— Только соври мне, — рычит она. — Только соври… — шипит так глухо и так слабо.
А у него сердце болит. Что с ней делали? И какую в этом роль играл он? Ньют не уверен, что хочет знать. Женская рука все-таки выпускает его запястье. Но он не врет. Через сорок минут его приводят в просторную комнату. Там большое окно. Во всю стену. Соня сидит на мягком диване и смотрит вперед. За окном море бьется о скалы. Природа грозная, лютая, лихая. Ньют садится рядом с девушкой. Она головы не поворачивает, но он чувствует, как губы ее подергиваются в слабой улыбке. Они знают, что им дано несколько дней покоя. Еще не все прошли третью фазу. Они — первые. Остальных иммунов еще испытывают.
— Расскажи, — просит Ньют.
И тогда Соня поворачивает голову. Она смотрит на него долгие секунды, ласкает взглядом его лицо, потом находит его руку, сплетает их пальцы. Крепко, надежно, верно. Юноша чувствует, как ей становится легче. И она говорит. Тогда Ньют узнает, что она была в такой же каменной комнате, как и он. Ей так же какой-то невидимый человек приносил еду утром. Ее так же будили электрическим светом. И показывали записанные на пленку видео. Первую видеозапись она описывает в точности. Поляна, яблоко в ее руках, его длинные волосы, их бег, поцелуи, улыбки и смех. Когда она говорит об этом, ее щеки алеют. Ньюту это нравится. Он протягивает руку и касается ее скулы костяшкой, проводит так ласково, что девушка замолкает на мгновение. Она не уверена, что хочет знать прошлое. Она всего лишь хочет, чтобы этот юноша был рядом.
Соня молчит долго. Мнется, кусает губы. Ньют думает о том насилии, что показывали ему. Он понимает, что это была фикция, суррогат, подделка. Соню никто и пальцем не тронул. Ее кожа чистая, белая, от нее пахнет свежестью и чем-то едва уловимым. Ньют понимает, что врали и ей. Показывали что-то столь жуткое с ним в главной роли, что ей страшно говорить.
— Тебя пытали, — все же произносит Соня.
Она говорит о раскаленных углях, о плавящемся железе, о лоскутах его свисающей кожи, о паленом мясе. Она говорит, и ее колотит. При каждом падающем слове, словно ударе топора. Ньют поспешно притягивает ее к себе. А Соня все шепчет о том, что ей снились эти картины. Его переломанные кости, обуглившаяся кожа, кровь. Он прижимает ее к своей груди, кладет подбородок на ее макушку, как всегда делал раньше — он уверен, что именно так и было.
— Как думаешь, — глухо говорит девушка, собирая пальцами ткань на его груди, — тот ролик, первый, о нас с тобой на поляне — это правда?
Ньют молчит некоторое время, чувствует ее дрожь, гладит ее неспешно, чтобы Соня хоть чуть-чуть успокоилась, потом приподнимает ее лицо за подбородок, смотрит в ее раскосые глаза. Охрово-смарагдовые. Красивые.
— Я надеюсь, что это правда.
Она подается вперед легко и просто. Всего лишь чуть приподнимается и касается его рта своими губами. Юноша теряется на мгновение, не ожидая от девушки такого шага. То ли слишком рано, то ли слишком поздно. Но Ньют находится быстро. Он обнимает ее обеими руками, тянет к себе на колени, пока ее пальцы порхают по его затылку, гладят шею. Губы у нее чуть сухие и горячие, словно при болезни. Он кладет ладонь на ее щеку, ощущая соленый вкус на языке. Все-таки она плачет. Они целуются долго, медленно, неспешно. Словно наверстывая за каждый прожитый врознь год. Ее тело в его руках мягкое и теплое. Ньют чуть приподнимает край кофты, пальцами ведет по оголенной коже поясницы. Соня вздрагивает, но от его рта не отрывается. Лишь на мгновение, чтобы заглотнуть воздух и снова встретиться губами. У них мешаются языки и слюна, они сталкиваются зубами и носами. Неуклюже иногда. Так, что в глотке рождается смех. Девушка прекращает поцелуй первая, лбом утыкается в мужское плечо, тихо смеется над их порывистостью, даже неумением. Ньют улыбается. Впервые за долгое время ему становится на душе покойно. Он даже забывает о друзьях. Но эта мысль червоточиной змейкой проскальзывает в сознании. Юноша знает, что им не сладко. Но они будут живы. Они ведь нужны живыми этим скотам из ПОРОКа.
