Пробираться по проспекту было очень тяжело из-за жары, толкотни и тяжелых городских запахов человеческого пота, дешевого одеколона, горелого масла, несвежей уличной снеди и еще каких-то тяжелых городских ароматов, которые смешивались в ужасное амбре и буквально не давали вздохнуть. Оказавшись снаружи автобусного салона Дей с Джоулем словно бы попали в узкий душный мешок, состоящий из раскаленного асфальта, выгоревшего на солнце тряпья, горячего ржавого железа, криков, глухого урчания маломощных моторов и потных гражданских тел. Оказавшись на городской улице, Джоуль сразу как-то сник и прижался к сапогу сержанта, его уши словно бы приклеились к лохматой голове, а хвост безвольно обвис и поджался под задние лапы. Сразу было видно, что это полевая собака, которая первый раз оказалась в таком месте.
- Ну-ну, - сказал Дей, потрепав Джоуля по голове. - Спокойно. Спокойно.
Вдобавок ко всему, как только они оказались в этом узком и душном мешке, по обмундированию Мая начали шарить ловкие и легкие пальчики городских воришек. Они быстро ощупали обмундирование и походный мешок сержанта, а потом переместились в область карманов кителя и галифе, как бы намереваясь проникнуть под их застежки и клапаны, и он пару раз ловил их специальным захватом, но не мог удержать, потому, что эти легкие пальчики были покрыты какой-то скользкой дрянью. Поэтому сержанту вскоре пришлось сбросить с плеча походный мешок и прижать его накладными карманами, в которых лежали сопроводительные документы и отпускные вафли прямо к своему животу.
Все это городское гражданское безобразие страшно злило и быстро утомляло, поэтому Дей решил не пробиваться на боковые улицы самому, а немедленно нанять какого-нибудь рикшу, чтобы побыстрее покинуть узкий и душный мешок, который в его сознании из центрального проспекта U-218 уже давно превратился в ловушку для военных отпускников.
Мото и велорикши прочно стояли в заторах рядом со ржавыми довоенными авто и лишь биорикши кое-как через них пока еще протискивались, буквально перепрыгивая и переваливаясь своими легкими колесами через капоты, прилавки и тела гражданских. Один такой биорикша как раз притормозил неподалеку и Дей начала пробиваться к нему сквозь очередную пробку энергично работая локтями и коленями.
- Куда? - не оборачиваясь, спросил биорикша, когда ОДисс и Джоуль запрыгнули под кожаный балдахин его коляски.
- Подальше отсюда, - сказал Дей, задергивая за собой кожаный балдахин. - И побыстрее. Плачу двойную.
Мышцы на голой спине биорикши сразу вздулись узловатыми буграми и он с такой силой дернулся вперед, что опрокинул на проезжую часть два или три лотка с какими-то грязными тряпками. Сразу за лотками оказалась низкая и темная арка в которую биорикша протиснулся с неподражаемым мастерством и уже через минуту они катили по какой-то боковой улице, полностью безлюдной, заросшей вьющейся по стенам тропической зеленью и прохладной. Хлопая тяжелыми ступнями по брусчатке, биорикша быстро бежал по узкой и тихой улице, бугры мышц на его спине уже покрывались потом и матово блестели в нестерпимом свете полуденного Гелиоса.
- Куда дальше? - спросил биорикша, когда шум, теснота и духота центрального проспекта остались далеко позади.
- К храму, - неожиданно для себя самого сказал Май.
- К какому? - спросил биорикша не оборачиваясь.
- А у вас их много?
- Много.
- Тогда гони к храму Маммонэ. Самому большому и старому.
Биорикша резко взял влево, потом снова нырнул под арку, потом еще под одну и вскоре Дей совсем успокоился, он понял, что инстинктивно взял правильное городское направление.
И действительно, не ехать же сразу в госпиталь? Он все равно никуда не денется, никуда не убежит от них с Джоулем. А вот посетить какой-нибудь храм никогда не помешает. Тем более не какой-нибудь там походный, развернутый пьяным жрецом перед самой атакой в какой-нибудь дырявой полотняной палатке, а самый настоящий - каменный, большой и старый.
