– Неправда. Никто, кроме тебя, меня не защищает.
От ее веры боль нарастает. В том же самом сердце – под невидимой линией.
– Хочешь честно? – стараясь проигнорировать пламя внутри, говорит Эдвард. – Если бы мы с тобой шли по улице и на пути оказался бы мужчина, пожелавший причинить тебе вред… большее из того, что я мог бы сделать, было бы закричать вместе с тобой.
Верно. Верно и честно, ничего не поделать. Одна лишь мысль почувствовать рядом человека, хоть как-то напоминающего Пиджака, – режет на части. А то, что при этом будет рядом Белла, что она может пострадать – заживо сжигает.
– Хватит, – обрывая мужа, Белла на удивление ловко поднимается со своего места, оказываясь рядом с ним. Наскоро сморгнув слезы, крепко обнимает за шею, прижимаясь к нему всем телом. Дышит неровно, но очень старается это исправить.
– Нет, слушай… – протестует Каллен. Моргает, лишая соленую влагу последней возможности коснуться кожи.
– Нет, ты слушай, – твердо говорит она, устраивая подбородок на его плече – как всегда делала прежде, – я здесь, Эдвард, не для того, чтобы потешаться над тобой, издеваться или жестоко сыграть на факте случившегося. Я здесь, потому что я ужасно сильно тебя люблю – и таким, и другим, и любым, в каком бы состоянии ты ко мне ни вернулся. Я верю в тебя и в то, что у тебя получится справиться с этим, это пережить!
– А если…
– А если нет, – девушка поворачивает голову, поцеловав его в щеку, уже заросшую колючей щетиной, – я буду делать это сама. За нас обоих. Все.
Каллен не находится с возражением на этот счет. Замолкает на полуслове, пораженный искренностью, которую она вкладывает в эту фразу. Без всякой издевки и без всякого преувеличения. Честно и только. По-настоящему честно.
– Я не посмею упрекнуть тебя или потребовать от тебя невозможного, Эдвард, – с улыбкой сквозь слезы Белла гладит его волосы, запуская в них пальцы, – все, чего я прошу, – признать, что ты отец этого ребенка и хочешь им быть. Что ты останешься с нами…
Она часто дышит, кусая губы. Улыбается явнее, судя по голосу.
– Ради вас обоих я сверну горы, – едва слышно признается на ухо, – и, может быть, даже чуть больше…
Затихает. Медлит полсекунды. А потом договаривает, преодолев робость:
- Я хочу знать, что тоже тебе нужна…
И замолкает, успокоено выдохнув. Сказала до конца. Сказала все, что хотела. Получилось.
Эдвард чувствует, что ее ладони до сих пор его не отпускают. Чувствует, как теплое тело касается майки, отказываясь отстраняться. И то, что Белла вслушивается в каждый его вдох, в каждый звук комнаты не подлежит сомнению.
Он поднимает руку, и она напрягается. Она боится.
Он укладывает ее на тонкую талию жены, и она немного расслабляется.
Ярость затухает, а гнев постепенно сравнивается с землей. Белла много и часто говорит с ним за эти дни, но чтобы так, как сегодня… чтобы, зная всю правду, с таким желанием оставить рядом, остаться… впервые. Конечно, это впечатляет. Конечно, это вводит в ступор. И конечно, тут не избежать недоумения – зачем ей настолько усложнять себе жизнь?
- Ты всегда мне нужна, - заверяет он.
- Я теперь не одна…
- Знаю, - тише прежнего говорит мужчина и кивает.
Прикрывает глаза, ответно обнимая девушку и волей-неволей пробирается мыслями в тот вариант, о котором она говорила, представляя себе Беллу после… изнасилования. То, как она плачет, как стонет, вспоминая подробности, как кричит ночью и как предлагает ему уйти. Раз и навсегда. Постоянно.
Она права: нет той причины, по которой бы он согласился ее бросить. И нет той причины, по которой согласится она. Абсолютно точно.
– Я боюсь, – признается Эдвард, сморгнув соленую влагу и немного изменив свое положение, тем самым покрепче обняв девушку.
– Я тоже, – отвечает она, – это нормально.
– Нет, – Каллен качает головой, проведя тоненькую линию по ее шее, – мы этого слишком сильно хотели, чтобы теперь бояться.
