Друзья шли почти наравне – то один опережал, то другой; однако Менес был более упорен и молчаливо-отважен. Встречая препятствие, казавшееся на первый взгляд слишком высоким, он с упрямством охотничьего пса кидался на него снова и снова, пока не брал.
Киа, как и других девочек-жриц, Менес видел каждый день, но это было все равно что не видеть их. Они не разговаривали. И только иногда, встречаясь взглядом с дочерью своего учителя-простолюдина, Менес чувствовал, как быстрее бьется сердце. Мальчик злился на себя за такое. Что в этой девчонке было особенного? И разве он не был во всем прав, говоря ей об ее отце?
Через полгода после того, как Менес попал во дворец, должен был состояться ежегодный выход бога*, во время которого, конечно, его полагалось сопровождать обученным жрецам. Менес в первый раз принимал участие в такой церемонии, и был сам не свой от восторга и гордости. А еще он боялся. Вдруг он что-нибудь сделает не так?
А вдруг – еще ужаснее - он недостаточно хорош для того, чтобы сопровождать великого бога, и для участия в церемонии выберут кого-нибудь другого? Ведь жрецов у Ра больше двух десятков…
Но опасения Менеса не оправдались, а горячие ожидания сбылись. Его взяли. Вместе с ним взяли и Неру. Что до девочек, то их мальчики-жрецы сторонились, и о том, кого из жриц выберут в свиту Ра, не знали – они объединялись только во время Служения, и не своею волей, а волей Ра.
Уже когда все были готовы для выхода, Менес узнал, что Киа взяли тоже. От этого известия он ощутил что-то вроде стыда и злости. Он почему-то не мог быть равнодушным к этой девочке, как к ее товаркам, хотя про себя давно решил, что Киа не подходит ему в друзья.
Но вот наконец маленьких жрецов построили в общем зале. Сначала мальчиков, а потом к ним вывели и группу девочек. Все нарядные, накрашенные, в браслетах, кольцах и ожерельях – Менес уже и забыл, что бывают люди, которые одеваются в простые платья, а то и вовсе в рванину…
Но вот двери в конце зала распахнулись, и все забыли обо всем. Легкие размеренные шаги юного бога, блеск его золотых сандалий и крупные радужные переливы широкого драгоценного воротника, отягощавшего тонкую шею и плечи – в этом сейчас сосредоточилась жизнь каждого маленького слуги. На Ра была золотая маска, человеческое лицо в обрамлении головного платка: чужое лицо. То лицо, которое так любил каждый ребенок-жрец, не показывалось непосвященным…
Дети опустились на колени при приближении повелителя. Ра плавно прошествовал через проход, который слуги образовали для него, как будто не видя этого жеста преданности; и только Менес и ближайшие к нему мальчики увидели, как рука господина с пальцами, унизанными золотыми наперстками, коснулась щеки сына начальника стражи. Менес едва не позабыл, зачем он здесь.
Счастливый настолько, насколько может быть счастлив восьмилетний мальчик, он раскраснелся, глаза засверкали; Менес закусил губу, удерживая губы от улыбки. Улыбка так и норовила расползтись до ушей.
Бог любил его! Он выделил его из всей своей свиты! Мог ли кто-нибудь на свете быть счастливее Менеса?
Но он совладал с собою. И когда избранные шестеро детей встали и пристроились к своему повелителю сзади и по бокам, Менес был уже серьезен и важен. Он не осрамит великого бога. Он скорее умрет!
Он уже не смотрел по сторонам – а только перед собой, краем глаза следя за движениями повелителя. Менес привык так ходить, хотя и ни разу не делал этого при большом собрании.
Он знал, как пройдет церемония - вначале бог выйдет из дворца и воссядет на трон, дав своему народу лицезреть себя. Менес знал, что сегодня это позволено и черни. Простолюдины соберутся на площади перед дворцом, чтобы воздать хвалу Ра. Потом великий бог проследует к ладье и совершит на ней прогулку по реке, чтобы озарить своим сиянием все свои владения, от северных до южных…
Еще несколько шагов, и они оказались на площади.
Менес чуть не зажмурился от солнца, бьющего в глаза. Как солнце может быть там, когда Ра – здесь? Но он тут же отогнал кощунственные мысли.