Городские улицы, по которым быстрой трусцой теперь бежал биорикша постепенно меняли свой облик. Вокруг становилось все больше зелени и все меньше гражданских лиц. Иногда они казались совсем безлюдными, а кусты, низенькие деревья и лианы росли прямо из щелей домов, они словно бы пробивались сквозь старый бетон и ветхую кирпичную кладку домов докризисной и довоенной постройки, тянулись из этих узких каменных ущелий вперед и ввысь - к высокому и светлому небу.
Иногда в каком-нибудь окне отодвигалась пыльная занавеска, и за ней появлялось сморщенное лицо старухи или в какой-нибудь подворотне мелькала прикрытая грязной холстиной сгорбленная под тяжестью городской жизни спина старого вора, но при этом вокруг стояла такая удивительная тишина, что Дей сразу подумал - вот такой и должна быть настоящая дорога к настоящему храму. Не фронтовая - узкая, изувеченная разрывами ракет и снарядов полевая тропинка, ведущая к какому-нибудь едва прикрытому маскировочной сеткой и дырявым брезентом полевому алтарю, а именно дорога - широкая, зеленая и безлюдная. И чтобы обязательно было тихо вокруг, чтобы не было слышно ни выстрелов, ни разрывов бомб, ни криков, ни навязчивого и бессмысленного лепета хомо. Особенно - этого лепета. Чтобы продвигаясь к храмам по таким вот дорогам можно было хотя бы ненадолго забыться и отдохнуть душой.
Джоуль, казалось, как-то уловил или почувствовал настроение сержанта, он очень скоро тоже пришел в себя и успокоился. Теперь его уши снова стояли торчком, глаза сверкали и в них снова появился интерес к окружающему миру, а хвост энергично стучал по кожаной подушке в такт с хлопками тяжелых сандалий биорикши.
"Кажется, вторая фаза операции тоже прошла успешно, - с облегчением подумал Дей. - Мы почти доехали. Добрались сюда несмотря ни на что. Интересно, все же, что на самом деле мотивирует квадратных отдавать эти дурацкие приказы? Неужели капитан Зе прав и эти приказы приходят к ним прямо в снах?"
***
Храм
Храм Маммонэ оказался по настоящему большим и действительно старым. А еще он очень внушительно выглядел на фоне разросшейся тропической растительности и был оформлен с большим художественным мастерством. Даже не верилось, что такое сооружение могли придумать и спроектировать какие-то военные архитекторы под руководством мастеров художественной пропаганды из военной контрразведки.
Вся лицевая, обращенная к городу и миру часть храма была обильно украшена тяжелыми медными пластинами с очень реалистичными и анатомически правильными изображениями хомо и животных. Чтобы рассмотреть покрытые благородным зеленым налетом медные горельефы верхнего уровня, Маю приходилось высоко задирать голову, придерживать фуражку рукой и сильно напрягать натуральный глаз.
На горельефах были выдавлены и выбиты различные сценки, взятые как бы прямо из окружающей жизни - низенькие пузатые хомо шли на них в бой, оказывали друг другу интимные услуги, обменивались какими-то предметами, демонстрировали друг другу непропорционально большие и толстые пачки вафель, пели, плясали, занимались воровством, разбоем, кутежами, пьянством, и делали еще массу хорошо узнаваемых, благодаря замечательному искусству неизвестных скульпторов, обыденных вещей. Все эти изображения действительно были выполнены с замечательным мастерством и так искусно, что ни за что на свете нельзя было спутать солдата с криминальным сутенером или городским воришкой, а проститутку с уличным вафельным менялой. Изображений животных тоже было немало и в сценках они как бы прислуживали хомо - возили их на своих спинах, приносили им подстреленную дичь, разминировали дороги, убивали других, вредных и бесполезных животных, охраняли от грызунов, птиц и юрких воришек какие-то посевы, кучи и склады. Одним словом, оформление фронтона могло впечатлить не только бывшего специалиста по античному искусству, но и самого необразованного, полностью равнодушного к любому из двенадцати ныне известных искусств, хомо.
