Я уже писал выше о том, чем кончился июльский кризис. Громадная демонстрация рабочих, солдат и матросов 3 июля 1917 года была стихийной. Большевики, не сумев предотвратить этой демонстрации, сделали все возможное, чтобы придать ей мирный характер. Перед демонстрантами попытались выступить В. Чернов и И. Церетели, но их уже не хотели слушать. И тогда лидеры меньшевиков и эсеров из ВЦИКа и Временного правительства в страхе перед демонстрантами совершили то грехопадение, о котором предупреждал социалистов Ф. Энгельс. Они вызвали для разгона демонстрантов казаков, а затем и военные части с фронта. Некоторые из лидеров большевиков были арестованы, а Ленин и Зиновьев перешли на нелегальное положение. В новое коалиционное правительство, созданное в конце июля, вошли семь социалистов из разных политических групп, но также семь кадетов и близких к ним деятелей. А между тем в это время была возможность создать правительство без буржуазных партий. Политическое влияние кадетов, не говоря уже об октябристах, к июлю-августу 1917 года резко уменьшилось. Продолжало расти политическое влияние эсеров, которые и по численности были тогда самой большой партией в стране. Почти до 200 тысяч человек возросла и общая численность партии меньшевиков. Но быстро росла и численность партии большевиков. Стремясь во что бы то ни стало сохранить коалицию с буржуазными партиями, боясь отпугнуть «цензовые элементы», а проще говоря, буржуазию от революции, эсеры и меньшевики откладывали проведение и таких реформ, которые отнюдь не были преждевременными даже в логике развития буржуазной революции. Такая позиция вызывала одобрение и похвалу со стороны лидеров кадетской партии. Так, например, П. Милюков позднее писал: «Социалистические партии теперешнего времени гораздо разумнее смотрят на ближайшие задачи русской жизни. Они, казалось, усвоили многие уроки прошлого и принимают как аксиому то положение, что русская революция не может быть победой социализма и социалистического строя, что эта революция есть, применяясь к их терминологии, буржуазная, вовсе не направленная к немедленной победе социализма. Революция в настоящий момент, – продолжал Милюков, – не может идти дальше политической победы буржуазии. Социалисты даже решились нарушить свои традиции и учения и вступили в состав правительства. Это характеризует громадный шаг их вперед в смысле восприятия начал государственности». Но тот же Милюков с горечью признавал, что масса «остается все еще восприимчивой к проповеди немедленного социалистического переворота путем захвата правительства в руки рабочего класса» и что многое зависит от того, «удастся ли социалистическим партиям восстановить эту массу против крайней точки зрения социалистического утопизма».
Политика правого руководства меньшевиков и эсеров отталкивала от них массы трудящихся. Это приводило к росту влияния в стране большевиков, а также левых эсеров и левых меньшевиков. Еще до Октября в партии меньшевиков происходил распад. Этот упадок и развал в рядах меньшевистской партии отмечался и в ее собственной печати. В газете «Новая жизнь» в конце сентября Р. Григорьев писал, что меньшевистское крыло социал-демократии «потерпело крах и переходит в политическое небытие».
В плехановской газете «Единство» меньшевик Л. Дейч писал: «Фракция меньшевизма терпит поражение за поражением, и совсем не надо быть пророком, чтобы предсказать скорую ее гибель. Дни ее, несомненно, уже сочтены».
Этот распад видели и союзники меньшевиков – эсеры. Газета «Дело народа», комментируя состав Московского областного съезда Советов, писала: «Съезд лишний раз обнаружил исчезновение с политической арены партии социал-демократов-меньшевиков».
Развивался кризис и в партии эсеров. Эта партия сохраняла большое влияние в провинции, а также на более далеких от центра фронтах мировой войны. Кризис в партии эсеров принимал форму раскола. Уже летом 1917 года в партии эсеров образовалась сильная левая фракция, которая осенью превратилась в самостоятельную партию левых эсеров. И если правые эсеры продолжали стремиться к сохранению коалиции с кадетами, то левые эсеры все больше подводили к мысли о союзе и соглашении с большевиками.
Надо сказать, что и после Октябрьской революции меньшевики и правые эсеры продолжали говорить и писать о «преждевременности» этой уже состоявшейся революции и предсказывали скорое падение советской власти. Узнав о падении Временного правительства, Г. Плеханов обратился с «Открытым письмом» к петроградским рабочим, в котором, в частности, говорилось: «Не потому меня огорчают события последних дней, чтобы я не хотел торжества рабочего класса в России, а именно потому, что я призываю его всеми силами души… Приходится вспомнить замечательные слова Энгельса, что для рабочего класса не может быть большего исторического несчастья, как захват политической власти в такое время, когда он к этому еще не готов. <…> Несвоевременно захватив политическую власть, русофил пролетариат не совершит пролетарской революции, а только вызовет гражданскую войну, которая, в конце концов, заставит его далеко отступить назад от позиций, завоеванных в феврале и марте нынешнего года».
