Завалив маленький столик целой горой сладостей, архангел оживился еще сильнее, радуясь, как пятилетний ребенок.
– Там царь Кощей над златом чахнет… – задумчиво проговорила я, подавляя улыбку. Делать вид, что Гейб ничего не говорил, что мне просто послышалось… О Боже, да зачем?! Все ведь просто, как дважды два: я в него влюбилась по уши, он – в меня, так чего я веду себя как последняя идиотка? Напоминанием о причине служила эта несчастная татуировка на левом запястье. «Помни о смерти», Изабелл, не смей менять планы только из-за мимолетного чувства, о котором вы оба через месяц забудете.
– Прекрати киснуть! На вот, выпей лучше какао, – сказал мужчина, протягивая мне чашку. О Господи, сейчас меня еще заставят съесть два килограмма шоколада, не меньше. Ох, прощай фигура…
– Слушай, как в тебя столько сладостей влезает? Мы же пару часов назад мороженое ели!
– Ты вообще отдаешь себе отчет о том, что вокруг тебя находится? Какое к черту мороженое?!
Вырвать архангела из шоколадного плена мне удалось только через сорок минут, когда был продегустирован весь ассортимент этой лавки. Продавщицы только и успевали, что взвешивать, подносить и пересчитывать деньги. Прощались они с нами уставшие, но чертовски довольные. Конечно, редко кто скупает чуть ли не половину товара за один раз!
– Круто быть ангелом, да? Жрешь тонны сладостей, а у тебя ни кариеса, ни лишнего веса! Черт возьми, это повод для зависти!
– Так, дамочка, попрошу! Я архангел, а не какой-то там, так что не путать! Но в общем-то да, это довольно неплохо, – в привычной манере ухмыльнулся Гейб, когда мы снова вышли на небольшую улочку. В ответ я только улыбнулась и остановила мужчину:
– Подожди. У тебя весь подбородок в крошках от миндального печенья, – сказала я, аккуратно стряхивая крошки с лица Гейба. Тот, внимательно проследив за моими движениями, подошел чуть ближе и, дождавшись, когда я закончу приводить его в порядок, едва ощутимо коснулся краешка моих губ указательным пальцем, едва заметно улыбаясь. Я стояла как вкопанная, не смея даже шевельнуться из-за потрясения. Тем временем Габриэль облизнул палец и едва слышно произнес, словно отвечая на мой немой вопрос, так легко читаемый в округлившихся от ужаса глазах:
– Шоколад.
– Веришь, меня это ни капельки не успокаивает, да и твоему поступку логики не добавляет, – выдавила я, постепенно выходя из оцепенения.
– Я всего лишь вытер шоколад. Ты же имеешь право отряхивать меня от крошек, почему же я не могу тебе навести марафет? – невинно приподняв брови, оправдывался архангел, делая вид, что искренне не понимает причину моего ступора. Гаденыш.
– Не думаю, что тебе нужно так себя вести по отношению ко мне, – сухо констатировала я, отводя взгляд на едва замшелую светло-бежевую кирпичную стену. Лучше рассматривать пятисотлетние здания, чем пляшущих чертиков в глазах Гейба. Не приятнее, но безопаснее так точно.
– Изабелл, – позвал меня архангел, ненавязчиво перехватывая мое запястье. Его прикосновение буквально обжигало кожу, а весь здравый смысл браво шагал к чертям собачьим под бешеный стук обезумевшего сердца. Ах да, угадайте, кто только что стал цвета коммунистического знамени.
– Я сказала «нет»!
– Я тебе даже ничего не предлагал, на что ты «нет» свое излюбленное собралась говорить?! – начал выходить из себя Гейб. Про себя я отметила, что его глаза становятся темнее, когда он злится. Сейчас они уже не были такими же ярко-фисташковыми как и обычно, а потемнели до светло-карих. Цвет чем-то напоминал загустевший мед или тягучую карамель…
Наконец заставив себя оторваться от неуместно долгого разглядывания глаз архангела, ставшего уже небезопасно родным, я решительно ответила, высвобождая руку из теплых ладоней Габриэля:
– Ты понял меня. И мой ответ «нет».
