- Ты что! – возмутилась она, - у нас папа никогда не моет посуду! Я и представить это не могу.
- Все равно… иди… ложись… Я покурю…
- Ты же не куришь?
- Ну и что… сейчас покурю… Кать, иди…
Свет в комнате был погашен. Катя лежала на самом краю, у стенки. Он присел на край постели, протянул к ней руку, чтобы обратить на себя внимание.
- Катюш,… а ты у стенки любишь спать?
- Мне все равно…
- А я люблю у стенки. Давай поменяемся местами?
Вряд ли она поняла его хитрость.
Он не выпустил ее из своих объятий. Целовал… говорил на ушко всякие глупости…ласкал чувственно и нежно…
От его слов она смущалась – он говорил такое…, или смеялась тихонько, или ластилась к нему, отвечая нежностью на его нежность…
А он думал только об одном: сдержаться… не допустить… дождаться, пока сама…
Его старания были вознаграждены. В какой-то момент она глубоко вздохнула, обняла его за шею, прижалась тесно-тесно, и прошептала: « Андрюшенька… мой…».
Придя в себя, он хотел поцеловать ее в знак благодарности, и увидел, что по ее щекам текут слезы, а губы улыбаются. Он испугался…
- Кать! Что! Почему ты плачешь?
- Все хорошо, Андрюш! Все хорошо… я смогла! Нет, это ты смог! Я не вспомнила…
- Катька… Хорошая моя… Как я рад…
Он целовал ее с новой силой, уже не боясь, не одергивая себя…
Среди ночи вдруг почувствовал, что ее нет рядом. Она была на кухне. Сидела в темноте на стуле, забравшись на него с ногами. Обнимала колени руками и упиралась в них подбородком.
- Кать, ты чего ушла? Я тебе мешаю спать?
- Как ты можешь мне мешать? Не спится просто…
- Опять думаешь? Все же хорошо… Или опять вспомнила?
- Андрюш… я вот думаю… А ты не вспомнил?
- О чем?
- Меня… ту, что на берегу? Мне страшно вспоминать, а тебе неприятно…что это я…Господи! Ну, почему! Почему ты – это он!
Она готова была заплакать вновь.
- Катюш, ну что ты придумываешь? Ту девушку мне было жалко. Очень жалко. Все эти годы я чувствовал себя виноватым. А тебя я полюбил. И хорошо, что она оказалась тобой. Не в том смысле, что с тобой это случилось, а что жива она, то есть ты…Ну я совсем запутался! Кать! Никаких непрятных чувств ты во мне не вызываешь! Давай все забудем и пойдем спать. Или…
- Что «или»?
- Или я с тобой буду сидеть, вернее ты – со мной. Иди ко мне…
Усадил ее на колени и стал баюкать, слегка покачивая и поглаживая по спине, и одновременно целуя легкими, отеческими поцелуями.
Она сначала ерзала, укладываясь удобнее, потом обняла его, просунув руки за спину, положила голову ему на грудь и затихла.
Он не тревожил ее. Сидел до тех пор, пока сон не начал одолевать его. Тогда он отнес ее в постель и сам моментально уснул рядом, крепко держа ее за руку – чтобы не надумала чего, не сбежала.
========== Глава 10. ==========
Глава 10.
Утро началось внезапно. Он проснулся не известно от чего: было тихо и ничто не мешало сну. Уже потом он понял, что до его пробуждения звонил телефон, а в тот момент, когда он проснулся, не слышалось ни шороха. Он открыл глаза и увидел море – море нежности и любви в ее бездонных глазах, смотревших на него почти вплотную, глаза в глаза.
- Катюш…опять не спишь…
- Не могу…
- Ты так смотришь…
- Я любуюсь… тобой. Ты во сне такой беспомощный… как ребенок. Ты чего сердился во сне? Лоб морщил, и губы сжимал… Я тебя погладила, и ты стал улыбаться… Так что тебе снилось?
- Я не помню… но хорошо было… спокойно. Это от того, что ты рядом… Вспомнил! Я на солнышке грелся… оно такое ласковое… Это ты мое солнышко… ласточка моя…
Он обнял ее, но она вырвалась.