Огромное голубое небо жарило маленькие полуголые тела служителей, ставших по обе стороны от трона. Еще далее, справа и слева, стали стражники Ра в полном парадном облачении. Среди них Менес заметил отца в черной шакальей маске. Но сейчас это был не отец, как и он был сейчас ему не сын – они были слуги Ра, каждый при исполнении своих священных обязанностей.
Менес смотрел перед собой сосредоточенно и бесстрастно. Он знал, как подобает держаться. Совсем рядом с ним стояла Киа, но Менес даже не скосил глаз.
На них смотрела огромная толпа.
И все это была – чернь.
Несколько сотен оборванцев попадали ниц, когда Ра воссел на трон. Менес чуть было не испугался этого зрелища. Несколько сотен! А по сторонам трона только шестеро стражников, по числу детей-жрецов!
Но никто ничего не смел. При виде покорной молчаливой грязной толпы Менес проникся еще большим трепетом перед своим богом, один вид которого внушал страх такому количеству людей. И поделом. Они все недостойны были целовать прах у его ног!
Некоторое время ничего не происходило – бог и люди замерли в торжественном молчании. Менес меньше, чем когда-либо, принадлежал себе – им владел небесный жар, безжалостно изливавшийся на его непокрытую голову, молчание тысяч рабов у ног повелителя… и само божественное присутствие. Ра был могуч! Он владел всем, на что падал его взор!
А потом вдруг что-то произошло.
Святость минуты покачнулась, как песочные часы, и Менес услышал, как разбивается стекло. Нет: он увидел, как в серо-бурой толпе произошло движение, а потом увидел, как пронесся сгусток огня, и услышал выстрел. Это стрелял его отец, “Анубис” - Сит-Ра, и стрелял он по толпе.
Менес едва устоял на ногах; но слабость длилась только миг. Потом он уже четко отмечал, что происходит: бесчинство и кощунство. Оборванцы шарахнулись от чего-то такого же серо-бурого, но теперь уже неподвижного и неспособного больше оскорбить бога.
Ра встал.
“Измена! Восстание!” - думал Менес. Невозможно! Если против бога возможно восстать, значит, мир перевернулся!..
Но все в мире осталось на своем месте – никто больше не возмущался. Да и не возмутился толком: Менес с изумлением, но и с удовлетворением увидел, что никто в толпе не кричит, народ не волнуется, а покорен по-прежнему. Это была попытка бунта, но она оказалась пресечена на корню.
Ра, божественно спокойный, спустился по ступеням и направился в народ. Маленькие жрецы последовали за ним, точно на привязи.
Божественный юноша был невысок и хрупок, конвой его малочислен – но люди начали ложиться перед ними, как хлеб перед острой косой. Когда спины павших ниц открыли обзор, Менес увидел одинокий окровавленный труп мерзкого бунтовщика, до которого никто из собратьев не смел дотронуться, как до падали. Да он и был падаль.
Менес пожалел, что отсюда не может плюнуть на мертвеца. Потом он отвернулся и полностью сосредоточился на своем господине. Как он был горд! Он нес самую почетную службу из возможных – после воинской. Но скоро он дорастет и до воинской.
Менес на миг пожалел, что это не он был на месте отца и не он застрелил этого человека во имя Ра…
У него вдруг мелькнула мысль о Киа и о том, как она должна была испугаться; но Киа, как и другие жрицы, оказалась на диво стойкой для девчонки. Менес не слышал от нее ни звука. Впрочем, выбрали же их за что-то в свиту Ра.
Бог со своими служителями и стражей проследовал до золотой ладьи, покачивавшейся на воде у причала. Менес слышал, что ладья эта волшебная. Конечно! Разве может быть иначе?
Ра ступил на борт, а следом за ним вошли жрецы. Последними вошли стражники. Ладья отчалила – без весел, без паруса, одною божественной волей.
Менес сидел на тростниковой циновке у ног повелителя, иногда посматривая на берег, но по большей части пребывая в торжественной неподвижности. Сит-Ра звероголовым исполином возвышался над самой головой сына, и того просто распирала гордость.