Голос показался мне чужим, ведь я сама никогда не смогла бы произнести подобное таким жестким и беспрекословным тоном, по крайней мере, по отношению к Гейбу. Рядом с ним я привыкла превращаться в вечно смущенную девочку, которая заливается краской при каждом его движении и по определению не может быть жесткой или в чем-то ослушаться. Сейчас же во мне будто проснулась полная противоположность, готовая действовать решительно и стоять на своем до последнего. Но я не хотела этого пробуждения. Совершенно не хотела.
– Это твой окончательный ответ? – немного разочарованно протянул Габриэль, внимательно следя за моей реакцией. Видимо, она его не разочаровала.
Мне оставалось только молчать, в который раз за этот день впадая в полный ступор. Ответить «да» не поворачивался язык, а сказать «нет» не позволяла гордость. Тупик, выход из которого не так-то просто отыскать. Поэтому я просто уставилась на мужчину, не в силах сказать хоть что-либо. И он истрактовал это по-своему.
– Ну вот и замечательно. Самое главное я услышал, мы можем идти дальше, – лучезарно улыбнувшись, сказал Габриэль и потянул меня за руку вниз по малолюдной улице.
– Постой, ты не так меня понял, я… – начала сопротивляться я, но встретив на себе насмешливый взгляд вновь посветлевших глаз, замолкла.
– Я все понял правильно: ты боишься, что я заставлю тебя отказаться от самоубийства, но то, что по уши влюбилась, тебе скрывать сложно. Все верно, Иззи? – легонько щелкнув меня по кончику носа, засмеялся Габриэль. Я чуть не задохнулась от смущения, но перечить не стала – это слишком бессмысленно, ведь мы оба знаем правду. Да и послушал бы он мои лживые возгласы? Вряд ли.
– Ты ужасный засранец, – констатировала я, пытаясь поспеть за несущимся вперед ангелом.
– Я знаю. И тебе это нравится больше всего, верно?
– Прекрати так делать! – недовольно взвизгнула я, уворачиваясь от несчастного прохожего, попавшегося нам на пути. Да уж, теперь этот коренной парижанин будет еще больше ненавидеть американцев, «грязных и неотесанных неандертальцев с запада». Что уж поделать, традиции и стереотипы.
– Как «так»? – задорно спросил Гейб, наконец замедляя шаг.
– Ставить меня в неловкое положение! Ты можешь хотя бы пятнадцать минут не издеваться надо мной?
– Милая, я даже не начинал. Я всего лишь постоянно констатирую факты и абсолютно не понимаю, почему это тебя обижает. Нехорошо обижаться на правду, Изабелл, – мило улыбнулся мужчина и, крепче сжав мою руку, вновь помчался вниз по улице.
– Ладно, это уже бесполезно… Позволь поинтересоваться, куда ты меня так усердно тащишь? – устало проговорила я, смирившись со своей участью. Вырываться, кричать и отбиваться было бесполезно, мне оставалось только плестись следом за своим сумасшедшим спутником.
– Что значит «куда»?! Побывать в Париже и не увидеть Нотр-Дам де Пари – глупость чистой воды. И у нас все еще есть время, чтобы это исправить…
– Боже мой, за что мне такое наказание?! Мало того, что нам нужно преодолеть четыреста две ступени, так еще и по восемь евро вытрясли, сволочи французские! – причитала я, едва переставляя ноги. Позади было уже двести пятьдесят ступенек, но это едва больше половины, что совсем не радует. Еще и голова начинает кружиться, да и огромное количество мороженого, любезно впихнутого Гейбом в мой несчастный желудок, уже просится назад. Да уж, миссия «Впихнуть невпихуемое» выполнена, а вот удержать все на своих законных местах довольно проблематично. Кошмар.
– Так, отставить жалобы, рядовой Винтер! У нас наполеоновские планы по покорению Парижа, а ты сдалась при виде какой-то несчастной лесенки? Что за позор! – театрально всплеснул руками Гейб и продолжил яростно подгонять меня.
– Ты же архангел, давай телепортируемся на самый верх, тебе же ничего не стоит это сделать, – слезно заумоляла я, пытаясь сделать какое-то подобие щенячьих глазок. Видимо у меня ничего не вышло.
– Еще чего! – точно, решительно ничего. – Чем труднее дастся тебе восхождение, тем сильнее ты будешь ценить то, что получишь после. Так что молчи и поднимайся.
