– Как! Морне – обер-егермейстер этой охоты? – Шико, ворча, одевался.
– Морне здесь – всё, любезный Шико. Король наваррский слишком небогат, чтобы не экономить. У меня один человек заменяет многих.
– Да, один заменяет! И неплохо, видно, – со вздохом пробурчал Шико.
LIV
Как в Наварре охотились на волков
Шико, взглянув на приготовления к отъезду, не мог удержаться и не заметить вполголоса, что охота короля Генриха Наваррского не так парадна, как короля Генриха Французского. Не больше двенадцати – пятнадцати дворян – среди них и виконт де Тюренн – составляли всю свиту короля. Дворяне эти только казались богатыми, а на самом деле не имели таких доходов, чтобы позволить себе бесполезные, а иногда даже и необходимые издержки. Поэтому все они вместо охотничьих костюмов обрядились в шлемы и латы.
– Уж не обзавелись ли гасконские волки мушкетами и артиллерией? – тихонько осведомился по этому поводу Шико.
Генрих услышал вопрос, хотя и не прямо ему адресованный, и приблизился к Шико.
– Нет, сын мой, у гасконских волков нет ни мушкетов, ни артиллерии. Но зато есть когти и зубы: охотясь за ними, приходится иногда попасть в ров, а там легко изорвать шелковое платье, кружева и даже сукно, но не латы.
– Это, конечно, причина, – проворчал Шико, – но неубедительная.
– Что делать, – улыбнулся Генрих, – не сумел сыскать получше.
– Придется довольствоваться этой.
– Ты сердишься на меня, что я разбудил тебя, чтобы утащить с собой на охоту?
– Клянусь честью, сержусь! Я не охотник, и мне, ленивцу, надо же чем-нибудь заниматься. А вы заранее восхищаетесь при воспоминании, сколько волков достается каждому из двенадцати охотников.
– А, да! – король только посмеялся. – Прежде платье тебе не понравилось, потом – число. Потешайся, потешайся над нами, любезный Шико!
– О государь!
– Но заметь себе, что ты вовсе не снисходителен, сын мой. Беарн гораздо меньше Франции. Там король выезжает всегда с двумя сотнями, а я, как видишь, – с двенадцатью, ну с пятнадцатью. Но иногда здесь случается то, чего не бывает во Франции: дворяне, узнав, что я еду на охоту, оставляют свои замки, дома и, присоединяясь ко мне, составляют порядочную свиту.
– Вы увидите, государь, что, к несчастью, я не буду иметь чести присутствовать при подобном случае.
– Как знать! – протянул насмешливо Генрих.
Через полчаса по выезде из Нерака, когда они были уже в поле, Генрих поднес к глазам руку, всматриваясь.
– Что там? – полюбопытствовал Шико.
– Да, я не ошибаюсь! Посмотри, любезный Шико, вон, в стороне городка Муарас, – не видишь ли ты там всадников?
Шико привстал на стременах.
– Да, это всадники, – Шико вглядывался с большим вниманием, – но не охотники.
– Не охотники?
– Нет. Эти всадники вооружены, как Роланд и Амадис.
– Э, платье ничего не доказывает, любезный Шико. Взять хоть нас – не платье делает охотником.
– Но я вижу там по крайней мере человек двести!
– Что ж из этого, сын мой? Муарас хорошо платит свою подать.
Любопытство Шико возрастало. Всадники – в еще большем числе, чем предположил Шико, их было около двухсот пятидесяти – в молчании присоединились к королевской свите. Каждый хорошо вооружен, на доброй лошади. Командир их, человек с приятным, благородным лицом, подъехал к Генриху и почтительно поцеловал его руку.
Переправились вброд через Жерс. Между Жерсом и Гаронной к ним присоединился другой отряд, человек сто. Командир приблизился к Генриху и, казалось, приносил извинения, что не привел больше охотников. Генрих принял извинения и подал ему руку.
Скоро дошли до Гаронны и начали переправляться так же, как и через Жерс, но Гаронна гораздо глубже Жерса, и пространство в сорок – пятьдесят шагов пришлось преодолевать вплавь. Однако против ожидания все достигли другого берега благополучно.