Чуть поодаль сидела Киа. Менесу показалось, что она села отдельно от других жрецов и даже… отдельно от бога. Хотя, конечно, ей было непозволительно приближаться к Ра так, как Менесу.
Вдоль всего берега теснилась такая же толпа, как и на площади. Ее сдерживали стражники Ра с энергетическими копьями, которых оказалось неожиданно много – хватило на весь путь, проделанный ладьей. Хотя Менес твердо знал, что даже без всяких воинов бог может сжечь своим гневом весь этот сброд, буде того пожелает. От этого сознания на губах мальчишки появилась чуть заметная улыбка.
На протяжении всей церемонии больше не произошло ничего неподобающего. И Менес вернулся под божественный кров с новым сознанием себя и своего господина – ему показалось, что он повзрослел.
Гордость и радость, гордость и радость мужа-охранителя святости Ра наполняли его. Ра был всесилен! Но он нуждался в них, своих воинах. Это был вечный и священный союз против всякого нечестия.
Бог распустил своих маленьких слуг для отдыха, как только они вернулись. Для служения своей особе в эти часы он призвал остальных, тех, кто не удостоился чести его сопровождать. А Менес смог вытянуться на своей прохладной постели, подремать, подумать и помечтать. Все сразу.
Мальчик проснулся перед самым ужином, и с большой охотой поел. Ему казалось, что все эти действия - поглощение пищи, сон - обрели новый смысл. Менес должен был оставаться здоровым и сильным для Ра.
Когда он возвращался в спальню, чтобы поупражняться перед сном в письме или поиграть во что-нибудь с товарищами, Менесу вдруг встретилась Киа.
Нет – она его искала, это он сразу понял. Менес хотел было обойти девчонку, но отчего-то остановился.
- Чего тебе? – спросил он, глядя в землю.
Он хотел как можно скорее закончить объяснение и разойтись с Киа. Менес с трудом выносил ее присутствие, и сейчас у него при виде нее испортилось настроение.
- Ты знаешь, что сегодня был убит брат моей матери? – вдруг спросила девчонка.
Ершистого, нетерпеливого Менеса как будто облили кипятком.
- Что?..
Киа смотрела на него прямо, и на лице ее было слишком много непозволительных чувств.
- Да, - сказала девочка. В глазах ее блестели слезы. – Я узнала только что, Менес. Отец мне сказал.
Менес встряхнул головой, как будто пытался вытрясти из глаз изумление. Это ему не удалось.
- Но почему? – сказал он.
Киа опустила голову, утирая слезы.
- Многое происходит, чего ты не понимаешь, - сдавленным голосом сказала девочка. – Ты знаешь, сколько людей в Та-Кемет голодает? Сколько людей живет в страхе…
- Тихо!
Менес оборвал ее, еще сам не понимая, чего боится, ее богохульства – или же за нее.
- В страхе перед чем? – вполголоса спросил он.
Киа подняла голову и посмотрела в сторону покоев повелителя. Она промолчала, взволнованный Менес – тоже.
- Есть место страха, - прерывающимся голосом сказала маленькая жрица. – Туда давно посылают людей, и недавно взяли много людей из моего селения. Наверное, брат моей матери поднялся против бога из-за этого…
- Он совершил непростительный грех! Он должен был умереть! – гневным шепотом перебил ее Менес. – Как ты не понимаешь?
- Я понимаю, - с грустной улыбкой сказала Киа. – Ра нечер-нечеру…
- Да, он величайший бог! И не смей больше говорить такие слова! – сердясь, произнес мальчик. – Тебя могут казнить, если услышат, что ты сказала!
“Что это еще за “места страха”? - с внезапным новым ужасом подумал он. – Что происходит, чего я не знаю?”
- А ты боишься за меня? – вдруг спросила Киа. – Тебе было бы жаль, если бы меня казнили?
- Да, - ответил Менес.
Он покраснел и опустил голову. Он вдруг понял, что ему будет очень жаль, если Киа умрет, хотя это и очень стыдно…
- Бог знает лучше, Киа, - сказал мальчик, не поднимая глаз. – Мы не должны так говорить и так думать.
- Ты прав, - ответила Киа.
Сейчас ей было уже девять лет, и хотя Менес подрос вместе с ней, она казалась значительно взрослее его.