Белла хмыкает. Как ребенок, нашедший любимую игрушку детства, утыкается лицом в его кожу.
– У нас получится. Я тебе обещаю.
Эдвард с непередаваемым удовольствием вдыхает запах ванильного мыла и тот самый, немного затихший, Беллы. Любимый и достойнейший из ароматов.
– Ну, уж если ты обещаешь…
Осторожно отстраняясь, она с широкой улыбкой, уже истребившей все слезы, смотрит прямо ему в глаза. Эдвард теряется от такого взгляда. И от неожиданного его появления тоже.
– Что? – озабоченно зовет, хмурясь.
– Ты ко мне возвращаешься, – восторженно произносит девушка, согрев мужа взглядом, – ты уже шутишь…
Эдвард внезапно чувствует, что краснеет. Не так, как от стыда, и не так, как от болезненного осознания произошедшего. От смущения. От простого человеческого и такого уютного смущения, даже если подобная характеристика не типична для этого слова.
Он даже взбирается на уровень выше, преодолев себя и решившись потрепать волосы девушки. И не похоже, чтобы ей это не нравилось.
– Это всего мгновенье, – грустно признает, но стереть с лица маленькой улыбки не старается. Она ее заслужила.
– Вода камень точит, – подмигнув ему, оптимистично заверяет Белла. А затем легонько и аккуратно, чтобы не напугать, медленно, чтобы дать себя остановить, приникает к губам. Робко целует. Раз. Другой.
Эдвард сглатывает, на миг заставив ее прекратить, но потом сам, набравшись смелости, продолжает начатое. Наверное, даже в первый раз так нежно к Белле он не прикасался.
– Красавице, расколдовавшей Чудовище, полагается замок с сотней слуг и огромной библиотекой…
Белла хихикает. По-девчоночьи, расслаблено.
– Мне повезло больше, чем той Белль, – заявляет, любовно погладив мужа по давно не бритой щеке, – я сразу влюбилась в принца.
Эдвард не хочет ей отвечать. Боится, что слова не смогут передать точной мысли и точных эмоций от этой фразы. Ограничивается поцелуем и прикосновениями. Признается, что ему нигде не будет лучше, кроме как рядом с этой женщиной. И нигде, даже в самой лучшей ситуации, даже без извечной боли, он не будет улыбаться так искренне и так часто.
Изабелла и вправду фея, как и гласит ее рекламная брошюрка. И на этой фее ему повезло жениться…
Они оба сидят, вслушиваясь в тишину. Они оба бережно прикасаются друг к другу, будто заново изучая каждую черточку. Пальцы Беллы прохладные, а Эдварда – чересчур теплые, но это не играет ни для кого особой роли. Есть время, когда вокруг – спокойствие и невесомость. А остальное может подождать. Даже сотню лет, если придется.
– Так ты… ты согласен? – несмело задает вопрос Белла. Облизывает заново выступившую капельку крови на своей пострадавшей губе прежде, чем это успевает сделать мужчина. Терпеливо ждала, но вопрос интересует. Волнует. Доводит до отчаянья.
Немного нахмурив брови, Эдвард робко смотрит на жену.
– Я очень постараюсь, dama… – шепчет, надеясь, что она поймет его правильно, – я обещаю тебе, что постараюсь.
– Ну конечно же, – она радостно всплескивает руками, целуя его ощутимее, чем прежде, – ну конечно, конечно…
А потом, смущенно улыбнувшись, устраивается на плече, предварительно чмокнув его:
– Спасибо, gelibter. Я больше ничего у тебя не попрошу…
*
С августа две тысячи девятого года прошло уже почти четыре года, а Белла до сих пор считала, что куриный бульон – лучшее из еды, которую она в состоянии приготовить. На протяжении месяца после аварии это было одно из немногих дозволенных Эдварду блюд и постепенно, сначала под руководством Рене, а потом и самостоятельно, она научилась справляться и с этим доселе ненавистным до чертиков супом.
На приготовление уходило около часа и порой приходилось ловить этот час в перерыве между заказными праздниками, но так или иначе свою пищу мистер Каллен к обеду получал. Она даже ему нравилась, если не лукавил…
Белла надеется, что понравится и сейчас. Что за эти годы не растеряла сноровки и не испортила напрасно единственную оставшуюся в холодильнике курицу.
Снимая последнюю пенку и выключая плиту, девушка достает с верхней полки синюю миску с глубоким дном.
