Старушка сразу же заиграла какой-то марш, двери распахнулись, и четыре тётеньки ввезли четыре тележки. На таких тележках в госпиталях возят раненых, а тут на них красивыми горками лежали бумажные кульки.
Вовка заёрзал, хотел вскочить, но остался на месте. Потому что все сидели тихо. И смотрели на тележки. А тётеньки раздавали кульки.
Я бы, наверное, слопал всё одним махом, если бы не Вовка. Во всяком случае, от хлеба с тоненьким кусочком колбасы сразу же и следа не осталось. И от трёх печенин тоже.
– А домой? – толкнул меня Вовка.
Домой остались две конфеты. Маме и мне. Расправляясь с кульком, я и не заметил, как исчез командир. Наверное, он пошёл куда-нибудь в другой клуб, к другим ребятам. С нами осталась только Элеонора Осиповна.
– Ну, дети, – сказала она, – теперь будем петь.- И сама начала. Тоненьким-тоненьким голосом:
В лесу родилась ёлочка,
в лесу она росла…
Ребята слушали и молчали.
Зимой и летом стройная…
– Ну, что же вы? – обернулась Элеонора Осиповна.- Давайте, давайте!
Кудрявая была…
В зале по-прежнему стояла тишина. Наверное, ребята просто разучились петь. Я даже не мог вспомнить, когда в последний раз слышал песню. Радио у нас замолчало ещё осенью. На улице тоже никто не пел…
Метель ей пела песенки:
Спи, ёлочка, бай-бай.
– Вместе! Вместе!- снова крикнула в зал Элеонора Осиповна.
Мороз снежком укутывал…
Ребята молчали. Смотрели на ёлку, на рояль и молчали. Сухие, жёлтые пальцы Элеоноры Осиповны никак не хотели гнуться. Они с трудом отыскивали нужные клавиши и ударяли по ним осторожненько, словно боялись сделать больно промёрзшим, отвыкшим от музыки струнам.
Элеонора Осиповна допела "Елочку" до конца.
– Ну что же вы? – устало спросила она. – Не знаете?
Никто не ответил. Только Вовка уныло протянул:
– Разве это песня…
– Плохая песня? – удивилась Элеонора Осиповна.- А мы в детстве всегда её пели. Какие же песни вы любите?
– "С завода "Металлист", – робко вспомнил какой-то мальчишка и сам тихонько загудел:
Пел песни он походные
И, пробираясь в тыл,
Он гнёзда пулемётные
Гранатами глушил.
– Как? Как? Ещё раз, – насторожилась Элеонора Осиповна.
– С начала надо, – вмешался Вовка и тоже запел:
Его не раз встречали мы
Вечернею порой
С гармошкой над причалами,
Над гордою Невой.
– Не ищи, – буркнул на Вовку дядя Никифор. – Безымянный он.
– В жакт сходить надо, – откликнулся Вовка.
Алла вздохнула:
– В какой жакт? Нету жакта. Он в доме восемнадцать был. Его ещё в прошлом месяце бомбой…
А Прохоров-безымянный сидел на Алкиной кушетке и, как птенец, открывал рот, нацеливаясь на ложку.
– Пошли, – шлёпнул меня по спине дядя Никифор.- В райсовет побреду. А вы, может, дровишек где сыщете? Помыть его надо, мальца-то… – Он пошагал к дверям. На пороге обернулся. – Ты, почтальонша, тоже не сиди долго. Мальца спать уложи и иди. Писем вон сумка полная. Люди ждут.