Тамбур поплыл перед глазами в медленном неотвратимом кружении. Колокольчики гремели где-то в затылке: дара-дара-дара-дара… Пересиливая навалившуюся дурноту, я спросила:
– Ты же специально приехал за мной, да? Не стал ждать, пока я доберусь до Москвы, примчался… Зачем?
– А если бы ты наутро передумала ехать? Или помешал бы кто.
– Кто мог помешать?
– Эх, молодежь. Третьего дня вечером с работы своей шла, помнишь?
– Ну, помню.
– Присядь-ка…
– Чего?
– На корточки сядь, оглоблюшка. Глаз твоих не вижу!
Я молча присела. Гном заглянул мне в глаза, что-то пробормотал, помесил руками воздух перед лицом и сказал:
– Смотри.
Я уже собралась открыть рот и спросить: «Куда», как увидела: вот я перешла дорогу, завернула за угол «Сотового базара», вот наперерез двинулся мужчина. Я ускорила шаг. Фонарь. Голос справа: «Эй, парень, а спички есть?» – ну да, джинсы, куртка, капюшон, рюкзак, рост – вполне. Было такое. И что?
– А вот что, – тихо сказал Кодя.
Дальше события развернулись иначе, нежели в реальности. Я остановилась, сказала, что у меня только зажигалка и полезла в карман куртки. Мужчина подошел ближе. Я протянула зажигалку. И в этот момент что-то прохладное остро вошло в правый бок. Потом горячее и липкое потекло по бедру, по ноге.
– Не-не-не! Кодя, не так все было!
– Обязательно не так. Он шел медленнее, а ты успела дойти до дороги. А там были люди. Помнишь?
– Да. Парочка обнималась около такси.
– Ага. А парнишка из той парочки знатно дерется.
– Кодя, ты это про что? Я тебя не понимаю.
– Про что, про что… В больницу ты загремела бы на пару месяцев. Вот про что. А время-то бежит, мчится прямо-таки. Понятно, про что?
– Угу. А за что он меня?
– Да ни за что. Период ремиссии закончился. Сезонное обострение.
– Чего? – вот это гном грамотно изложил.
– Ну, на голову он болящий.
– И что с ним теперь будет?
– А ничего. У него теперь случится отвращение к железу. Ножик в руки взять не сможет. Хлеб ломать станет. Поняла?
– Ага. Или, к примеру, струной резать… – на этом связная речь меня покинула.
– Ну, ладно, пошел я спать. До встречи. И ночи тебе покойной.
И Кодя растворился, как и не было. Только в тамбуре стало заметно теплее…
3.
Лежать не получалось. Ноги подтягивало к животу, хотелось закрыть голову руками и свернуться в тугой комок. Но при моем росте исполнить такой акробатический этюд на узкой полке крайне затруднительно. Промаявшись минут тридцать, я плюнула и села. Остывший кофе был кстати… Хорошо, что блокнот и карандаш всегда под рукой.
Мне снова снится этот дом, песок, сентябрь. Качели, сосны за окном, и жизнь в начале. И нет печали за углом, есть только море, и чаепитья за столом, и мы не спорим. А до ближайшего жилья не меньше часа. Собака, кошки, сыновья, герберы в вазе. И гости съедутся в конце большой недели. Проходит день, проходит век – мы не стареем. Мы выбелены, словно холст святой ткачихи, наш разговор предельно прост. Неразличимы в темноте цветы и птицы. Встает луна, горит свеча. Мне снова снится…
Подкрался сон. Снилось странное. Много заснеженной воды, замерший лес, до которого надо добраться, во что бы то ни стало…
Потом упала тьма. Я шла в густо-черном, вздрагивая от озноба и скользкого сквознячка, норовившего укусить в шею. Появилась женщина: надменный взгляд светло-серых глаз, красивое холодное лицо. «А почему твое слово должно что-то значить? Мы не знаем тебя» – проговорила она высоким, каким-то взлаивающим, голосом. Лицо свело ласковой улыбочкой, и я услышала свой приторно-вежливый голос: «А знать меня вам не положено». Болью, даже во сне невыносимой, скрутило позвоночник, выломило плечи… Зеленая мерцающая воронка поглотила женщину. Боль. И я проснулась оттого, что не могу дышать.
Кодя пальцами зажимал мне нос и заинтересованно наблюдал за пробуждением.
– Ваурррррррруууууфрр, – прорычала я и, кажется, попыталась укусить его. Бррррр… Продолжение сна что ли?
– Доброго утречка, – доброжелательно пробормотал гном. – Я попрощаться зашел, в Ожерелье с паровоза сойду. А на вокзале встренемся.