Соню со своих коленей он не отпускает, перехватывает ее талию руками. Девушка кладет голову ему на плечо и смотрит на море. Она ведет пальцами по его раскрытой ладони. Молчат оба. Наверное, они думают об одном. Зачем все это надо? Зачем было так изгаляться над их психикой? Ньюту страшно представить, что кто-то может коснуться ее против ее же воли. Он слишком хорошо видел, что может быть в итоге. Их ломают. Их калечат. Тела и души. Зачем? Зачем, мать вашу? Ньют снова злится, вдыхает аромат женских волос и все же успокаивается. Не время и не место. Не сейчас. Когда она на его руках, когда он понимает, что снова нашел в своей жизни что-то такое важное и значимое.
— Почему ты хромаешь? — спрашивает Соня после молчания. Голос у нее тонкий и едва скачущий. Девушке тяжело, может даже страшно.
Юноша вздыхает. Признаться ей в том, что Лабиринт и сны о ней свели его с ума? Расписаться в своей слабости? Ньют хмурится на мгновение. Плюк со всем.
— Я пытался покончить с собой.
Она разворачивается в его руках резко. Так, что ее светлые волосы бьют его по лицу. Соня хочет увидеть его глаза. Ньют смотрит недовольно.
— Покончить с собой? — и голос повышает.
— У Минхо была такая же реакция, — зачем-то отвечает он. То ли хочет соскочить с темы, то ли уйти в сторону.
— Ньют…
— Я сходил с ума, понимаешь? Я чуть мозгами не двинулся. Вся эта хренотень меня убивала. — Вдруг резко и зло говорит он. — Лабиринт, гребаные гриверы и ты. Ты, Соня, — смотрит в ее глаза, ядовито, — ты мне снилась. Как какому-то ненормальному шизику. А потом исчезла.
— Эй, — рука у нее теплая, большой палец касается его нижней губы, — ты мне тоже снился. Я думаю, — она чуть хмурит брови, — они это специально. Играли с нами, проверяли. Специально, Ньют. Я даже думаю, — она замолкает на мгновение, словно решает стоит это говорить или нет, — они специально нас выбрали. Я уверена, что мы были близки. Влюблены, наверное. Я думаю, что им были нужны такие, как мы. С такой связью. Чтобы проверить нас, посмотреть на реакции. Я не знаю для чего. Просто нужны. И Харриет, — Соня почему-то улыбается. — Она моя подруга, и она говорила мне, что ей снится парень. Я думаю, что речь шла о Минхо. Наверное, они выбрали нескольких таких. Или… — девушка жмет плечами. — Я не знаю. Я просто рада, что это кончилось. Что сейчас я здесь, с тобой.
Юноша ничего не отвечает. Лишь прижимает ее к себе, кладет свою широкую ладонь на женскую спину. И тогда Соня вздрагивает, морщится. И он вспоминает о ее ране.
— Покажи, — просит Ньют.
Девушка мнется, но все же сползает с его коленей, садится к нему спиной и задирает рубашку. Ткань обнажает ее спину. Он видит линию позвоночника, несколько родинок, рассыпанных по белой коже, и уродливую полоску шрама. Она, будто жгут, впивается в девичью плоть. Такая страшная, грубая, белесая, словно цвет утопленника. Ньют проводит по шраму пальцами. Аккуратно, осторожно, не надавливая.
— Я почти привыкла, — говорит Соня, не поворачивая головы.
— Я рад, что ты жива.
А потом их становится больше. Котелок, хлопающий Ньюта по плечу. Минхо появляется жутко разъяренным. Юноша чувствует, что под кожей друга пышут такие лютые эмоции. И Харриет он не выпускает из поля своего зрения. А она смотрит на него. Наверное, Соня была права. И сама Соня тут как тут, кидается на шею Харриет, улыбается, о чем-то говорит. Ньют с Минхо лишь переглядываются. Когда появляется Тереза, то к ней мало кто обращается. Девушка старается вести себя естественно, но она вся внутренне напряжена. Ей неудобно, неприятно, некомфортно. Она говорит лишь с Арисом, которого Ньют толком не знает, зато Соня с улыбкой жмет ему руку. Ньюту это почему-то не нравится. Томас появляется самым последним. На него кидаются всей гурьбой, стискивают в железных объятиях, не дают и шагу ступить. Герой чертов. Ньют действительно рад его видеть.
Крысун приходит почти не слышно. Заявляется в своем белом костюме в брюках со стрелками. Ньюта отчего-то перекашивает. Тот призывает к тишине. Все рассаживаются. Соня садится рядом с юношей, придвигает свой стул ближе к нему. Ньют усмехается. Крысун начинает что-то говорить о пользе дела, вешает очередные нагромождения лжи, а потом так плавно, совершенно внезапно сообщает о том, что не все присутствующие здесь иммунны. И называет имена.