– Боже правый! – воскликнул Шико. – Вот какими упражнениями вы занимаетесь, государь! У вас мосты и выше и ниже Ажана, а вы переправляетесь вплавь!
– Любезный Шико, мы ведь дикари, дикарям многое можно простить. Ты знаешь, покойный брат мой, Карл, называл меня своим вепрем, а вепрь – но ты ведь не охотник, ты не знаешь – никогда не посторонится, всегда идет напрямик. Раз уж меня так назвали, я и подражаю ему – тоже иду напрямик. Попадется река – я через реку; город стоит передо мной – черт возьми, я ем его, как пирог.
Эта шутка Беарнца вызвала всеобщий смех. Один господин де Морне, ехавший всегда рядом с королем, не смеялся – он довольствовался улыбкой: для него это было признаком самого веселого расположения духа.
– Морне сегодня очень хорошо настроен, – заметил обрадованный Генрих на ухо Шико, – даже откликнулся на мою шутку.
Шико спрашивал себя, над кем ему больше смеяться: над повелителем, счастливым, что сумел развеселить своего слугу, или над слугой, которого так трудно развеселить? Но главным чувством Шико было удивление. По ту сторону Гаронны, примерно в полулье от реки, сотни три всадников, скрывавшихся в лесу, появились перед глазами Шико.
– Ай-ай! – сказал он вполголоса Генриху. – Не хотят ли эти господа из зависти помешать вашей охоте?
– Ты опять ошибся, сын мой, это наши истинные друзья: они из Пюимероля.
– Но, государь, у вас скоро будет больше людей, чем деревьев в лесу, где водятся волки.
– Шико, сын мой, я начинаю думать, что молва, распространившаяся о твоем приезде, собрала всех этих господ со всех четырех сторон, чтобы почтить посла французского короля.
Шико был слишком умен, чтобы не заметить, что с некоторого времени сделался предметом всеобщих шуток. Это его почти рассердило.
К вечеру прибыли в Монруа; местные дворяне, будто заранее предуведомленные о проезде короля, приготовили добрый ужин. Шико принял в нем участие с большим энтузиазмом: по дороге не сочли нужным останавливаться для такой маловажной вещи, как обед, и потому с самого отъезда из Нерака никто ничего не ел.
Для Генриха приготовили лучший дом в городе. Половина всадников расположилась на улице у этого дома, другая – за городом.
– Когда же мы приедем на место охоты? – спросил Шико у Генриха, когда тот снимал сапоги.
– Ты слишком любопытен! – отвечал Генрих.
– Совсем нет. Но надо же знать, куда едешь.
– Узнаешь завтра, а в ожидании ложись-ка спать на эти подушки – вот здесь, слева. Посмотри направо: Морне не теряет времени – он уже спит.
– Сегодня у него сон не такой тихий, как вчера. Ух, как он храпит!
– Да, он не любит болтать попусту – надо его видеть во время охоты.
Едва стало светать, как топот лошадей разбудил Шико и короля наваррского. Старый, почтенный дворянин, пожелавший сам услужить королю, поднес ему ломоть хлеба с медом и рюмку настойки. Слуги старого дворянина прислуживали Морне и Шико. По окончании завтрака трубач протрубил сигнал: «На коней!»
– На коней, на коней! – повторил Генрих, выходя из дому.
Шико с удивлением увидел, что еще примерно пятьсот всадников присоединились к свите короля. Эти пятьсот прибыли ночью.
– Но это уже не свита, – сказал он королю, – и не отряд – это целая армия.
Генрих произнес только:
– Погоди еще, погоди!
В Лозерте примкнули человек шестьсот пехоты.
– Пехота! – воскликнул Шико.
– Вовсе нет, – смеясь, отвечал Генрих, – это моя соколиная охота.
Шико нахмурил брови – с этой минуты он не говорил больше. Раз двадцать глаза его обращались к полю – раз двадцать мысль о побеге приходила ему в голову. Но у Шико была почетная охранная стража – вероятно, из уважения к титулу посла Франции. Страже сказали, что Шико – очень важная особа, и всякий жест его повторялся десятью всадниками. Это не нравилось ему, и он попросил Генриха избавить его от такого почета.