Примерно через месяц после Октябрьского вооруженного восстания состоялся очередной съезд партии меньшевиков. В резолюциях этого съезда выражалась твердая уверенность в том, что новая революция не сможет осуществить социалистические преобразования, ибо такие преобразования еще не начались в более развитых странах Европы, а также из-за низкой ступени развития производительных сил в России.
3. Социалистическая революция в России и позиция большевиков
После победы Февральской революции в России среди большевиков, вышедших из подполья, не было ясного и общего мнения о дальнейших перспективах развития революционного процесса в стране. Основная часть вернувшихся в Петроград и Москву лидеров партии полагала, что главной задачей большевиков является борьба за доведение до конца буржуазно-демократической революции, и в первую очередь борьба за мир, за передачу земли помещиков в руки крестьян, за уничтожение в стране всех остатков самодержавия и феодализма. Пока эти задачи не будут решены, большевики не должны выдвигать лозунгов диктатуры пролетариата. Даже лозунг «Вся власть Советам!» не выдвигался в марте 1917 года почти никем из большевиков.
Обосновывая свою позицию, большевики ссылались на опыт революции 1905–1907 гг., на решения III съезда РСДРП и на многие работы Ленина тех лет. Однако лидеры большевиков в марте 1917 года не вполне отдавали себе отчет в том, что после Февральской революции в России сложилась совершенно иная обстановка, чем та, которая существовала в стране 10 лет назад. В 1905–1907 гг. буржуазно-демократическая революция потерпела поражение, и царизм продолжил оставаться хозяином положения в стране. Но в феврале-марте 1917 года самодержавие в России было уже свергнуто. Кроме буржуазного Временного правительства в стране повсеместно были созданы Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, которые фактически являлись в своей основе диктатом пролетариата и крестьянства. Образовался особый политический феномен двоевластия, и Временное правительство могло работать лишь при доверии и поддержке Советов. В этих условиях тактика, разработанная в 1905 году, уже не годилась.
Только приезд в Россию В. И. Ленина положил конец колебаниям и неуверенности среди большевиков. Именно Ленин выдвинул лозунг «Вся власть Советам!» и тезис о переходе от первого этапа революции, давшего власть в руки буржуазии, ко второму ее этапу, который даст власть пролетариату и беднейшему крестьянству, что и позволит не только завершить все главные задачи буржуазно-демократической революции, но и начать решение ряда назревших задач социалистической революции. Даже для большевиков это была неожиданная и новая постановка вопроса. Неудивительно, что знаменитые «Апрельские тезисы» Ленина, в которых он четко и ясно заявлял, что с переходом государственной власти в России в руки буржуазии буржуазно-демократическая революция закончена и что главной задачей текущего момента в стране является переход «от первого этапа революции, давшего власть буржуазии… ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейшего крестьянства», «что нельзя выскочить из империалистической войны, нельзя добиться демократического мира без свержения власти капитала, без перехода государственной власти к другому классу, к пролетариату», неудивительно, что эти тезисы вызвали вначале недоумение и возражения и среди самих большевиков, Ленину понадобились не только время, но и немалые усилия, чтобы убедить большевиков в своей правоте.
Как известно, «Апрельские тезисы» были сориентированы на перспективу мирного развития революции. В Советах Ленин увидел новую форму власти, более демократическую, чем парламентская республика. Ленин полагал, что большевики смогут завоевать большинство в Советах путем пропаганды и агитации. Что касается экономических проблем, то здесь предложения Ленина были весьма скромными и вполне реалистическими. В «Апрельских тезисах», в частности, говорилось: «Национализация всех земель в стране, распоряжение землей местными Советами батрацких и крестьянских хозяйств. Создание из каждого крупного имения образцового хозяйства под контролем батрацких депутатов и на общественный счет <…> 7) Слияние немедленно всех банков страны в один общенациональный банк и введение контроля над ним со стороны СРД. 8) Не “введение” социализма как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь к контролю со стороны СРД за общественным производством и распределением».
Эти тезисы легли в основу решения 7-й (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б). Экономическая программа партии была при этом несколько расширена. Предполагалось установить строгий контроль не только за банками, но и за страховыми учреждениями и крупнейшими синдикатами капиталистов («Продуголь», «Продмет», синдикат сахарозаводчиков и др.), ввести более справедливое налогообложение доходов и имуществ и всеобщую трудовую повинность. При этом подчеркивалось: «В осуществлении названных мероприятий необходима чрезвычайная осмотрительность и осторожность, завоевание прочного большинства населения и его сознательного убеждения в практической подготовленности той или иной меры. Но именно в эту сторону должны быть направлены внимание и усилия сознательного авангарда рабочих масс, обязанных помочь крестьянским массам найти выход из создавшейся разрухи».