35 ступенек спустя…
– Ге-е-ейб, – заканючила я, чувствуя, что ноги, непривыкшие к таким длительным пешим прогулкам, окончательно немеют. Тяжело вздохнув, Габриэль повернулся и уставился на меня с укором:
– Что опять?
– Я устала и дальше не пойду. И если я умру здесь в одиночестве от голода и физического переутомления, это будет на твоей гадской совести.
Смерив меня недовольным взглядом, мужчина резким движением подхватил меня на руки, сразу же получив звонкую затрещину.
– А ну поставь меня на место, небожитель чертов! – закричала я, распугивая остальных смельчаков, решившихся подняться на смотровую площадку. Я так и продолжала истерично дубасить ангела по спине, пока тот не поставил меня обратно на пол.
– Чего ты верещишь, как сумасшедшая? Я тебя всего лишь на руки взял, а визгу как при расчлененке, – запричитал архангел.
– Так не смей меня поднимать на руки без разрешения! Сама как-нибудь справлюсь, – гордо заявила я, с остервенением метнувшись вверх по ступенькам.
49 ступенек спустя…
– Ге-е-ейб…
– Что?
– Понеси меня.
Четыре истерики, девятнадцать многозначительных вздохов и шестьдесят восемь ступенек спустя…
– Господи, как же здесь красиво, – пролепетала я, когда мы наконец взобрались на смотровую площадку.
С этого места открывался один из самых красивых видов на Париж. Красивее только с вертолета и на вершине Эйфелевой башни…
Светло-сиреневое небо слабо освещалось прощальными солнечными лучами, словно акварелью окрашиваясь то в нежно-розовые, то в пурпурно-синие тона. Внизу можно было увидеть толпы спешащих куда-то парижан, которые собирались насладиться последними часами воскресного дня, чтобы в понедельник не пришлось вздыхать о бездумно потраченных выходных. Кто-то спешил на вечерний спектакль, кто-то собирался посетить любимый ресторанчик, а кто-то просто неспешно прогуливался по посвежевшему городу, укутывающемуся в мягкую пелену сумерек. Столько сотен людей, и у всех своя особенная программа на этот кажущийся совершенно обычным вечер. Но мы все знаем, что в Париже по определению не бывает обычных вечеров. В этом и состоит прелесть особенных мест, как этот Город Света.
– Завораживает, не правда ли? – раздался тихий полушепот Габриэля за моей спиной. От неожиданности я едва заметно вздрогнула, поскольку полностью погрузилась в созерцание вечернего Парижа и начисто забыла обо всем, что меня окружало. И голос Габриэля весьма некстати ворвался в мой маленький кокон, разорвав хрупкое и уютное единение с городским пейзажем.
– Да… Завораживает, – негромко произнесла я, разглядывая стремительно сгущающуюся темноту. – Знаешь, мы уже целый день здесь, но все еще не видели Эйфелевой башни. Это, по меньшей мере, странно, посетить Францию и не увидеть ее символа вживую.
– Этот сюрприз я оставил на десерт, – ухмыльнувшись, заявил архангел. Взглянув на наручные часы, он снова взял меня за руку. – Нам пора. Ты же не хочешь пропустить все самое интересное?
Площадь Трокадеро. Идеальное место, чтобы почувствовать себя частью чего-то грандиозного и странного, порой необъяснимого с помощью одного лишь здравого смысла. Нельзя подобрать достаточно емкого слова, чтобы описать то, что творится по вечерам в этом месте, где собираются сотни людей, пришедших насладиться вечерней иллюминацией и поучаствовать в очередном флешмобе. Молодежь, пожилые пары, дружеские компании, кучки фриков, толпы туристов и огромное количество торговцев сувенирами – вот основная часть людей, которые разделят этот вечер с нами.
Осмотревшись по сторонам, я заметила, что многие девушки одеты в легкие белые платья длинной до середины икры и танцевальные туфли. Танцовщицы о чем-то переговаривались друг с другом, разминались и задорно хохотали, шутливо пританцовывая друг с другом.
– Здесь намечается очередной флешмоб? – поинтересовалась я у стоящего рядом Гейба. Загадочно улыбнувшись, он кивнул, не прекращая поглядывать на часы. Его поведение мне показалось немного странным, но я промолчала, продолжив рассматривать сияющую яркими огнями Эйфелеву башню и окружающий меня разнокалиберный контингент. Вдруг вышеупомянутые танцовщицы разбежались по разным частям площади, не прекращая хихикать. Некоторые молодые люди тоже засуетились, а неподалеку от нас с Габриэлем я смогла заметить несколько музыкантов, нервно листающих свои ноты. Это настораживало все больше, учитывая, что толпа людей, окружающих нас, начала стремительно рассеиваться, отходя на несколько шагов назад до тех пор, пока не образовался идеальный круг со мной и Гейбом по центру.
