– Это действительно так, но это его жизнь. Я уверен, что-то было выбрано только ради выживания.
Она чересчур долго обдумывала достойный убедительный ответ, и Малфой направился к выходу в своей излюбленной самоуверенной манере. Гермиона окинула взглядом удаляющуюся спину и снова повернулась к компьютеру. Прижав кончик ручки к бумаге, тяжело вздохнула и принялась записывать адрес.
День одиннадцатый; 1:17
– Сначала я хочу вернуться в Англию за своей палочкой.
Малфой резко вскинул голову, словно на них могли напасть из-за одного только упоминания магического предмета. Но вокруг не было никого, кроме бездомного доходяги, притулившегося в противоположном углу зала.
– Мы это уже обсуждали.
– Но сейчас ситуация становится серьезнее. Это не просто остановка по пути. Мы едем в страну, через которую изначально добираться домой не планировали. И кто знает, даже если мы найдем там то, что надо, нам может потребоваться время, и мне нужна моя палочка.
– Тогда ты не должна была терять свою…
– Ну конечно, именно об этом я думала, когда падала в дыру в потолке.
– Это не моя проблема, Грейнджер. Я не поеду домой.
И в этом было все дело. Палочки у нее не было, поэтому справиться в одиночку Гермиона не могла, а начатый в хостеле разговор ни к чему не привел. Если признаться честно – где-то глубоко внутри, но уж никак не вслух и уж тем более не ему – без Малфоя она бы уже давно попала в беду. Без его помощи не могла вернуться в Англию. И Гермиона колебалась, что именно беспокоило ее больше: то, что он отлично об этом знает, или же необходимость признаться в этом самой себе.
– Если мы вернемся, то сможем обратиться за помощью. У нас было бы больше ресурсов для поиска и мы…
– Нет.
– Но если посмотреть на это с логической…
– Я смотрю.
– Тогда ты должен знать, что…
– Я знаю, что буду делать то, что и собирался. И возвращение в Англию не входит в мои планы.
– Но это же глупость. Я бы…
– Я предатель. Ты хорошо понимаешь значение этого слова? У меня нет ничего, что я бы мог передать Ордену, кроме тех жалких обрывков информации, которые мне удалось собрать за последние недели – и это ничто. Я не гриффиндорец. Не сын Уизли. У меня нет права на ошибку. Я либо даю им то, что они хотят, либо они сами получат от меня всё, что им нужно. Они терпят меня и закрывают глаза на то, что я сделал, только потому, что у меня было, что им предложить. А теперь ситуация иная.
Его голос был низким и жестким. Малфой смотрел на Гермиону не отрываясь, чтобы убедиться, что та в полной мере осознает смысл его слов. Но она не совсем понимала, в чем именно было дело.
– Ну и что? Ты же работал на Орден, внес свой вклад, никто не будет тебя убивать. Они не собираются избавляться от шпиона только потому, что его прикрытие рухнуло. Это же смешно. Наверняка тебе дадут такую же работу, как и всем нам…
– О том, что я на стороне Ордена, знают очень немногие. А мою репутацию сложно назвать хорошей. Ваши люди не будут прыгать от радости, что я с вами, Грейнджер. И это означает проблемы, которые Орден не захочет решать, учитывая сколько всего надо делать в условиях текущей войны. Я стану помехой. И никто не горит желанием возиться с тем, кто может выполнять только ту работу, что и все остальные. Все знают, как переменчивы люди – хорошие или плохие. Когда добро начнет сдавать свои позиции, – а ведь ситуация меняется каждую гребаную неделю! – я не исключаю того, что кому-нибудь придет в голову мысль отправить меня в Азкабан – просто ради благоприятных отзывов в прессе и положительного общественного мнения. Пусть даже временно. И именно таким будет мой вклад. Такой будет моя работа на Орден. Со мной всё не так, как с тобой. Твои идеальные представления не соответствуют миру, в котором живу я. А я не собираюсь возвращаться в Азкабан. Я не вернусь. Точка. Пока у меня есть, что им предложить.