По-видимому, именно этот храм имел в виду капитан Зе, решил Май, рассматривая его внешнее убранство. Сейчас медь считалась одним из самых дорогих и благородных металлов, и фронтоны современных храмов уже давно ею не оформлялись. Весь храмовый новодел сейчас сверкал исключительно золотом, которое использовалось для отделки в невероятных количествах. ОДисс уже пару раз сталкивался с огромными новыми храмами, состоящими исключительно из этого металла. Если пайка на стыках была приличного качества, то швы на этом золоте совсем не были видны и тогда казалось, что они как бы отлиты одним цельным золотым куском. В солнечные дни на такие фронтоны невозможно было смотреть без густо затемненных очков.
Но здесь было совсем другое дело - зеленая медь отлично гармонировала с живой зеленью, что уже выбивалась из всех щелей и пор фронтальной стены старого храма, и как бы струилась по ней веселыми зелеными водопадами. Особенно хороши были молодые лианы, глаз на них словно бы отдыхал.
- Ну что, собака? - спросил Май у Джоуля, окончив осмотр фронтона. - Сходим в гости к Маммонэ? Сегодня у нас с тобой такой день, что в любом случае это не помешает.
Джоуль радостно тявкнул и начал быстро перебирать лапами, как бы выражая свое собачье согласие и сержант поставил сапог на первую мраморную ступеньку.
Широкая лестница сначала привела их под высокий и длинный портик, стены которого тоже были украшены медными горельефами со сценами из бытия священной триады, которое до краев было заполнено различными божественными хлопотами, за ним оказался длинный и узкий зал теперь уже с живописными росписями на ту же тему, сразу за которым был еще один круглый зал совсем без горельефов и росписи.
Это был так называемый "очистительный зал" в котором каждому прихожанину или просителю как бы предлагалось очистить свой разум и тело от повседневных быстрых мыслей, скоротечных надежд, мимолетных желаний и всего того остального - низкого и ненужного, что обычно так мешает любому хомо правильно подготовиться к встрече с вечным и неизменным, сосредоточится на нем всем своим естеством.
Из очистительного зала вели три выхода, над которыми висели тяжелые бронзовые плиты. Над центральным выходом висела самая большая медная плита с надписью "М?ММПНё" и знаком "Ь%", над левым - плита с надписью "?FRШDIZI" и знаком "?>>+", а над правым - "М?RZ" и "Щ?┼┼┼".
Дей лишь на мгновенье задержал взгляд на этих надписях, и сразу уверенно шагнул в центральный проход.
За проходом располагалось огромное гулкое помещение с высоким куполообразным потолком, настолько высоким, что его верхняя точка была едва различимой в свете многочисленных, но слабых масляных светильников и факелов. В центре огромной залы возвышалась колоссальная медная статуя Маммонэ в образе сидящего тучного мужчины с как бы распростертой над всеми предстоящими пред ним правой дланью. Длань была обращена щепотью вверх, ее указательный и большой пальцы были соединены каноническим кольцом божественного потирания, а остальные персты были развернуты широким благословляющим веером. Маммонэ был завернут в просторную медную тогу и сидел на широком и прочном жертвеннике - каноническом изображении бога Морса. Афродизи в образе канонической хрупкой девушки сидела на левом колене Маммонэ и улыбающийся древний бог заботливо придерживал ее свободной левой рукой. Из-за тяжелого тройного подбородка его улыбка казалась тоже как бы тройной и весьма тяжелой. Май снова задрал голову вверх, чтобы разглядеть все детали как можно лучше и придавил сползающую фуражку левой рукой. Ему очень хотелось рассмотреть эту замечательную скульптуру во всех подробностях. Вероятно, в нем тогда проснулся навечно, казалось бы, уснувший искусствовед, причем - специалист по ранней античности. С Ули Маем тогда, прямо у тяжелых ступней Маммонэ, произошло нечто необычное - такое как бы быстрое и очень сильное раздвоение личности. У первой половины его так неожиданно и очень быстро, почти мгновенно, раздвоившейся личности, у того самого уснувшего, казалось бы, навеки искусствоведа скульптурная группа вызывала острейший живой интерес, а военная часть ОДисса оставалась полностью неподвижной и равнодушной к происходящему.