Соня хватает Ньюта за руку быстро. Он чувствует ее волнение в том, как она сжимает его ладонь. Напряжение, почти страх. Ему хочется ее приободрить, да только вот юноша не успевает. Его имя звучит как выстрел из пистолета, рассекает воздух, отдается в ушах. Соня бледнеет, лицо ее вытягивается. Томас так ошарашено вперивает свой взгляд в друга. Минхо дергается. Даже лица Харриет и Терезы что-то отражают. А Ньют пытается осознать.
У него нет иммунитета к Вспышке. Он заражен.
========== Фаза III ==========
Ньют разрезает их отношения верными, отточенными жестами, словно действительно берет в руки сталь, острую, прочную, и кромсает. Соне хочется рыдать. Но это глупо. Она ведь иммун. У нее нет Вспышки, этой чертовой болезни. Ее кровь чиста, ее мозг цел и сохранен, она проживет еще так много лет, увидит закат эпохи людей, потонувших, захлебнувшихся в собственной крови и отравленном безумии. Соня задирает голову к небу, туда, в самую высь, вышину. Их наказывают, и она это знает. Девушка трет пальцами глаза и щеки и все смотрит на юношу. Ньют молчалив, нелюдим, изредка улыбается и держится поближе к друзьям, а ее просто не замечает.
Сначала это гуманно, почти просительно, сначала она еще чувствует тепло его ладоней на своих руках, и его твердые пальцы. Ей хочется вцепиться в его предплечья, сжать с такой силой, что станет больно, пустить кровь, впившись ногтями, но Соня не смеет. У нее все глаза блестят. А Ньют качает головой.
— Ньют, пожалуйста… — у нее голос срывается, шепот такой дрожащий, стылый. Она едва всхлипывает, а он смотрит прямо, серьезно, ни один мускул не дергается на лице юноши.
— Нет, Соня. Нет, — и сдергивает с себя ее руки.
Харриет прижимает к себе подругу тесно, зачем-то целует в лоб, озадаченно закусывает нижнюю губу и смотрит через весь зал на Минхо. Соня знает, что они встречаются ночами. Говорят больше, чем целуются, оба озадаченные, озабоченные, с ревущими душами. Харриет больно смотреть на Соню. Минхо предпочитает молчать о том, что дерет ему грудь при каждой мысли, что его лучший друг умрет. Томас все еще верит в сыворотку спасения, в лекарство от смерти. Минхо приходит к выводу, что Томас либо слепец и дурак, либо отчаянный до одури шенк. Минхо думает о том, что трусит, а Томас рвет и мечет. Идиоты. Какие же идиоты.
Соня пытается найти смысл в действиях Ньюта. Он отталкивает ее раз за разом. Он заражен, и она это знает. Рано или поздно он двинется головой, тронется мозгом, и безумие засверкает в его умных, внимательных глазах. Но до этого еще есть время. Может, она эгоистична, может, желает слишком много. Но она хочет быть с ним, хочет к нему. Просто хочет. Она знает, что Харриет неловко. На людях она практически перестает касаться Минхо. Соня знает почему. Из-за нее. И горько так. Девушка видит Ньюта изредка. И он не бывает одинок. Всегда рядом с друзьями. Те говорят, а он молчит.
— Ньют! — окликает она как-то его, встречая вечером в коридоре. Они сталкиваются плечами, когда юноша проходит мимо, и даже не смотрит в ее сторону. — Ньют! — он не реагирует, и тогда она бросается за ним. Слишком отчаянно, слишком болезненно. Она хватает его за руку, вцепляется всеми пальцами в его ладонь. — Ньют, пожалуйста… — и вот снова этот предательски дрожащий голос.
— Я сказал, чтобы ты не подходила ко мне. Что здесь непонятного? — даже не оборачивается. А у самого плечи так напрягаются. — Не касайся меня, — руку выдергивает. У Сони аж пальцы ломаются, ломота сплошная.
Фигура Ньюта удаляется. Он идет быстро, но не настолько, чтобы не слышать ее крика.
— Я знаю, почему ты это делаешь! Знаю! Но это не выход! — она губы кусает, смотрит, как он возвращается, живо, поспешно, вырастает высокой тенью прямо перед ее глазами. — Ньют…
— Послушай меня внимательно, очень внимательно, — выделяет интонационно последнюю фразу. Соня молчит, лишь как-то вся подбирается, теребит пальцами конец тугой косы, все на фалангу волоски наматывает. — Ты думаешь неверно. Это не ради тебя. И дело даже не во Вспышке. Я просто не хочу.