- Андрюш, нам вставать пора. Родители уже звонили. Спрашивали, когда я приеду.
- Ты уедешь? А я…Я не хочу без тебя оставаться…
- Я родителям сказала, что не одна приеду… Ты поедешь со мной?
- Куда захочешь! Ты любишь там бывать?
- Нет. Я почти никогда туда не ездила. Только когда дед умер. А родителям там нравится. Они давно хотели побывать там зимой, отпраздновать мой день рождения. Я все время находила причины, чтобы не ехать, а в этом году согласилась
- Почему?
Я же от тебя сбежала… Спрятаться хотела подальше… Ну и себя пересилить… попробовать… А с тобой мне там будет хорошо, я уверена, - закончила она на оптимистической ноте.
- Кать, а родители не будут против? Все же это ваш семейный праздник.
- Нет, мама сказала, что это очень хорошо, что я не одна приеду: неожиданный гость на дне рождения к счастью на весь год… для именинника…
- Я думаю, и гостю перепадет…
Елена то и дело выбегала на крыльцо и смотрела на дорогу, ведущую к автобусной остановке – ждала дочь и гадала: с кем это она собралась приехать? У нее и подружек нет… Может, Нина приехала?
Они подъехали с другой стороны. Увидев уже знакомую машину и выходящих из нее Катю и Андрея, Елена всплеснула руками, а потом зажала рот рукой, удерживая готовый вырваться возглас удивления.
Удивление сменилось радостью, когда разглядела их поближе, уже в горнице. А как было не обрадоваться, когда к ней дочка вернулась: та, прежняя, улыбчивая и счастливая. И хотя на ней была все та же одежда: и строгая юбка, и блузка с воротником-стоечкой, только волосы не убраны в пучок, а распущены по плечам, но что-то в ней кардинально изменилось – она вся светилась! Ей ли, матери, не знать, от чего это бывает.
Отец никаких изменений не заметил, но радость почувствовал – наконец-то она с ними! Она же у них как свет в окошке… единственная…
И Андрею он тоже был рад: теперь он не один будет в женском окружении. Есть с кем рюмочку выпить и футбол обсудить. И байки армейские можно рассказать, он же их еще не слышал, не то, что Катька с Еленой – эти уж по которому разу все переслушали…
А Елена была не просто рада, она счастлива была и готова была уже полюбить этого мужчину, хотя скоро он уведет ее дочь, в этом она не сомневалась. Пусть уводит. Он вернул в глаза дочери прежний блеск, и за это она готова простить ему все.
Застолье плавно перетекало с позднего завтрака в ранний обед, а там глядишь и ужин не за горами.
От десерта (опять пироги, но уже сладкие) Жданов решительно отказался
- Все, Елена Александровна! Больше не могу, не просите!
Его поддержала Катя.
- Мам, мы потом…когда проголодаемся…
А она и не возражала.
- Ну и ладно, ну и хорошо… А вы прогуляйтесь… на воздухе быстро аппетит нагуляете.
Идея понравилась. Быстренько оделись и бегом со двора! Дорога от дома вела к реке и дальше, вдоль берега. Место было пустынное, ветреное, а за рекой темнел лес.
- Андрей, пойдем в лес. Мне здесь не нравится…
- Там же снегом занесено
- Тропинка должна быть. За лесом молокозавод, от бывшего совхоза. Там многие местные жители работают и зимой через лес ходят, так ближе, чем в обход, через мост.
Они поблуждали по берегу и действительно увидели тропинку. Она была узкая, «одноместная» и пришлось идти гуськом. Реку перешли нормально, а в лесу тропа горбилась, ноги скользили, а по обеим сторонам - нетронутая ни чьим следом снежная целина. Кате было проще: она вышла в стареньких, неизвестно чьих, валенках, а Жданов, в своих модельных ботинках скользил постоянно, и, наконец, не удержавшись, рухнул в сугроб. Катерина, недолго думая, бросилась вслед, и в мгновение ока оказалась на снегу рядом с ним. Она лежала на спине. Берет отлетел в сторону, волосы разметались по снегу. Глаза сияли. В них отражалось невысокое небо и приглушенные облачной дымкой солнечные лучи.