– Угу. А чего за нос хвататься?
– А по-другому никак не получалось, – жизнерадостно ответствовал гном. – Я уж и звал, и толкал. Соседям твоим опять же показываться на глаза не шибко надо. Да и пора тебе просыпаться.
– А чего так рано?
– Ты когда не спишь… ну, как тебе сказать… Безопасная ты тогда.
– Оп-па. Это в каком смысле «безопасная»?
Кодя завздыхал, започесывал бороду – явно увиливал от ответа. Я упорно смотрела ему в глаза. Говори-говори, красавец. И красавец опять удивил:
– Спина-то шибко болит? – Не дождавшись ответа, он опять поскреб в бороде и успокаивающе добавил: – С непривычки оно завсегда так. Ну, ничо, пообвыкнешься, вспомнишь… угу-угу. Ну, спасибо тебе за приют, за ласку, пойду я. Пора.
И гном начал таять.
– Э-э-э-э! Ты куда? Стой! Кодя! – я почти поймала его за карман кацавейки, но гном успел улизнуть, оставив в пальцах клочок овечьей шерсти. Из пустоты негромко и деловито прозвучало:
– А можно я мед заберу? Ты ж к нему вчера и не притронулась…
Я покрутила головой и, давясь от нервного смеха, тихо ответила:
– Можно. Забирай банку и отчаливай, пока я тебя не поймала.
– Это обязательно, – и банка меда растворилась вслед за Кодей.
Чашка теплой воды и сухарь – завтрак времен войны. Титан остыл, придется жить без кофе. Хорошо, что гном меня разбудил, есть время подумать. Тем более что теперь появилась хоть какая-то информация. Итак, что мы имеем? Мы имеем желание пойти в тамбур и покурить. Это исполнимо. Споткнувшись на чьих-то огромных ботинках, больно ударившись локтем об острый угол, я таки добралась до тамбура. Занимался серенький рассвет. Клочья тумана проносились за окнами. Иногда из него внезапно выпрыгивал фонарь, дерево или будка обходчика. Так что ж мы имеем? Непонятности в квартире в воскресенье, звонок… гм… от меня. Бред. Не лишенный изящества, но – бред. Разговор с неведомым марвином, просьба помочь и обещание помощи. Это самое странное место (угу, вроде как все остальное – нормально), ибо… если марвинам известно мое самое жгучее, неистовое желание… То что? Вот именно – что? Неужели надежда зашевелила спутанными лапками? Так. Ладно. Об этом подумаю потом. Еще есть гном Кодя, контролирующий мою «доставку» в Москву. Или не в Москву? Есть подтверждение того, что я, в самом деле, не совсем нормальна по меркам людей, с которыми прожила всю жизнь, странную и бестолковую, сложенную весьма причудливо. Я всегда знала, что есть миры иные, скрытые от людей, населенные иными же существами…
Это началось в раннем детстве, странная история была… Ну да Бог с ней, с историей, оставим ее в покое. Дело не в ней, а в последствиях. А последствия были таковы, что я смогла иногда слышать тех невидимых, неощущаемых, кто был рядом. Насколько я могу догадываться, эти существа просто так никому на глаза не показываются, либо они всецело доверяют человеку, либо рассчитывают на его помощь в будущем. А может быть и то, и другое. Так. Что дальше? Каким образом я могу быть полезна миру, которого я в глаза не видывала? Пусть даже из него когда-то вышла моя прапрабабушка… Не понимаю! Ну да ладно, как говаривает маменька «толкач муку покажет». Доберемся – разберемся. Но если там нужна помощь мага (Не могу думать всерьез про магов! Фэнтези какая-то дикая!)… Тихо, не ржать! Тем более что смех-то нехороший, истерический, скажем прямо, получается смех. Думаем дальше. Если там нужна помощь мага (Пропавшие дети! Вот ведь кляча, и не расспросила гнома как следует, неработающие врата, не врата – двери…), то я-то при чем?! Ну, знаю я, что гномы, феи и многая прочая – реальны. И что? Я-то не гном, и не фей… тьфу ты! Не фея. Сложно быть феей в сорок лет при росте 172 см и десятке лишних килограмм (это все от сидячей работы, между прочим). Гм… гном из меня уж и вовсе не получится. Не ржать! Да в какую сказку может вписаться системщик-самоучка женского пола?! Ага, в компьютерную. Нет, граждане, в эти игры я никогда не играла, так что и тут – пролет. А может быть и впрямь фея какая-нибудь… бабушка опять же, а? А что бабушка? «Согрешила с водолазом», простите за цитату? Вот Кодя упорно зовет меня Дарой… «Все страньше и страньше».