Лицо девушки белеет, вытягивается, она почти делает шаг назад, так широко распахивает глаза, огромные, выразительные. Она пытается отыскать в выражении его лица, в шевелении губ, в прямом взгляде хоть намек на ложь, на гольное вранье. Но Ньют спокоен, почти уверен, насколько может быть таков человек, больной безумием.
— Да, может быть, между нами что-то когда-то и было. Но это прошлое, Соня. В этом настоящем ты мне не нужна. Пойми это, наконец. Оставь меня в покое, оставь меня с друзьями. Ты для меня — безымянная девчонка. Никто.
Последнее слово долбит ее мозг, точит и точит. Соня стоит в том коридоре долго, тупо смотрит в пол, пока ее не находит сопровождающий, от которого она сбежала. Молодая женщина корит девушку, ведет ее куда-то. Соня бездумно идет. Она не хочет верить жестоким словам, простым фразам, брошенным ей в лицо. Она хочет отчаянно цепляться за то, что было, потому что это было правильно. Девушка чувствовала это всем сердцем, всей душой. Когда прижималась к его жилистому телу, когда обнимала его, когда целовала и ощущала всю эту нежность на языке. Он прикасался к ней бережно. Его слова — вранье, ложь, неправда. Нет, нет, нет. Соня лишь мотает головой. Он сойдет с ума, и она знает это, превратится в тех диких, необузданных существ, жаждущих крови и мяса. Но до того, как Ньют переступит Черту, она обязана быть рядом. Может, она просто эгоистка? Соня всхлипывает. Может, она ставит свои желания превыше чужих? Соня прижимает ладонь ко рту. Может и так.
Рыдания приходят ночью. Ее бьет крупная дрожь до тех пор, пока матрац не прогибается под весом лучшей подруги. У Харриет теплые ладони и теплое тело. Она обнимает Соню и тихо говорит, не желая разбудить других девушек.
— Минхо сказал мне, что Ньют и с ними ведет себя странно.
Соня лишь всхлипывает, ломается со страшной силой. Она ведь поверила, счастья возжелала, подумала о том, что жизнь не такая хреновая штука, как ей всегда казалось. Ведь есть же Ньют, и рядом с ним ей до одури тепло и хорошо. Особенно, если носом утыкаться в сгиб его шеи, чувствовать, как он улыбается, как его руки подтягивают к себе ее тело, вдавливают в мужскую грудь. Ей казалось, что мир стал пестрее, обратился в радужные цвета. И перестало быть так отчаянно страшно. За свою жизнь, за будущее. Какая-то вера назрела. А теперь снова лишь чернота.
— Знаешь, — Харриет кладет свой острый подбородок на плечо подруги, — я думаю, что твой Ньют врет. У него Вспышка, Соня. Он знает, что сойдет с ума. Он хочет оградить всех от себя и от той опасности, засевшей в собственном мозгу. И, в первую очередь, тебя. Лучше сделать тебе больно сейчас, чем потом, когда придет настоящее безумие. Я думаю, что он боится, что способен тебя убить.
Соня переворачивается на спину, находит глаза Харриет. Та едва улыбается, садится на постели, ведет головой и смотрит на свою белокурую подругу.
— Даже если и так, — вдруг упрямо говорит Соня, — я хочу быть рядом. До самого конца. Я эгоистична, да?
— Возможно, — Харриет жмет плечами. — Но я тебя понимаю.
— Ни у тебя, ни у Минхо нет Вспышки. Вы выберетесь отсюда, вы построите новый мир с нуля, вы будете жить. За такими, как вы, будущее.
— А ты?
Соня грустно изгибает губы — какое-то подобие улыбки.
— Новый мир могут построить лишь счастливые люди. Ньют умрет. И я никогда не буду счастлива в полной мере. Я переболею, перереву, но я всегда буду где-то здесь, в этом времени, потерявшаяся среди испытаний ПОРОКа. Потому что и он останется здесь навсегда. — Девушка вдруг хмыкает. — По-дурацки звучит, да?
— Нет, звучит правдиво. — Харриет замолкает, чешет пальцами череп, катает язык во рту, а потом спрашивает: — Ты не веришь в лекарство?
Соня поднимает на нее глаза, смотрит долго. У нее замечательная, просто потрясающая подруга. Она такая твердая, как скала, такая уверенная в себе, умеет осаждать людей, умеет стоять за себя, может хлестко говорить, такой палец в рот не клади. Но иногда Соня думает, что ее подруге не хватает мудрости. Житейская, простая имеется, но нет человеческой мудрости, охватывающей больше, чем здешний мир. Соня умеет видеть суть вещей с детства. Поэтому она лишь переворачивается на бок, подкладывает ладонь себе под голову и все смотрит на Харриет.