул Лёшку к себе. - Ich habe dich vermisst (Я соскучился).
Он ущипнул его.
- Ich bin glücklich, - ответил Лёшка, украдкой потирая место щипка.
- Und du? - смешно вздымая белёсые брови, спросил Максимиллиан Димку.
- Я тоже glücklich, - торопливо произнёс тот, но щипка миновать не сумел.
Пальцы Максимиллиана стиснули кожу сквозь тонкую бумажную ткань штанов.
- Gut.
Димка со свистом выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Так отец делал, когда слушал сводки Информбюро. Мрачнел и дышал сквозь зубы. Но это всё было ничего, можно потерпеть. Подумаешь, щипок. Пальцы у гада здоровые, крепкие, но до трости фрау Доггель им далеко. Вот когда "на кровь" или "на опыты" вывозят, там и не захочешь - закричишь. Иногда после уколов горишь, как в огне, и всего трясёт.
А тут - поездка в музей.
Можно потерпеть, можно даже спеть Максимиллиану под неуклюжие взмахи руками его любимую "Эрику".
- Auf der Heide blüht ein kleines Blümelein...
"Хорьх" прошуршал шинами по центральной улице и притормозил, пропуская грузовые тентованные "опели", бронетранспортёр и несколько мотоциклов с колясками. Замыкал колонну чёрный штабной автомобиль.
- На Молотов, - повернувшись, сказал мальчишкам унтерштурмфюрер. - Думаю, к началу лета мы выйдем к Свердловску.
- Und hänge alle Kommunisten auf! - сказал Максимиллиан.
- Ja, natürlich.
Напоминание о том, что коммунистов необходимо вешать, скоро нашло подтверждение в виде виселицы перед зданием горсовета. Они словно специально проехали мимо неё медленно, чтобы Димка и Лёшка могли увидеть висящую в петле женщину со свёрнутой набок шеей. Лицо у неё было завешено волосами, и у Димки дёрнулось сердце, когда он подумал, что это могла бы быть мама.
- Und wo ist Willi? - спросил унтерштурмфюрера Максимиллиан, который не удостоил виселицу вниманием.
- Ждёт нас в кафе.
- Ich will eiscreme (Я хочу мороженого), - заявил Максимиллиан.
- Nach dem museum (После музея), - ответил унтерштурмфюрер.
- Nein. Ich will jetzt!
- Nein.
Максимиллиан засопел. Он лягнул сначала Лёшку, а потом, протянув руку через его голову, дёрнул Димку за волосы.
- Sag es ihm! (Скажи ему!) - потребовал он.
- Ай! - сказал Димка.
Максимиллиан дёрнул ещё раз.
- Sag es!
- Херр унтерштурмфюрер, - проныл Димка, - Максимиллиан хочет мороженого сейчас. Он сказал, чтобы я вам сказал.
Унтерштурмфюрер расхохотался.
- Oh, Max, gut gemacht! Aber russen werden hier nicht helfen. Das ist befehl deines vaters (Хорошая попытка! Но русские тебе здесь не помогут. Это указание твоего отца).
Максимиллиан надулся.
- Mein vater ist ein narr!
"Хорьх" остановился. Унтерштурмфюрер вышел из автомобиля и, открыв дверцу, выволок из салона Максимиллиана. Лицо его было мрачным. Димке с Лёшкой не было слышно, что он выговаривал маленькому немцу, отведя его в сторону, но в конце речи тот топнул ногой и тут же получил в ответ хлёсткую пощёчину.
- Наверное, за то, что отца дураком назвал, - предположил Димка.
- Они тут все придурки, - сказал Лёшка. - Я бы его вообще не кормил.
- Тогда его к нам в приют надо.
Лёшка фыркнул.
- Он бы всех защипал.
- И фрау Доггель? - удивился Димка.
- И Ганса-повара!
Димке сделалось смешно, потому что он представил, как Максимиллиан бегает за толстым, неповоротливым поваром среди кастрюль и кричит: "Ich habe dich vermisst!". Ну, соскучился, разве такое не бывает!
Впрочем, Димкина весёлость испарилась, едва унтерштурмфюрер появился в поле зрения.
- Setz dich, - сказал он Максимиллиану.
Тот требовательно протянул руки к Лёшке с Димкой.
- Hilfe!
Они втащили его в салон. Конечно, никакого слова благодарности не прозвучало. Наоборот, усевшись, Максимиллиан в отместку выволочке от унтерштурмфюрера несколько раз ткнул ближнего к нему Лёшку локтем.
Короткий остаток пути все молчали.
У длинного белого здания с колоннами унтерштурмфюрер остановил "хорьх". Широкую улицу украшали рейхс-флаги, клумбы у здания темнели прорыхленной землей, гипсовая статуя фюрера вздымала руку в приветственном жесте.
На ступенях, у статуи, у жаровен с колбасками, несмотря на холодную весеннюю погоду, толклась публика. Здесь были и офицеры, и женщины, и дети. Отдельными группами по десять-двенадцать человек стояли солдаты, видимо, свезённые на экскурсию.
Музей был ещё закрыт.
- Мы рано, - сказал унтерштурмфюрер, - но это ничего. Темпорамы второй день как запустили, а, видите, сколько народу. Вон, кстати, Вилли.
Через улицу к автомобилю шла невысокая плотная женщина в кожаном плаще, шёлковый платок на её голове пестрел цветочным узором. Тонконогий мальчишка лет восьми, руку которого она держала в своей ладони, доставал ей макушкой до плеча и походил на кузнечика. Он был в зелёных штанах, зелёном мундирчике и скакал между мелкими лужами, умудряясь едва ли не обежать женщину кругом.
- Willi!- закричал Максимиллиан, наваливаясь на дверцу.