Киа взяла его за руку, и Менес руки не отнял. Они с волнением ощутили пожатие пальцев друг друга.
- Пойдем погуляем по дворцу, - сказал Менес, от стеснения не поднимая глаз.
Киа сжала его руку, а потом высвободилась.
- Нет, Менес… я сейчас не могу, - сдавленным от слез голосом ответила она. Уже успела заплакать снова! Проворна!
“Девчонка”, - подумал Менес, но не с презрением, а с жалостью и чем-то вроде нежности.
- Завтра погуляем, - сказала Киа, потом повернулась и торопливо удалилась.
* Древние египтяне действительно отмечали так называемые “выходы” своих божеств: во время них изображение божества выносилось из храма и показывалось народу. Праздники сопровождались ритуальными действиями, символизировавшими мифические представления о том или ином боге, гаданиями, народными гуляниями.
========== Глава 8 ==========
На другой день Менес приступил к исполнению своих обязанностей с новым и пугающим чувством. Вчера как будто расширилось его видение… он понял, почему мать говорила о жестокости Ра. Вернее, не говорила, а думала так, хотя и пыталась это скрыть от него. Менес лучше понял жизнь, но вместе с тем стал более жестоким и сам.
“Ра дарует жизнь, когда доволен в своем сердце, - думал он. – Ра сжигает все живое, когда гневается. И это правильно”.
Но Менес не знал, как снова посмотрит на своего бога теперь.
Но когда Ра вышел к своим слугам, в новом зеленом платье, с серебряной пластиной на груди и волосами, убранными в косу – особенно хрупкий и юный сегодня – Менес воззрился на повелителя с прежним выражением. Великой любовью и великим трепетом. Что же, разве он не знал, каков Ра в гневе?
День прошел так, как Менес уже привык – хотя к такому невозможно было привыкнуть: это было каждодневное возрождение радости. Ра питал свою свиту силой и счастьем. Он был бог. Если в маленькую голову какого-нибудь из его слуг и закрадывались сомнения, близость к Ра их рассеивала. Ни в чьем больше присутствии они не испытывали таких чувств - радости духа и всего тела…
Но когда наступило время отдыха, Менес почувствовал, что не может отдыхать. Как будто какой-то жучок свербел в его сердце и точил его. Он все еще слышал тот выстрел, видел тот выстрел… и труп.
Менес вышел в коридор и пошел в направлении покоев девочек. Он был один, и отчего-то двигался осторожно, приглушая шаги. Скоро мальчик увидел маленькую тень, замершую у стены, которая через мгновение скользнула к нему.
- Привет тебе, - шепнула Киа. Она улыбнулась, но тут же стала серьезной. Подведенные глаза блестели от волнения.
Менес хотел взять ее за руку, но застеснялся.
- Пойдем, - сказал он, взглянув на нее и тут же потупившись снова.
Они пошли по коридору, как тогда, давно, во время первой несостоявшейся прогулки – но больше не были беззаботными детьми. Вернее, Киа уже тогда была озабочена, а Менес этого не видел или просто не подумал…
- Я хотела с тобой поговорить, - тихо сказала Киа через некоторое время. Вокруг по-прежнему не было никого, но Менес тут же настороженно огляделся.
- Слушаю тебя, - сказал он.
- Ты тогда спросил, одна ли я в семье, - произнесла Киа. – У меня было две сестры и брат, самый младший.
- Было? – прервал ее Менес.
- Да, - ожесточенно ответила девочка. – Мой брат умер от лихорадки, а следом за ним умерла моя младшая сестра. Ты разве не знаешь, как часто болеют простолюдины?
Менес, ощущая большую неловкость и жалость, вздохнул и подергал себя за косу.
- И что же? – спросил он.
- Слушай, - ответила Киа. Она на него не глядела, точно ощущала такую же неловкость в его присутствии. – Когда нас осталось двое, я и Бекет, отца заметил один человек из дворца. Мой отец особенный, - по губам ее скользнула улыбка, - он сам научил себя “божественной речи” и рано научил меня. А еще он очень умен. Ра узнал о Неби, и тогда всю нашу семью взяли в Мен-Нефер-Ра, приблизив ее к трону.