С первого взгляда своей искусствоведческой половины Май понял, что перед ним настоящее древнее произведение искусства, причем исполненное в подлинном, очень подробном каноническом стиле и с невероятным мастерством. Сейчас такого уже не делали. Даже высокий островерхий колпачок Афродизи был на своем месте, и ее продолговатые двойные крылышки были развернуты под поддерживающей дланью Маммонэ под правильным, приблизительно в шестьдесят градусов, углом. Буква "М" на жертвеннике располагалась точно в центре между тяжелыми икрами Маммонэ и была украшена двумя короткими скрещенными мечами, которые как бы парили над полем очень искусно выдавленных крошечных черепов. Повинуясь старому военному рефлексу, Май поклонился сначала жертвеннику и этой тяжелой букве, а только потом Маммонэ и Афродизи.
Благодаря мастерству неизвестного скульптора и качеству древней отливки священная триада выглядела как единое существо.
"Да, сейчас такое уже не встретишь, - думал ОДисс, всматриваясь в скульптуру и открывая для себя все новые и новые подробности и детали, - сейчас каждый художественный агитационный скульптор отливает что попало, причем в этом грязном золоте, как бы жалея потратить на свое произведение даже грамм благородной меди, олова или бронзы".
Это была чистая правда, Май уже пару раз встречал изображение Маммонэ в виде убегающего от обманутых хомо, тощего и поджарого золотого Гермесиса, или в виде бога гибридной медицины Асклепсуса, танцующего с тяжелым, заваленным тугими пачками вафель, подносом. Да что там какие-то второстепенные боги? Маммонэ уже не стеснялись изображать даже в виде приземистого быка или буйвола, или даже в виде золотой разжиревшей гиены. Несчастную Афродизи и вовсе изображали кому и как это было угодно и она постоянно оказывалась то в образе старой грудастой феи со смешными короткими крылышками, то в виде худющей волчицы с семью неправдоподобно большими сосцами. Одним из таких новоделов было изображение Афродизи в виде Дианы-охотницы во время ее беспощадной охоты на каких-то двуногих то ли оленей, то ли фавнов, причем, гладко и чисто выбритых и абсолютно безрогих. С искусствоведческой точки зрения подобные изображения были полностью бессмысленными. И действительно - зачем устраивать охоту на безрогих фавнов? Или оленей? Не пожирать же она их собиралась, в самом деле? И при чем здесь размножение или рекреационный блуд, которым якобы заведует Афродизи? Одним словом весь этот новодел можно было смело относить к художественным ересям и изучать его не с искусствоведческих, а с жандармских позиций.
Одного только старину Морса все эти современные творцы все еще боялись трогать и даже в храмах самой новой постройки он все еще представал в своем классическом виде массивного жертвенного стола, седла или плахи, правда, часто уже без скрещенных под буквой "М" мечей, и без черепов, а иногда уже и без самой буквы, но такое еще как-то можно было стерпеть истинно верующему военному прихожанину. Особенно если ты бывший искусствовед, специалист по античной культуре и еще помнишь, как беднягу Морса изображали настоящие древние скульпторы.
Впрочем, вот это конкретное изображение говорило, что среди ранних скульптурных пропагандистов попадались настоящие мастера своего дела, эдакие никому неизвестные лисиппы золотой эры. "Чего уж теперь, - подумал Май. - Других все равно уже не будет".
Сержант залюбовался скульптурой и настолько глубоко ушел в свои размышления о прекрасном и древнем, что очнулся только тогда, когда Джоуль сильно дернул за поводок и залился громким лаем. Этот лай сразу вызвал к жизни многоступенчатое гулкое эхо, которое начало, отражаясь от стен и купола, метаться по всему залу.