Кузнечик замахал рукой. Унтерштурмфюрер, пригладив волосы, выбрался из "хорьха".
- Guten tag, Erwin, - сказала женщина, подойдя.
- Guten tag, frau Ebert, - херр Сломак легко прикоснулся губами к запястью поднятой руки. - Wie geht es ihnen?
- Ich habe heute nicht gut geschlafen, - пожаловалась на плохой сон женщина.
- Und wie obersturmbannführer?
- Oh, er hat in anderen zimmer geschlafen.
Они отошли за капот.
- Willi! - Максимиллиан выбрался наружу и затоптался вокруг кузнечика. - Hast du schon eis gegessen? (Ты не хочешь мороженого?)
- Nein, - качнул головой кузнечик, - kehle. Ich habe heiße milch getrunken.
- Hu! - Максимиллиан сморщился. - Aber kann deine mutter uns mit eiscreme füttern?
- Ja, später, - кивнул Вилли.
- Später! - передразнил Максимиллиан кузнечика и махнул рукой сидящим в салоне Лёшке с Димкой. - Komm! Hier entlang, kleine sklaven.
- Выходим? - тихо спросил Димка.
- Слышал же, - ответил Лёшка.
Увидев, как они выбираются с сиденья, унтерштурмфюрер прервал разговор с фрау Эберт и решительно шагнул к дверце.
- Wohin? Куда? - недовольно произнёс он.
- Museum wurde eröffnet, - сказал ему Максимиллиан.
- Was?
Унтерштурмфюрер обернулся.
Высокие резные двери музея бесшумно ползли в стороны, ловя скупой солнечный свет латунными вставками.
Публика вокруг статуи и на ступеньках у колонн пришла в движение. Прокашлял, проговорил что-то, запинаясь, громкоговоритель на столбе. Взмыл в небо отпущенный невнимательной детской рукой воздушный шар.
Из глубины здания тем временем пророс стрекот, какой Димка слышал однажды в комнате, где десять женщин стучали по клавишам печатных машинок, а в расширяющемся проёме, полном яркого электрического света, словно сама по себе возникла сухая, высокая фигура во фрачной паре и цилиндре.
- Willkommen, meine herren und damen! - произнесла она.
Публика, смеясь и раскланиваясь, потянулась к дверям.
- Eingang ist eine reichsmarke. Kinder - kostenlos! - перед тем, как пропасть, объявила фигура.
- Nun...
Унтерштурмфюрер пересчитал детей по головам.
- Also, Дитмар, Алекс, - он навис над приютскими, - отвечаете мне за Макса и Вилли. Вам понятно?
- Да, - сказал Димка.
Лёшка, помедлив, кивнул.
- Во всём их слушайтесь, - унтерштурмфюрер тряхнул Лёшку за рукав, - но не давайте совершать глупости. Накажут не их, накажут вас. Alles!
Он выпрямился.
- Laufen! (Бежим!) - тут же крикнул Максимиллиан, забегая на ступеньки. - Alex, folgen sie mir! (Алекс, за мной!)
- Zu befehl! - откликнулся Лёшка и поспешил за тем, кого обязан был оберегать.
- Nein, wir gehen langsam, - сказал Вилли, беря Димкину ладонь в свою. Его лоб исказила напряжённая морщинка. - Как тфой приют, жизнь?
- Gut, - сказал Димка, шагая со ступеньки на ступеньку.
- Ты понять?
- Да.
- Я немного учить русский, - гордо заявил Вилли.
- Dritte saal! - крикнул им унтерштурмфюрер.
Димка оглянулся. Что-то рассказывая, херр Сломак вёл фрау Эберт под ручку, но они ещё только-только подходили по ступенькам к колоннам.
Каменные полы в музее были натерты и светились отраженным светом от хрустальных люстр, подвешенных под высоким потолком. В дверях всех встречал портрет фюрера в полный рост в золотой раме, висели полотна со свастикой, и надо было сворачивать по указателям, чтобы найти нужный зал.
Ни Максимиллиана, ни Лёшки видно не было. У портрета фотографировалась девочка в воздушном розовом платье. Ей захлопали, когда она прочитала патриотический стишок ("Mein Führer ist mein Gott...") и положила букет роз на специальную подставку.
- Großartig! Wunderbar!
В первом зале стояли тумбы и постаменты со стеклянными колпаками. Тумб было много, они шли в два ряда вдоль зала по центру, предъявляя посетителям глиняные поделки, черепки, плохо отёсанные камни и инструменты. Постаменты же, обозначенные бархатными лентами и латунными столбиками ограждения, располагались у стен, и восковые композиции на них рассказывали о жизни и быте первых ариев.
От собравшейся у костра семьи посетитель переходил к косматым охотникам в шкурах, напряженно высматривающим стадо похожих на оленей рогатых животных, а затем становился свидетелем кровавой стычки с диким племенем. На Димку особенное впечатление произвёл застывший в высоком прыжке охотник, замахнувшийся каменным топором на лежащего, приподнявшегося на локте врага. Выражение лица у охотника было свирепое, глаза блестели, большой рот раскрывался в торжествующем крике. Приглядевшись, правда, можно было заметить, что висит он на тонких проволочках, выкрашенных в цвет деревьев, стоящих на заднем фоне, но всё равно казалось, что достаточно отвернуться, и за спиной под опустившимся топором тут же раздастся треск черепа.
Вилли дёрнул Димку.
- Hu! Unsinn, - сказал он. - Gehen wir weiter!
- Jawohl, - вздохнул Димка.
Они пронырнули между сходящимися юбками двух женщин.
- О, - произнёс кто-то, отступая и, видимо, цепляясь взглядом за нашитые на Димкиной куртке цифры, - kleine untermensch.