– Пожалуйста, немного, – умоляюще просит Эдвард, глядя на то, как она выуживает из ящика половник. Он сидит за столом, обреченно глядя на кастрюлю с бульоном и маленькие соленые сухарики в тарелочке рядом.
– Чуть-чуть, – согласно кивает девушка, на его глазах дважды зачерпывая суп, – я помню.
Аромат, стоит заметить, не вызывает тошноты – один из немногих, что не вызывает. Удачно совпало.
– Ты тоже должна есть, – недовольно замечает мужчина, нехотя поднимая с салфетки алюминиевую ложку.
– Разумеется, – без возражений отзывается Белла, забирая вторую миску, – тоже два, как и полагается.
– Четыре, – пробуя бульон, качает головой мужчина, – два – на человека.
И ради того, чтобы увидеть, как в очередной раз загораются глаза жены, Эдвард готов повторить эту фразу еще раз. Не планировал, просто произнес. А получилось…
– Как скажешь, – она даже не спорит. Она улыбается и, повернувшись обратно, наливает ровно столько бульона, сколько нужно.
Садится рядом. Пробует.
– По-моему, неплохо…
– Вкусно, – исправляет Каллен. Вздыхает, понимая, что до тех пор, пока тарелка не окажется пустой, из-за стола его не выпустят. И отговорки, что есть не хочется – а есть ведь и вправду не хочется, совсем, – больше не пройдут, Белла сама так сказала. Пять дней – предел.
– Судя по твоему виду, – нет, – задумчиво отзывается девушка, посыпая бульон оставшимися сухариками.
– Я не голоден, я предупреждал.
– С таким рационом ты доведешь себя до истощения. Ешь.
Больше разговоров не предвидится. Расположившись друг напротив друга, они тихо едят, слушая накрапывающий за окном дождик. Он не ударяет басами по подоконникам и не создает лужи, похожие на морские просторы. Он освежает. Он демонстрирует прелесть поздней осени.
И в этой тихой идиллии уютно. В ней не холодно, не страшно, не жарко, не больно… спокойно. Нет ощущения западни, захвата, пропасти… просто кухня, просто стол, просто вторник и просто обед. Совместный обед. Семейный.
Эдвард заканчивает с бульоном, почти не замечая его вкуса, и внезапно ловит проскользнувшую было мимо мысль, нашептывающую, что это и есть обычная жизнь. Без боли.
И почему-то, пусть даже на миг, на секунду, на невидимый момент паузы кажется, что даже случившееся… переживаемо. Как обещала Белла пару часов назад.
Наблюдая его едва заметную удивленную улыбку, миссис Каллен улыбается в ответ.
– Тебе нравится? Быть может, столько же съешь и на ужин?
Эдвард хмыкает, оставляя ложку и пустую миску в покое.
Тепло смотрит на жену. Не боится сказать.
– Ты права, у нас все получится.
И легонько сжимает руку с тонкими маленькими пальчиками. Впервые открыто и впервые с удовольствием, а не с опасением касается золотого ободка. Он лишь подтверждает сказанное.
Белла, приятно удивленная и почти светящаяся от тех эмоций, что ее переполняют, явно собирается что-то сказать. Что-то неимоверно благодарное и бодрящее.
Но не успевает. Рингтон мобильного – чересчур громкий для тихого обеда – разрезает надвое пространство кухни. Теперь слышно лишь его.
Эдвард вздрагивает. Белла с готовностью поднимается со своего места.
– Я отвечу? – оба знают, что звонят Каллену. И оба знают, что говорить здесь в состоянии только один.
Получая согласие, Белла забирает с кухонной тумбочки телефон, потратив секунду на просмотр дисплея. А затем принимает вызов.
– Здравствуйте, мистер Каллен, – приветливо произносит она, поворачиваясь спиной к тумбе. Опирается на нее, – чем я могу помочь?
Слушает и лицо почему-то мрачнеет.
Эдвард настораживается, но не поворачивается к жене всем телом. Слушает из прежнего положения. Не совершает лишних движений, будто бы они в состоянии выдать его раньше времени.
– Эдварда?.. Но он… он немного занят сейчас.
Белла наверняка прикусывает губу, произнося это. А Карлайл наверняка противится такому отказу.
