Бывает, опьянение от победы накрывает собой – бывает, никто не спорит – и на какое-то время дает уверенность, что вот она – дверь в райскую жизнь. Последний шаг – и никаких забот, проблем, бесполезных попыток и разочарований.
Но как при любом опьянении – даже примитивном: алкогольном – трезвый рассудок возвращается, осознание приходит, и реальность своей неутешительной стрелой целится прямо в сердце. Цель достигнута – это так, но ни райской жизни, ни Эдема – ничего здесь нет. Пустота. Пустота, неизбежно преследующая человека, живущего одной мыслью. Она уходит – уходит и смысл существования.
Эдвард не до конца отдает себе отчет, с чего вдруг пустился в философствование, которое прежде если не презирал, то точно недолюбливал. Попросту здесь, на балконе, опираясь на деревянную раму белого окна, местами со слезшей краской, думать – единственное, чего хочется. И рассуждать. Это, по крайней мере, отвлекает.
Чьи-то маленькие пальчики обвивают его за талию из-за спины. Мягко, нежно. Он узнает их. Не дергается, не вздрагивает – узнает. И расслаблено вздыхает.
- Красиво, - тихонько, но восторженно шепчет Белла. Смотрит туда же, на закат, подмечая, что вид из окна сегодня скорее весенний, нежели осенний. Даже деревья, давно сбросившие листья, словно вот-вот выпустят почки.
- Необычайно теплая осень, - в такт мыслям жены замечает Каллен. Немного поворачивает голову, с удовольствием ощущая шелковистые каштановые волосы на коже.
- Оно всегда так, - отзывается девушка, тепло улыбнувшись, - кажется, что зима на пороге, а до нее еще сорок миль.
- Ты говоришь это в конце ноября…
- Я говорю это потому, что вижу, Эдвард, - она пожимает плечами. Она усмехается. И, привстав на цыпочки, целует его в щеку.
- А завтра тоже будет солнечно? – не без иронии интересуется Каллен. Но чуть-чуть надежды в словах есть. Они не звучат так уж безысходно. Наверное, всю безысходность стоит перенести на завтра. На день приема.
- Завтра – будет завтра, - оптимистично говорит Белла. Ни капли в своих словах не сомневается.
Эдвард поворачивается лицом к жене, на мгновенье разжимая, а затем снова соединяя за своей спиной ее объятья. Не от страха или боли, не от отчаянья или слез обнимает ее, а просто потому, что хочется. Потому что тепло, потому что спокойно, потому что радостно и приятно. И в этот момент – пусть короткий, пусть крохотный и зыбкий, – но ничего не гложет. Совсем.
- Тебе лучше? – озабоченно спрашивает мужчина, сплетая руки на талии жены.
- Угу, - она кивает, но потом, улыбнувшись, добавляет: - Но все равно, Эдвард, в первом триместре меня будет тошнить. И мы ничего не сможем с этим сделать.
- Да уж… единственный минус беременности, - неодобрительно поморщившись, докладывает Каллен.
На его слова Белла супится. И, поджав губы, недовольно выдает:
- У беременности нет минусов.
Их глаза встречаются. И в беллиных Эдвард видит настоящую обиду. Обвинение, пусть и завуалированное в святотатстве. Свою вину сразу же признает.
- Извини, - шепчет, - я не это имел ввиду.
Миссис Каллен закатывает глаза, носом утыкаясь в его шею. Молчит.
- Я к тому, что есть тебе все равно придется.
А вот подобное заявление вызывает у девушки смех. Она перестает дуться.
- Я вешу пятьдесят килограмм. Я физически не в состоянии есть три раза в день по два фунта, Эдвард.
- Вас двое.
- Он вряд ли пока ест больше меня.
Белла нежно хихикает, теперь с удовольствием прижимаясь к мужу. Обиды больше нет.
На балконе повисает молчание. Солнце опускается все ниже и ниже, облака алеют, а голубое небо становится серо-розовым.
Да, красиво. Белла права.
- Ты кому-нибудь сказала?
- Сказала о чем?
- О ребенке.
Она поднимает голову, с любопытством заглядывая ему в глаза.
- Нет.
- Я думаю, они все хотели бы узнать это, - поправляя каштановую прядку, замечает Каллен.
- Они узнают, - соглашается девушка, неопределенно мотнув головой, - позже… для меня главное, что ты знаешь. И ты признаешь.
Внутри у Каллена теплеет.
- Признаю, - говорит он. Робко улыбается.
По лицу Беллы расползается прекраснейшая улыбка. Произведение искусства.
- Помнишь, за свидание до того, как ты сделал мне предложение, - спрашивает она, обняв его покрепче, - я сказала, что только с тобой не чувствую себя одинокой.
- Да… хоть я и не мог понять, почему.
- О, тут все просто, - она заботливо поправляет ворот его рубашки, легонько прикоснувшись к губам, - просто ты никогда не оставляешь меня одну.
- Можно поспорить…
- Зачем? – недоумевает Белла. - Это очевидно. Я выросла в большой семье, Эдвард, но на самом деле очень редко это чувствовала. Элис и Розали старше, у них были свои игры… а мама с папой, наверное, просто не успевали… но так или иначе, я много времени проводила в одиночестве. А потом встретила тебя.
Эдвард хмыкает. Обнимает ее крепче.
- Так ты искала того, с кем можно скоротать пару лишних часов? – подшучивает он, взъерошив ее волосы.