- Андрюш! Посмотри, красота какая!
Он тоже перевернулся на спину, и посмотрел вверх.
Высокие, раскидистые ели образовывали коридор, а березы (их можно узнать по белым стволам) и другие, не известные им, городским жителям, деревья, зрительно сплетались далеко в вышине голыми ветками, образуя шатер. Неба почти не было видно, а солнечные лучики пробивались и искрили снег вокруг них.
Катя зажмурилась и представила кипельно-белую постель… невесомые подушки…легкое, ласкающее тело покрывало…И она… в чем-то белом и воздушном… И он…В чем?…Не важно, просто он… с ней… Их первая брачная ночь…
Голос Андрея вернул ее на землю.
- Катюш… о чем думаешь?
- А ты?
- Мы с тобой как в постели… на перинах пуховых…Кать, - и он потянулся к ней.
Она вскочила на ноги, провалилась по пояс, стала тормошить его.
- Андрей, вставай! Простудишься!
Он делал вид, что пытается встать, приподнимал голову, и опять валился в снег.
- Кать, помоги… никак…
Как же она могла ему не помочь? Конечно, поможет… Она протянула ему руку. Он крепко сжал ее. Она тянула его изо всех сил… Он такой тяжелый…Слава богу, поднимается…уже почти сидит…И вдруг он резко падает назад… не отпускает ее руку… и она падает прямо на него… А он доволен… смеется… целует ее холодные губы… Она поняла его хитрость, но тоже рада… и не собирается прекращать такой сладкий поцелуй…
Не хотелось прекращать эту зимнюю сказку. Пусть бы она длилась и длилась без конца… Но его волосы уже покрыты снежной корочкой… и у нее вместо волос – ледяные сосульки…
- Андрюш… мы замерзнем и нас заметет …
- Еще чуть-чуть…один поцелуй…
- Только один!
- Один… но долгий…
Понимая, что иначе им не прекратить это сумасшествие, она вырвалась из его объятий и побежала в сторону дома. Он тоже побежал. За ней. Он догнал ее, и они побежали вместе, взявшись за руки. И умещались – то ли тропинка стала шире, то ли они уже были единым целым…
Раскрасневшиеся, хохочущие, белые от снега, влетели они в дом, пред грозные очи Валерия Сергеевича и все понимающие – Елены Александровны.
- Мам, пап, мы в сугроб провалились!
- И что же, вас там засыпало на два часа?
- Валер, Валер, ну что ты… Отряхни их веником в сенях…А то снег растает, мокро будет…
- Я их отряхну! Запомнят…Выходите в сени. Да прячьте руки! Сейчас я вас… от души…
Мокрая цепочка следов тянулась за ними от порога. Елена тут же захлопотала, заохала.
- Андрей Павлович, Вы же ноги промочили! И брюки тоже, - она бесцеремонно потрогала брючины,- ох, а ботинки-то…кто ж в таких на природу… Катя… и ты вся мокрая…
И тут же принялась действовать и давать распоряжения. В ботинки натолкала старых газет и поставила их рядом с Катиными валенками к печке – сушиться, а их заставила переодеться.
- Катерина, открывай сундук, поищи там что-нибудь подходящее…
- Валер, - крикнула мужу, который еще курил на крыльце, - сходи к соседям, соли попроси..
- Лен, у нас пачка целая, - послышалось с улицы
- Была пачка… просыпала я … не с полу же есть… сходи… Только не долго…
- Чего же за солью долго ходить…
- Знаю я … доберетесь с Петровичем до бражки…
Катя и Андрей предстали перед ней как два детдомовца: в одинаковых спортивных костюмах (Пушкарев имел обыкновение покупать костюмы одного цвета и фасона из года в год), только Андрею костюм был явно мал, а Катя в своем утонула, несмотря на подвернутые рукава и штанины, и … босиком.
- Мам, я носки не нашла, - виновато сказала Катя, в ответ на недоуменный взгляд Елены.
- Ладно, я эти посушу, а вы – марш на печку! Погрейтесь… не то заболеете…
Катя с сомнением посмотрела на величественное сооружение под названием «русская печь», не представляя, как на нее забраться.