Речь шла в данном случае не столько о социалистических преобразованиях, сколько о ряде подготовительных мероприятий в осуществлении таких преобразований. Показательно, что сходные программы содержались тогда и в резолюциях меньшевиков и эсеров, а также в речах их лидеров, правда, – иной была цель: укрепить тыл ведущей войну страны и предотвратить новую революцию, во главе которой могли бы оказаться большевики. Так, например, газета «Известия», редакция которой была тогда в руках меньшевиков и эсеров, писала в мае 1917 года: «Для многих отраслей промышленности назрело время для торговой государственной монополии (хлеб, мясо, соль, кожа), для других созрели условия для образования регулируемых государством трестов (добыча угля и нефти, производство металла, сахара, бумаги) и, наконец, почти для всех отраслей промышленности современные условия требуют регулирующего влияния государства в распределении сырья и вырабатываемой продукции, а также в фиксации цен. Одновременно с этим следует поставить под контроль общественно-государственной власти все кредитные учреждения для борьбы со спекуляцией товарами, подчиненными государственному регулированию. Вместе с тем следует принять самые решительные меры для борьбы с тунеядством, вплоть до введения трудовой повинности. Страна уже в катастрофе, и вывести ее из этой катастрофы может лишь творческое участие всего народа во главе с государственной властью, сознательно возложившей на себя грандиозную задачу спасения страны, разрушенной войной и царским режимом».
Ленин, комментируя эту программу, говорил: она великолепна, но как сможет выполнить ее коалиция буржуазных и мелкобуржуазных партий? Конечно, Ленин понимал, что государственный контроль за банками и монополиями приведет в конце концов к их экспроприации. Но речь шла лишь о самой верхней части российского капитала. «Социалисты, – писал Ленин, – хотят добиться “отречения” только у помещиков и капиталистов. Чтобы нанести решительный удар тому издевательству над народом, которое проделывают, например, углепромышленники, дезорганизуя и портя производство, достаточно добиться “отречения” нескольких сот, – самое большее – от одной-двух тысяч миллионеров – банковских и торгово-промышленных воротил. Этого вполне достаточно, чтобы сопротивление капитала было сломлено. Даже у этой горстки богачей не нужно отнимать “все” их имущественные права, можно оставить им собственность на многие предметы потребления и собственность на известный скромный доход».
В апреле-мае 1917 года Ленин много времени уделял работе над проектом новой программы партии. Экономическая часть этого проекта, опубликованного в июне 1917 года, в основном следует мыслям, изложенным в «Апрельских тезисах».
Сравнивая аграрную программу большевиков и эсеров, Ленин отмечал, что сама по себе передача помещичьей земли крестьянам является не социалистической, а буржуазно-демократической, хотя ее и сможет, по-видимому, осуществить только пролетариат. Что касается передачи государству высококультурных хозяйств, конных заводов и т. п., то это уже социализм, если крупные хозяйства будут использоваться на пользу всему обществу. Ленин писал: «Крестьяне хотят оставить у себя мелкое хозяйство, уравнительно его нормировать, периодически снова уравнивать. Пусть. Из-за этого ни один разумный социалист не разойдется с крестьянской беднотой… Переход политической власти к пролетариату – вот в чем суть. И тогда все существенное, основное, коренное в программе 242 наказов становится осуществимым. Это дело девятое. Мы не доктринеры. Наше учение не догма, а руководство к действию. Мы не претендуем на то, что Маркс или марксисты знают путь к социализму во всей его конкретности. Это вздор. Мы знаем направление этого пути, мы знаем, какие классовые силы ведут к нему, а конкретно, практически это покажет лишь опыт миллионов, когда они возьмутся за это дело».
Именно в этом направлении работала мысль Ленина в сентябре и в первой половине октября 1917 года, когда хозяйственная разруха в России возросла до масштабов катастрофы. В эти предреволюционные недели к своим прежним предложениям Ленин добавил такие, как отмена коммерческой тайны, не только контроль, но и национализация синдикатов, а также принудительное синдицирование в промышленности и торговле.
«Конечно, – писал Ленин, – проведение всех перечисленных выше мероприятий есть шаг к социализму. Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией. <…> Государственно-монополистический капитализм, – пояснял Ленин, – есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет». Эти предложения Ленина были вполне реализуемыми и даже скромными. Но они был шагом к социализму и сделать этот шаг могла только диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства. (Выделено В. И. Лениным.)
Мы видим, что главным для Ленина была борьба за политическую власть пролетариата. Он не пытался рисовать в деталях экономическую программу большевиков после взятия ими государственной власти, он лишь крупными мазками набрасывал главное. Он не раз говорил своим соратникам, что детали большевистской программы можно будет определить позже, то есть после завоевания власти, когда неизмеримо расширится кругозор и политический опыт большевиков, этот реалистический подход большевиков к экономическим проблемам страны был одним из факторов их победы в Октябре.