– Извините, – раздалось за спиной.
Я обернулась. Высокая, выше меня на полголовы, дама держала в когтистых холеных пальцах длинную черную сигарету и, очаровательно скалясь, говорила:
– Забыла зажигалку. Вы не выручите меня огнем? Я могу ответить на твои вопросы.
– Что? – короткие волосы над шеей встали дыбом. Голос знакомый.
– Позвольте воспользоваться вашей зажигалкой.
– Да, конечно, – я протянула огниво. Дама дернула бровями, но зажигалку взяла. Волна непонятного раздражения подступала к горлу.
– Спасибо.
– Не за что, – я изо всех сил старалась не показать, что завожусь. Ослышалась, конечно, я ослышалась!
Дама смотрела мне в глаза, и зрачки ее то расширялись, делая глаза черными, то сужались до размеров булавочной головки, и тогда взгляд становился белым и пугающе пустым.
– Простите, вы что-то сказали? – я тоже не отрывала от нее взгляда.
– Нет-нет, ничего. Благодарю.
Я отвернулась и стала смотреть в окно. По тамбуру поплыл непонятный запах. Трава какая-то, дерево и масло, не табачный дым.
– Я могу ответить на твои вопросы, – снова раздалось у меня за спиной. Но я не спешила обернуться. В окне ясно отражалось то, что стояло у меня за спиной. И женщину оно напоминало весьма отдаленно.
– Имя, – проговорила я каким-то хриплым, не своим, голосом.
– Что? – изумилось существо и отражение замерцало алыми искрами.
Раздражение отхлынуло. Непонятная наглость придала сил, и я повторила очень медленно и очень спокойно:
– Назови свое имя, – пальцы покалывало горячим, перед глазами замаячила серебристая сеть, заломило затылок.
– Лийя, – сдавленно ответило существо.
Вот теперь я обернусь и посмотрю ей в глаза.
– Так вот, Лийя, мне не нужны твои ответы на мои вопросы. Мне нужны мои ответы. Разницу чувствуешь?
– Ты слишком много…
– Неправильный ответ. Что тебе нужно? – Теперь я узнала ее. Женщина из моего сна.
– Не лезь в эти игры.
– Это совет или угроза?
– Пока совет.
– А если мое слово таки что-то значит?
– Ты даже имени своего не знаешь! – взвизгнула Лийя. – Что может значить твое слово?!
– Лапочка, – я сладко улыбнулась, – то, что ты не можешь узнать мое имя, не значит, что его не знаю я.
Ее зрачки полыхнули красным. Злится мадам, ох, как злится! Но почему-то ничего не может сделать.
– До встречи, – надменно бросила вернувшаяся в человечий образ, дама.
– А разве я позволяла тебе уйти, Лийя? – скромно спросила я у фигуры, начавшей таять.
– Попробуй меня оста… – и задохнулась. Потому что я попробовала. Той самой серебряной сетью, что плавала у меня перед глазами. – Отпусти-и-и-и…
– «Хамить не надо по телефону, врать не надо по телефону», – скучно процитировала я.
– Пппо какккому телефону?
– А вот классику читать надо. Образованность повышать. Иди, Лийя, пока ты свободна. – И она исчезла.
Господь всемогущий, великое Небо! Что же я сделала? Кто-нибудь может мне объяснить?
Пусто было в тамбуре. По вискам ручьями лил пот.
4.
Поезд неторопливо подполз к перрону, громко выдохнул и остановился. Помятые со сна пассажиры оживленно толпились в проходе, преувеличенно громко разговаривая хрипловатыми голосами, выглядывали в окна, надеясь увидеть встречающих. Дождавшись, когда вагон опустеет, я вышла в тамбур. В дверь пахнуло осенью. Последние пассажиры втягивались в двери вокзала. Проводники скрылись в вагонах. Перрон обезлюдел. Где-то хлопотливо свистнул маневровый паровоз и все стихло. За спиной раздался негромкий отчетливый стук. Крупный ворон придерживал лапой сушку и методично бил в нее черным блестящим клювом. Заметив, что за ним наблюдают, он перестал трудиться, окинул внимательным оранжево-желтым глазом перрон, закинул голову к спине, издал громкое «Каааррррр!» и строевым шагом пошел прямо на меня, забыв про сушку. Я слегка попятилась, а ворон, промаршировав мимо, направился прямиком к вокзалу. Пешком. Над составом бесшумно пролетела маленькая рыжевато-серая сова. Нестерпимо хотелось проснуться. Вместо этого я достала сигарету и щелкнула зажигалкой. Звук получился неожиданно громким, почудилось эхо. Стоп, достаточно! Так я себя накручу до того, что от собственной тени буду отпрыгивать. Хватит топтать перрон, пора идти. Все время хотелось встряхнуться, как мокрой собаке…
В лицо мягко толкнула волна теплого воздуха. Двери вокзала распахнулись. Я сощурилась под потолок, разыскивая указатель метро. Сильно пахло хвоей. Елки у них тут растут что ли? Оглянувшись, я наконец-то осознала, что вокруг нет никого. То есть вообще никого. Пустой вокзал. За спиной остался пустой перрон, у которого стоял пустой поезд с веселыми ярко-синими вагонами. Минуточку! Вагон, из которого я вышла, был зеленым…
– Мрррраааум… чхи!