Андрей ухватил ее за талию и буквально посадил на печь. Следом запрыгнул сам, ловко подтянувшись на руках.
Елена задернула занавеску.
На печи было тепло, но душно: пахло пылью, известкой и… баней – под потолком развешаны березовые и дубовые веники.
Поверх кирпичей постелены домотканые половички, а на них расстелен тулуп необъятных размеров шерстью наружу.
Улеглись. Тесно друг к другу. Ногами уперлись в неостывшую еще трубу. Подушки не было, но нашли выход и из этого положения: Андрею под голову положили мешочек с сушеной травой, а Катя примостила свою головку у него на руке.
Печь отдавала свое тепло постепенно. Вначале она показалась вовсе холодной, но чем дольше они соприкасались с ней, тем горячее она казалась – тепло шло изнутри кирпичей и постепенно накапливалось в их телах. Душный, сухой воздух, настоянный на запахах лета и смешанный с кисловатым запахом перегревшейся овчины, погружал в дрему. Не хотелось шевелиться… И даже целоваться было лень… Только дышали друг другом… Только чувствовали любимого каждой клеточкой…
А Елена стояла посреди комнаты и лихорадочно искала способ отвлечь уже возвращающегося мужа. В раздумье она расстегнула верхнюю пуговицу на блузке… потом еще одну…А потом решительно сняла ее и набросила на плечи шаль…
Вошедший Валерий Сергеевич остолбенел.
- Лен… ты что в таком виде? – а у самого аж голос охрип.
- Да вот блузку испачкала… свеклой… Постирать хотела…
Она выпустила из рук конец шали и та сползла с одного плеча…
- Лен… какая стирка…ну ее…завтра постираешь…
Он надвигался на нее, не спуская глаз с оголившегося плеча… А она отступала, увлекая его за собой…дальше…в другую комнату…
Дверь за ними закрылась.
Катя и Андрей, взбодрились от голосов и наблюдали сцену сквозь старенькую, полуистлевшую занавеску. У Жданова от удивления глаза на лоб полезли, он трясся в беззвучном смехе, а Катя зажимала рот рукой, чтобы не прыснуть во всеуслышанье.
- Ну, Елена Александровна, ну актриса, - проговорил Жданов,- а ты, Кать, так умеешь?
- Что умею?
- Мужа завлекать… Учись у матери!
- Подумаешь, сложность… - на полном серьезе проговорила Катя и дернула замок на спортивной куртке…
Они проснулись от громкого голоса Пушкарева
- Лен! А Катюха где? И Андрея Павловича нет…
- Тише ты! Разбудишь!
- А где они?
- На печке…
- Вдвоем?!
- Ну, а как иначе? Печка-то одна…
Катерина, не долго думая, спрыгнула с печи.
- Пап, ты чего шумишь? Андрея Павловича разбудишь…
- Он спит?
- Наверное… он с того краю…
- А ты на этом краю была?
- На этом.
Андрей, чтобы не подводить Катю, спрыгнул с другого края …
- Переодевайтесь, Андрей Павлович. Одежда подсохла. Я еще утюгом…И ты Катенька, надень другое… Ужинать будем…
Ужин был при свечах, но не для романтики, а из-за элементарного отключения электричества – такое здесь часто случалось, и все жители имели запас свечей и керосиновых ламп. И у Пушкаревых все это было, хотя они и появлялись здесь нечасто, в основном летом, в период отпусков и разгара дачной жизни. Сад-огород они не разводили – далековато все же от Москвы, а приезжали на недельку-другую отдохнуть от городской суеты, почувствовать себя частью природы, ощутить временность нашего пребывания в этом мире – посещение могил родственников способствовало этому.
Валерий Сергеевич пристроил над потолком лампу «летучая мышь», а на столе в тени – бутылочку наливки, чтобы не сильно бросалось в глаза уменьшение ее объема. Дело в том, что наливка предназначалась лично ему, остальные гости и хозяева пили другие напитки: Катя с Еленой – сухое вино, а для Жданова нашелся коньяк. Он, конечно, предпочел бы виски, но за неимением оного и коньяк был хорош – сладкие напитки он не употреблял категорически.