– Я думаю, ты ошибаешься, Малфой. Орден не такой. Но знаешь, даже если ты прав, что это меняет? Если они такие бессердечные, что же будет, когда мы принесем им крестраж? Это не дает никакой гарантии, что к тебе не будут относиться плохо. Согласно твоей теории, в ту самую секунду, как ты передашь его, у тебя опять не останется ничего, что бы можно было предложить Ордену. И что ты тогда будешь делать?
Он смотрел на бездомного, гладя пальцами материю мантии, которую не носил с той самой ночи, что они провели на улице.
– Я еще не решил.
Что-то в его голосе заставляло думать, что Малфой лжет. Он отлично знал, что будет делать, просто не хотел говорить об этом ей. Гермиона собиралась было задать вопрос, но тут объявили их поезд, и Малфой пошел к выходу из зала прежде, чем она успела открыть рот.
День тринадцатый; 11:07
Гермионе нравились схемы и системы. Нравилось знать, что произойдет в следующий момент. И дело не в том, что она так уж возражала против треволнений, просто дело было в знании. Гермиона не любила сюрпризы, – и не важно, что это было: подарок, раскрывать который ей еще не разрешили, пятно на ковре или наличие Пожирателей Смерти там, где их никто не ждал. Гермиона предпочитала планировать и запоминать каждую мелочь так, чтобы та врастала в ее плоть и кровь.
Она всегда была такой, но эта черта характера только усилилась, когда девушка попала в мир волшебников. Ведь именно здесь обнаружилось, что люди ставят ее на ступень ниже лишь по причине крови. Гермиона решила, что никогда не окажется в ситуации, когда чего-то не знает: она всегда была готова к ответу в классе, а если ее вызывали к доске, решала верно любую задачу. Она просто не могла позволить себе ошибиться. И тем самым дать им повод подумать, что они правы.
И это касалось не только учебы. Это касалось всей ее жизни. Она просыпалась утром, шла в ванную комнату, чистила зубы и принимала душ. Все действия были распланированы, и если привычная череда событий нарушалась хотя бы, к примеру, неожиданным вызовом по каминной сети, Гермиона оказывалась сбита с толку. Ей нравилось знать, с кем она работает, чего ждать от предстоящего дня и что нужно сделать. Все события и задачи изучались, одобрялись, препарировались и постепенно рассортировывались по спискам, становясь частью распорядка и осознания.
Драко Малфой был сюрпризом. Во многих смыслах этого слова. Миссия в Румынии была шоком. Путешествие с Малфоем по Европе в поисках крестража в то время, как их пытались найти Пожиратели Смерти? Что ж… Ей это совсем не нравилось. Все схемы и модели бесследно растворились. Не было никакой четкой последовательности действий. Она просыпалась, куда-то шла, дышала, а Драко Малфой всё это время был рядом. И только в этом было постоянство. Вся ее жизнь кренилась и шаталась в разные стороны, и сохранить равновесие получалось слабо.
Хуже всего становилось тогда, когда Гермиона начинала обо всем этом размышлять. Когда садилась и начинала вникать в то, что делала, где и с кем. Поэтому она старалась не думать вообще. Гермиона Грейнджер пыталась не думать. Она чувствовала себя так, словно её впихнули в новую кожу, которая оказалась слишком мала, и теперь эту оболочку предстояло порвать.
Малфой представлялся Гермионе ее полной противоположностью. Из того, что она видела, можно было сделать вывод, что у него не было никакого заведенного распорядка, и это его совершенно не беспокоило. Он просто делал то, что хотел и когда хотел, и ему было комфортно. Сложившаяся ситуация была странной и для Малфоя, но он чувствовал себя в ней намного лучше, чем Гермиона – хотя, вроде бы, всё должно было быть наоборот.
Он всегда чувствовал себя в своей тарелке. Где бы ни оказался, везде выглядел либо органично, либо даже слишком хорошо для этого места. В нем была уверенность. Как будто его вообще не заботило, что весь остальной мир может полететь к черту, – ведь он всегда без потерь выберется из любой переделки. И ничто не сможет причинить ему вред.
И это выводило Гермиону из себя.
Пока она сидела зажатая и нервная, Малфой развалился, словно король этого идиотского хостела.