Вжав голову в плечи, я медленно обернулась. Фуууу… кот. Здоровый, конечно, со среднего пуделя, ненормально, прямо-таки апельсиново-рыжий, но – кот. Стоит себе напротив и смотрит куда-то мимо меня. Кот еще раз басовито мявкнул, повернулся, продемонстрировал короткий рысий хвост и, повиливая задиком, неторопливо продефилировал за какой-то ларек. И где ж тут искать телефон? И как звонить? Карточки нет. Я двинулась за котом. Ого! На прилавке газетного киоска стоял старый дисковый телефонный аппарат. Раритет. В трубке раздавался непрерывный гудок. Я медленно набирала 31219… гудок, щелчок и – тишина. А затем оглушительный бой курантов. После восьмого «баммммм!» в трубке раздался голос:
– Капа. Хорошо, что ты позвонила. Как добралась?
– Нормально. Кодя в поезде появился.
– Молодец. Это он правильно решил. У тебя есть вопросы?
– Да. Что могут марвины?
– Ого, – усмехнулась я на том конце линии. – А откуда ты про марвинов знаешь? Кодя рассказал?
– Нет. Я разговаривала с одним из них. У них тоже пропал ребенок?
– Вот как. Да, тоже пропал ребенок. Тут не все понятно. Если получится, я попробую с тобой связаться еще раз. Но не уверена. Да, вот еще что про марвинов. Они могут многое. Практически – все. Ты поняла меня?
– Да. Как ты смогла к ним пройти?
– Это не имеет значения. Тебе придется найти свой путь.
– Почему? Ты же говоришь, что мы – один человек. Ты прошла. А если у меня не получится?
– Тогда ни я, ни ты, ни все «мы», ни вместе, ни порознь не стоим и клочка овчины из Кодиной кацавейки. Ты не можешь повторить то, что сделала я. Да и смысла это повторение иметь не будет. Меня не встречал Кодя, не было ночного звонка. В моем случае все было иначе. Я – не первая из нас здесь. Но ты – последняя.
– Как это?
– Вот так. Первая никуда не поехала. Вторая села в поезд с практически отключенным мозгом, чисто на рефлексах, – «я-там» невесело хмыкнула, «я-тут» поежилась, – виток к витку, одна за другой, слой за слоем. Трансформаторная катушка своего рода. И ты – последняя.
– Что я должна делать?
– Не знаю, Капа. Каждая проходила своим путем. У «нас» еще ни разу не получилось, «мы» не смогли помочь. Те, что приходили до меня, погибли. – Меня передернуло. – Я смогла понять, что случилось с дверью в полость. Ах, да. Ты же знаешь, что…
– Знаю. Так что с дверью?
«Я-там» помолчала несколько секунд и очень тихо сказала:
– Кровь на пороге. Больше ничего не могу сказать.
– Зашибись просто! Ну хоть что-нибудь еще? Прошу тебя…
– Кап, а ты дописала… ну, книгу… нашу?
– Что? А, «мумуар»? Нет, не дописала. Да при чем тут это? Хоть что-нибудь еще скажи!
– Через десять минут отправляется электричка. Кодя доставит тебя до места. А дальше – слушай себя. И вот еще что. Запомни: если ты поверила кому-то, человеку или не человеку, верь до конца. Запомни это.
– Хорошо. Но с доверием у меня… у нас – проблемно.
– Придется вспомнить, как это – доверять. Если поверишь – иди до конца.
– Я запомню.
– Хорошо. Все. Тебе пора. И…
– Что?
– Если у тебя получится, мы вернемся… Все «мы» вернемся. И то, о чем ты думаешь – возможно. Все. Иди.