– Сам виноват, сын мой, – объяснил ему Генрих, – зачем хотел бежать из Нерака! Боюсь, ты и теперь то же обдумываешь.
– Государь, даю честное слово дворянина, что я даже и не пытаюсь.
– В добрый час!
– Впрочем, я чувствую, что был бы виноват.
– Чувствуешь?
– Да, потому что понимаю теперь значение вашего желания оставить меня при себе. Я увижу много любопытного.
– Очень рад, что ты со мной одних мыслей, потому что и я то же думаю.
В это мгновение они проезжали город Монкю, и четыре полевых орудия присоединились к пехоте.
– Возвращаюсь к первой догадке, государь, – прокомментировал Шико, – вероятно, волки в этой стране особенные и с ними поступают не как с обыкновенными. Неужели и артиллерия против них, государь?
– А, ты заметил ее! Это страсть жителей Монкю; с тех пор как я дал им для упражнений эти четыре орудия, купленных мной в Испании и привезенных тайно, они таскают их с собой всюду.
– И что же, – проворчал Шико, – приедем мы нынче?
– Нет; завтра приедем.
– Завтра! Утром или вечером?
– Утром.
– Так, мы идем охотиться в Кагор?
– Да, то есть – в ту сторону.
– Но как же вы, государь, имея для охоты на волков пехоту, конницу и артиллерию, забыли королевское знамя? По крайней мере, мы вполне почтили бы этих зверей.
– Его не забыли, любезный Шико, только из опасения запылить спрятали в чехол. Но если ты хочешь видеть знамя, чтобы знать, с кем идешь, – его покажут. Развернуть знамя! – тут же скомандовал король. – Господин Шико хочет посмотреть наваррский герб.
– Нет, нет, это ни к чему! – запротестовал Шико. – Пусть себе лежит в чехле.
– Впрочем, будь покоен, – утешил король, – в свое время и на своем месте ты его увидишь.
Вторую ночь провели в Катюсе, почти так же, как первую; после данного слова за Шико не следили. Он прогулялся по городу и дошел до аванпостов. Со всех сторон отряды человек в сто – полтораста и больше подходили к армии и занимали назначенные места. Эта ночь определена была для сбора пехоты.
«Хорошо еще, что мы идем не к Парижу, – говорил себе Шико, – а то по дороге набрали бы тысяч сто».
На другой день в восемь часов утра армия, состоящая из тысячи пеших и двух тысяч конных воинов, показалась в виду Кагора. Но город приготовился к защите: жители, напуганные авангардом наваррской армии, предупредили господина де Везена.
– Ага! – признал король, которому Морне сообщил эту новость. – Нас опередили! Досадно!
– Главное, правильно вести осаду, государь, – сказал Морне. – Подождем, пока к нам присоединятся еще тысячи две, чтобы уравновесить силы.
– Соберем военный совет, – предложил де Тюренн, – и будем копать траншеи.
Шико слушал все это с испуганным видом. Задумчивая, почти жалкая мина короля наваррского подтверждала его подозрения: Генрих – плохой полководец. Только это его несколько и утешало.
Генрих выслушал все мнения, не говоря ни слова. Но вдруг, словно очнувшись от задумчивости, поднял голову и повелительным тоном заявил:
– Господа, вот что надо сделать. У нас три тысячи человек, и еще две тысячи вы ждете, господин Морне?
– Так, государь.
– Это составит пять тысяч. При правильной осаде за два месяца из них убьют тысячу или полторы. Смерть их дурно подействует на других, и нам придется снять осаду и отступить. Отступая, мы потеряем еще тысячу – половину наших сил. Пожертвуем лучше пятьюстами сейчас же и возьмем Кагор.
– Как же это осуществить, государь? – спросил Морне.
– Мы пойдем против тех кагорских ворот, которые к нам ближе. На дороге встретим ров и наполним его фашинами. В этом деле погибнет до двухсот человек, но мы достигнем ворот.
– Потом, государь?
– Достигнув ворот, мы взорвем их петардами и через проломы проникнем в город. Остальное Бог решит.
Шико, охваченный ужасом, воззрился на Генриха.
«Да, – решил он, – трус и хвастун – настоящий гасконец! Не сам ли ты и петарду-то подложишь под ворота?»