Гермиона не сомневалась, что бывали случаи, когда он терялся. Расстраивался и кричал. Ломался. Но она никогда этого не видела. И ей было трудно помнить о том, что он тоже человек, к тому же мужчина и Малфой, и все ужасы сложившейся ситуации может переживать внутри. Лишь один единственный раз она увидела, что, разозлившись, он утратил над собой контроль, и его холодная маска треснула. Не то чтобы совсем потерял голову, но это был тот раз, когда Малфоя захлестнули эмоции.
– Я тебя ненавижу.
И ведь даже не моргнул, придурок.
Малфой продолжал пялиться в окно, откинувшись головой на спинку своего стула. Когда глотал, кадык на его шее дергался, а бледная кожа в синих сумерках смотрелась пугающе. Гермиона вспомнила о его странных длинных пальцах, что сейчас устроились на жестком ковре.
– Что с тобой случилось? – она еще не решила, стоит ли спрашивать, когда вдруг услышала свой голос.
Вопрос привлек его внимание, и она увидела, как опасения, мучившие ее весь день, отражаются на его лице. Он смотрел прямо на нее, раскрашенный тенями в синий и серый цвета, и молчал. Гермиона уже заметила, что временами Малфой уходил в свои мысли и терял интерес ко всему, что было вокруг, поэтому, пока ей удалось его заинтриговать, решила уточнить.
– Я имею в виду, ты шел по определенному пути. Ты ненавидел магглов и магглорожденных и был готов их убивать. Затем с Дамблдором… И я хочу сказать, мы слышали об этом… Гарри, он… Мы слышали о причинах, почему ты пытался это сделать. К тому же был приказ. Но когда ты не смог, сначала я подумала, что ты струсил, и это не было удивительным. Но потом поняла, что возможно ошибалась. Может быть, больше мужества требовалось, чтобы не делать этого. Луна пришла в Нору после похорон и пыталась поговорить о том, что у тебя есть надежда или что-то в этом духе, и… Рон, он так разозлился и… неважно. Я просто хочу спросить, что же произошло? Это та ночь с Дамблдором, или что-то раньше, или…
Гермиона потрясла головой и оторвала взгляд от своих рук, встречаясь глазами с Малфоем.
Он довольно долго, не мигая, сверлил ее взглядом. Гермиона старалась не закрывать веки, но на глаза навернулись слезы, а ей точно не хотелось, чтобы он подумал, будто она расстроена. Поэтому сморгнула выступившую влагу и когда снова сфокусировалась на Малфое, тот уже отвернулся к окну, изучая невидимые ей линии.
– Ты знаешь, некоторые ученые полагают, что в нашем мозгу формируются базовые связи. События, люди, полученный в самом начале нашей жизни опыт. Всё это создает в мозгу ядро, – он сложил вместе два кулака, изображая мозг. Гермиона помнила, как делала то же самое в начальной школе, ведь размер стиснутых ладоней сопоставим с размером полушарий. У нее были маленькие руки, и все ученики над ней смеялись. Как оказалось, зря.
– То, что ты узнаЕшь и испытываешь позднее, связано с этим ядром. Оно влияет на всё происходящее с тобой, потому что является основой того, как ты видишь ситуацию и обрабатываешь информацию. Это то, что формирует твою точку зрения, твои представления о мире и в конце концов определяет то, кем ты станешь. Именно поэтому человек, чей отец избивал мать, в итоге тоже будет бить свою жену. А тот, кто в детстве испугался в ванне, пусть даже не помнит об этом, всю жизнь будет бояться воды. Всё связано с ядром. Основой твоего мозга. Основой того, какой будет твоя жизнь. Ты не можешь этого изменить. Ты не можешь изменить того, кто ты есть или как тебя воспитывали. Изменить ядро. Но жизнь может. Жизнь может перекроить ход вещей. Тебе не дано забраться к себе в голову и уничтожить эти связи. Но если с тобой произошло что-то особенное… если ты пережил экстраординарную ситуацию – это ставит в твоем мозгу блок. Вокруг которого связи начинают формироваться заново. И тогда всё меняется. Тогда ты не бьешь свою жену или становишься профессиональным пловцом. Именно тогда ядро становится не таким определяющим.
Он уронил руки, его пальцы застыли, разорвав иллюстрировавшие мысль переплетения. Ладони замерли на коленях, затем переместились на подлокотники, Малфой откинул голову назад на спинку стула. Гермиона молча наблюдала за ним, обдумывая и анализируя услышанное. Его глаза снова прослеживали невидимый узор на окне, и в этот момент он выглядел поразительно одиноко.