– Мистер Каллен…
– Дай, – мужчина не знает, откуда берется эта решимость. Затерялась она среди тех разговоров, что у них были за это время с Беллой, или это просто очередной порыв, за который придется потом отплатить – неизвестно. Но руку девушке он протягивает. И телефон, вкупе с доверием к своему решению, получает.
Делает глубокий вдох и подносит мобильный к уху.
– Да, отец.
Белла становится за спиной мужа, поглаживая плечи. Не нагибается, чтобы слышать лучше и не вслушивается в сам разговор. Ее интересует только Эдвард и то, что будет происходить с ним. Нервозность девушки, как по тончайшему проводу, передается и мужчине. За ту секунду, пока Карлайл снова говорит. Уже – с ним.
– Я видел твою пасту на полках магазина, – негодующе заявляет Каллен-старший, – а это значит, что ваша фирма еще не обанкротилась, ведь так?
Внутренности Эдварда неприятно стягивает. От тона отца, от его голоса и вообще от того, что он звонит. Ни с кем, кроме Беллы, говорить ему не хочется. Ближайшие недели две – точно.
– Да… – но ответить приходится. Карлайл ждет ответа.
– Так какого черта они не платят тебе зарплату? Сколько еще ты намерен жить в долг?
Обвинение настолько жесткое и несправедливое, что Эдвард морщится.
– О чем ты говоришь? Я ни у кого…
– То, что ты велел им не говорить, не значит, что ты ничего не брал, – мужчина расходится не на шутку, и его напор, его слова – все громче. Больно ударяют по барабанным перепонкам.
– Что взял? Карлайл! – Эдвард резко вскакивает, отталкивая Беллу. Становится рядом со столом, упираясь в него кулаком и игнорируя пульсирующий комок боли внизу.
– Ты не в состоянии прийти на праздник к брату, Эдвард, из-за работы. Но то, что твоя жена, не глядя на эту работу, занимает для вас деньги – потрясающий рубеж. Ниже опускать уже некуда.
На глазах Каллена жгутся слезы. Поспешно смаргивая их, он с трудом держит голос на прежней планке, не дав ему задрожать.
– Деньги?..
Ошарашенно оглядывается за спину, на Беллу, стиснувшую пальцами спинку стула и с виноватым видом смотрящую на него. На ее лице написано, что Карлайл не лжет. Она брала в долг. Она в который раз подтвердила в глазах его отца, что ни зарабатывать, ни содержать семью он не в состоянии.
– Эдвард, возьмись за голову, я настоятельно тебя прошу, – цедит сквозь зубы Каллен-старший, – хотя бы ради Изабеллы, если она вообще нужна тебе. Пока вас двое это еще допустимо – все эти «дать-взять». Но когда появятся дети… найди-ка ты лучше нормальную работу. Чтобы не тянуть за собой шлейф долгов.
– Это все? – нетерпеливо интересуется Эдвард, стиснув зубы.
– Все. И я надеюсь, ты возьмешь мой совет на вооруж…
Но закончить Карлайлу не дают. Со всей силы нажав на кнопку «отключить», Эдвард едва не всаживает ее в самое нутро мобильника. Пальцы дрожат. Их сложно контролировать.
– Что случилось? – взволнованно спрашивает Белла, но со своего места благоразумно не двигается, к нему не подходит. Терпеливо ждет, пока объяснит.
– Ты взяла в долг? – медленно поворачиваясь к жене всем телом, невыразительным голосом вопрошает Каллен.
– Эдвард, – она прикусывает губу, безвыходно посмотрев на него, – Джордж требовал вернуть задаток за сорванный праздник восемнадцатого… Элис обещала мне, что не скажет.
– Ты снова меня не спросила, – без всякого вопроса утвердительно проговаривает он.
– У тебя было совещание, а мне нужно было срочно… господи, откуда он узнал?
– Какая разница, – Эдвард пожимает плечами, потерянно глядя на кухонный стол, где до сих пор стоят отголоски недавнего умиротворения – две миски из-под бульона. – Он в любом случае подтвердил то, что я сам тебе говорил. Я не в состоянии о тебе позаботиться.
– А кто в состоянии? Эдвард, пожалуйста, мы уже обсуждали это! Не надо снова…
В этот раз ее просьбы абсолютно не трогают. Ровно как и попытка разубедить. Крик Карлайла и его обвинения смотрятся более правдоподобно, чем беллины отнекивания.