В ту же минуту Генрих, как будто подслушав размышления Шико, воскликнул:
– Не будем терять времени, господа! Куй железо, пока горячо! Вперед! Кто любит меня – за мной!
Шико подошел к Морне, с которым ему не удавалось поговорить во время пути, и шепнул ему на ухо:
– Разве вам хочется, чтобы вас всех перебили, не исключая и короля?
– У его величества добрые латы!
– Впрочем, – прибавил Шико, – не думаю, что король проявит безрассудство и сам полезет в эту резню!
Морне пожал плечами и отвернулся от господина посла.
«Поистине, – заключил Шико, – господин де Морне мне куда симпатичнее когда спит, чем когда бодрствует. Пусть лучше храпит, чем говорит, – он так гораздо обходительнее».
LV
Король Наваррский в первом сражении
На расстоянии двух пушечных выстрелов от крепости небольшая армия короля наваррского остановилась для завтрака. После завтрака два часа были назначены для отдыха солдат и офицеров. Около трех часов пополудни, то есть когда оставалось не более двух часов до заката солнца, Генрих приказал созвать всех офицеров в свою палатку. Он был очень бледен, руки его заметно дрожали.
– Господа, – начал он, – мы пришли взять Кагор – именно с этой целью мы пришли. Но надо взять Кагор приступом – слышите, приступом! То есть пробивая дорогу железом и своими телами.
«Недурно! – Шико внимательно слушал Генриха. – Не противоречит сказанному весь вид его – лучшего нельзя требовать и от самого де Крильона».
– Маршал Бирон, – продолжал Генрих, – поклявшийся повесить всех гугенотов до последнего, стоит отсюда в сорока пяти милях. По всей вероятности, господин де Везен послал уже к нему гонца с известием. Через пять или шесть дней он будет позади нас; с ним десять тысяч человек, и мы окажемся меж двух огней. Если мы возьмем Кагор до его прибытия, то встретим его так же, как готовится встретить нас этот город, и, надеюсь, удача будет на нашей стороне. В противном случае у него, по крайней мере, хватит католических виселиц, чтобы перевешать всех гугенотов, и мы обязаны будем доставить ему это удовольствие. Итак, на врага, господа! Я сам поведу вас.
Эта речь произвела благоприятное впечатление на окружающих: солдаты отвечали своему королю радостными криками; глаза офицеров горели воинственным огнем.
«На словах он весьма искусен, – не мог не признать Шико. – Счастье его, что говорят не руками – наверняка он заикался бы… Впрочем, посмотрим его в деле».
Маленькая наваррская армия выстроилась по команде господина де Морне, и, когда ряды ее заколыхались при команде «Вперед!», король подошел к Шико.
– Прости меня, друг Шико, я обманул тебя – охота, волки и прочие околичности. Но, видишь, король Генрих не хочет платить мне приданое сестры своей Марго, а Марго молит, Марго плачет о своем милом Кагоре. Для семейного спокойствия надо исполнять желание жены – попробую взять Кагор.
– Отчего она не попросит у вас луны, если вы такой угодливый муж? – Шико не убедили королевские шутки.
– Для нее я готов попытаться, любезный Шико, – парировал Беарнец, – я так люблю мою милую Марго.
– О, довольно с вас и Кагора – посмотрим, как вы расплатитесь за свою смелость!
– Ах, Шико, наступает эта великая и жуткая для меня минута. Я не могу обнажить шпагу: я не храбр, и моя натура возмущается при каждом залпе из аркебуз. Шико, друг мой, не смейся над бедным Беарнцем, своим земляком и другом. Если я струшу и ты это заметишь – не говори!
– Если вы струсите?
– Да.
– Так вы боитесь струсить?
– Конечно.
– Но если такова ваша натура, то что вам за удовольствие путаться в такие дела?
– Что делать, когда нужно!
– Господин де Везен – ужасный человек!
– Я это очень хорошо знаю.
– Он не щадит никого.
– Ты так думаешь, Шико?
– О, я уверен: ему все равно – красное или белое перо на шляпе. Он все кричит: «Пали!»
– Ты это насчет моего белого султана?
– Да, государь. И так как у вас одного султан этого цвета, то…
– Ну?..
– Я советовал бы вам его снять.