– Ты понимаешь, Грейнджер?
Пропустив удар сердца, она кивнула и, прочистив горло, ответила:
– Да.
Он снова затих, а Гермиона слишком задумалась, чтобы обратить на это внимание.
День четырнадцатый; 14:02
– Ты же не говоришь по-польски? – это был не вопрос, скорее мольба.
– Боюсь, что нет.
Они оба стояли на ступенях, ведущих к небольшому домику, где в дверном проеме что-то кричала очень раздраженная женщина. И так активно размахивала руками, что подойди она ближе, запросто могла бы попасть по непрошенным гостям. Глаза ее были широко распахнуты, и это выглядело несколько жутко.
Внезапно женщина развернулась и бросилась обратно в дом. Дверь осталась открытой, и громкие крики, обращенные то ли к ним, то ли к кому-то еще, были отчетливо слышны.
Гермиону бесил языковой барьер. С другой стороны, она не была до конца уверена, что ей хотелось узнать, почему женщина так разозлилась. Они всего лишь упомянули имя, и в тот же момент приветливая улыбка на лице хозяйки дома сменилась жуткой гримасой. Возможно, презрением.
Гермиона вздохнула и мельком посмотрела на своего спутника, но тот с нечитаемым выражением лица смотрел прямо перед собой. Тогда она осмотрела крыльцо, дом, деревья, лужайку. Развернувшись, оглядела две машины, мимо которых они проходили ко входу.
– Не могу поверить, что не выписала марку автомобиля, – пробормотала себе под нос Гермиона, на что Малфой ничего не ответил.
Бросив еще один взгляд в сторону двери и кричащей в глубине дома банши, Гермиона решила изучить машины. Все равно владельцы слишком заняты, чтобы обращать на нее внимание. К тому же, чем дальше от входа, тем меньше слышны эти визги… и это было просто прекрасно, учитывая то, что у Гермионы уже начал дергаться левый глаз.
Несколько минут спустя она сообразила, что громкие звуки сменились шелестом разговора, и когда подняла голову, увидела появившегося на пороге заспанного полуголого мужчину. Как долго Малфой с ним разговаривал, она не знала. Гермиона уже шла по направлению к дому, похрустывая гравием дорожки и пытаясь выглядеть невозмутимо, – ведь хозяин наверняка заметил, как осматривают его автомобили, – когда Малфой развернулся и зашагал ей навстречу.
– Это он? – ответа она не получила, а человек на крыльце что-то взволнованно произнес. – Ма… Он, да?
– Пошли.
Гермиона смерила Малфоя глазами, затем пригляделась к мужчине, – его движения руками становились всё резче и быстрее, - и пришла к выводу, что и вправду пора уходить.
Ей потребовалось пробежаться, чтобы догнать Малфоя, хотя тот торопился не сильно.
– Ты же не ограбил его, ведь так?
Он посмотрел на нее с веселым удивлением:
– А что если и так?
– Господи, Малфой! Ты…
– Расслабься. А то у тебя мозг скоро лопнет.
– Я не…
– Я узнал имя.
– Что? Имя? У этого парня? Как?
– Да, имя.
– Но как ты спросил его?.. Я имею в виду…
– Я ткнул пальцем в машину и сказал Алек Кайзер, тупица. Как еще я мог…
– Сколько раз я…
– …он начал что-то говорить, но упомянул его дважды.
– Упомянул что? Имя? Кто?
Малфой сердито посмотрел на нее:
– Всем всегда приходится разжевывать тебе абсолютно всё…
– Нет, если со мной разговаривают нормально или…
– Оскар ДеЛойд.
– Что? Ты врешь!
Оскар ДеЛойд был помощником Министра… точнее, был им раньше. Гермиона встречала его несколько раз, но год назад тот внезапно исчез.
Ее спутник напрягся.
– Я бы…
– Он мертв!
Усмехнувшись, Малфой начал переходить улицу.
– Скрывается. И он не мертв.
– Скрывается? Но зачем ему это? ДеЛойд…
– Заключил сделку с дьяволом, и не смог выполнить свои обязательства.