– Если ты сейчас же не скажешь мне, что здесь происходит, я возьму грех на душу и все же врежу архангелу по морде, – угрожающе зашептала я, с ужасом наблюдая за окружившими нас девушками в платьях. Теперь они стояли вместе со своими партнерами и неотрывно следили за каждым моим движением. Или это паранойя?
– Помнишь, ты ходила на уроки танго пару лет назад, еще когда встречалась с тем отвратительным банкиром Алексом? Можешь считать это своеобразным экзаменом, – приподняв брови, сказал мне Габриэль. Наверное, смертный приговор я бы восприняла сейчас спокойнее, чем эту новость.
– Ты хочешь сказать, что сейчас мне придется танцевать танго на самой многолюдной площади Парижа на глазах у тысяч зрителей?!
– Да.
Боже мой, я не хочу вновь возвращаться в тот танцевальный кошмар. До сих пор я с ужасом вспоминаю все попытки выучить хотя бы элементарные движения. А сейчас этот сумасшедший архангел собирается заставить меня повторить этот смертельный номер перед толпой народа и кучей талантливых танцоров?! Нет уж, увольте!
– Ты хочешь, чтобы я танцевала в джинсах и футболке? – последняя попытка отвертеться от ненужного мне танца. Жаль, что и она рассыпалась на миллионы песчинок, словно развеянных ветром из разбитых песочных часов, благодаря одному лишь щелчку пальцев.
Теперь вместо любимых потертых джинсов и растянутой бледно-голубой футболки на мне красовалось черное платье более изящного покроя, чем у остальных девушек, задействованных в безумной постановке Габриэля. Уютные кеды сменили танцевальные туфли на невысоком каблучке, а огненно-рыжие локоны рассыпались по плечам. Все в моем нынешнем образе казалось неестественным для меня самой, слишком дерзким и слишком отчаянным для той флегматичной и расчетливой Изабелл, которую я в себе воспитывала годами.
Удовлетворенно оценив меня протяжным взглядом, Габриэль кивнул музыкантам и подмигнул мне, заметив округлившиеся от животного страха глаза. Танцоры распределились по парам, а толпа зевак отошла еще дальше, ожидая начало интригующего шоу. Вот и полились первые ноты танго. Танго падшей женщины*… Если здесь есть какой-то символизм, то он довольно неоднозначен.
Первые звуки плачущей скрипки, первые резкие движения окружающих нас танцоров. Они сплетаются в танце, вихрем проносятся вокруг, сливаясь в одну черно-белую ленту, отгораживающую нас от пытливых взглядов зевак. Сделав глубокий вздох, я судорожно пытаюсь вспомнить основные движения, чтобы хоть как-то просчитать танец, но у меня решительно ничего не получается. Бессмысленные обрывки роятся в моей голове, смешиваясь в бессвязную череду фрагментов, и я принимаю единственно верное на тот момент решение – полностью довериться Габриэлю и своему чувству ритма.
Шаг, еще один, еще один… Зажмурившись, падаю в руки архангела. Крепко обхватив мою талию, он наклонился ко мне:
– Забудься в танце, просто отключи мысли на эти пять минут. Никакого стеснения, неудобства, суеты – ты думаешь только о наших движениях, и твое тело само начнет двигаться так, как нужно.
Послушавшись, я положила руку на его плечо. Полностью отдаться танцу, стать частью этого сумасшедшего ритма… Мы медленно кружим по образовавшемуся кругу, забывая об окружающих нас людях. Только я и Габриэль, без этой тысячи зевак и прохожих. Движения мягкие и скользящие, словно легкое балансирование над землей.
Но ему это не нравится.
– Слишком нежно. Ты все держишь под контролем своей опеки и ласки… Забудь! Танго – это не нежность. Это дикая страсть, разрушающая тебя изнутри. Это огонь, обжигающий твою душу и превращающий разум в легкие хлопья пепла. Это голод, утолить который ты можешь только посредством танца и никак иначе.