- Почти, - девушка загадочно улыбается, - я искала того, с кем можно скоротать жизнь. И, если честно, не думала, что найду так быстро.
- Взаимно, миссис Каллен, - мужчина вздыхает, чмокнув жену в лоб. Наслаждается ее близостью, красивым пейзажем, тишиной и теплом уходящего дня, спокойствием… надеется сохранить это все и до завтра, для чертового осмотра. Чтобы перетерпеть. Чтобы вернуться сюда вместе с Беллой и, стоя на самом верхнем этаже дома, продолжать смотреть на заходящее солнце и большой дуб посередине главного парка. Это предел мечтаний…
После всего, что случилось, мысли и желания стали куда проще, куда прозрачнее. Появилась четкость, которой не хватало. И это, наверное, единственный плюс, который Эдвард смог отыскать во всей этой ситуации.
- Знаешь, той ночью… ну, с ключами… я уже тогда поняла, что нашла тебя, - напоминает о себе Белла, ненадолго задумавшись.
Эдвард опускает подбородок поверх ее макушки. Прикрывает глаза, окунаясь в тот момент, о котором она рассказывает. Воспоминание хорошее. Воспоминание – смешное. Но главное то, что он тоже понял это тогда. И чуть позже обязательно скажет это девушке.
Восьмого декабря две тысячи шестого она потеряла ключи. Единственный дубликат ключей от съемной квартиры, который был на руках. В половине одиннадцатого вернувшись домой, уставшая, голодная и продрогшая после почти полуторачасовой езды в ледяном автобусе, она недовольно покопалась в рюкзаке, надеясь достать чертовы железки поскорее и согреться-таки наконец возле батареи. Но, словно бы продуманной насмешкой, тот оказался пуст на предмет ключей. Даже после пятого осмотра, когда все содержимое без лишних раздумий было высыпано на пол. Тщетно. Тщетно и так, так жестоко…
Белла, как признавалась потом, еще долго не могла найти точной причины, из-за чего впала тогда в такую всепоглощающую истерику. Наверное в тот день, там, на грязных бетонных ступеньках, сидя перед закрытой дверью, пришло истинное значение слова «одиночество». В более глупом и безвыходном положении она еще не оказывалась: до родителей – три часа езды, Розали вообще по другую сторону Штата, у Элис очередная командировка в Пекин и квартира сдана на полгода… хуже просто не бывает.
Вариант оставался один. И, доведенная до последней грани отчаянья, девушка решилась его использовать. Достала телефон. Набрала номер. И мужественно слушая гудки, старалась придумать, как объясниться.
Мыслей о том, что делает – не допускала. При всей уязвленной гордости и самой настоящей нетактичности провести зимнюю ночь на ступеньках неотапливаемого коридора было последним, что бы она выбрала. Эгоистка…
Эдвард не ожидал звонка. Они договорились встретиться в субботу, в восемь, у входа в Центральный парк. А сегодня понедельник, к тому же, почти одиннадцать – чудовищная пропасть.
Но, стоило отдать Каллену должное, ответил он быстро.
- Изабелла?
Она зачем-то кивнула и только потом догадалась, что мужчина ее не видит.
- Да… Эдвард, извини, пожалуйста… но ты не мог бы ко мне… приехать?
Слова давались тяжело. Слов не хотелось говорить – этих, ему. Он нравился Белле. Впервые за все встречи с парнями – нравился. Непростительно было бы потерять связь из-за собственной глупости. Из-за чертового витания в облаках, когда нужно твердо стоять на земле. Чего стоило ей положить ключи во внутренний карман, чтобы точно не потерялись? Ан нет же, лишние три секунды предпочла потратить на то, чтобы поговорить с Лиз. Она же и подписала приказ об ее увольнении.
- Приехать? Сейчас? – в его красивом голосе недоумение и хмурость. Еще бы.
- Да… мне…
- Это что-то срочное, Белла? Ты в порядке? – ей чудятся неприятнейший нотки в этом вопросе. Они больно царапают сознание.
Ну вот, последнее, что имела – потеряла. Больше Каллен наверняка ей не позвонит.
- Да… - кое-как произносит на выдохе, прежде чем залиться слезами. Сглатывает всхлип и отключает звонок. Быстрее, скорее. Может, еще не поздно?..
Телефон послушно замолкает. Дисплей тухнет. Но через пару секунд загорается опять – звонок. Номер подписан и знаком. Ну конечно…
Белла терпит полминуты. Терпит, кусая губы и с раздражением глядя на злосчастную дверь. А потом, возненавидев мелодию некогда любимой песни, что есть силы жмет на красную кнопку. Мобильник отключается полностью. Теперь не позвонит. Теперь не позвонить.
Карта реальности, как объяснял Белле отец, это то, что человек ожидает или хочет увидеть перед собой. Он может пройти мимо лучшего друга, не заметив его, только потому, что того нет в карте реальности – неделю назад уехал в отпуск, который неожиданно сорвался. Такое бывает.
Вот и в этом случае Белла многое ожидает увидеть – вплоть до звездочек перед глазами, как в детских мультиках, но только не Каллена. За рекордный срок с одного конца города он добирается до другого. И стоит перед ней, встревоженно глядя прямо в глаза.
- Т-ты?..
Присаживается на корточки перед ее ступеньками. Хмурится.
- Нельзя прерывать разговор таким образом, - отчитывает, как ребенка, недовольно глядя на погасший телефон, - а если бы ты была не дома? Ты же не сказала, куда ехать.
Белла морщится от этого тона и от той каши, что заварила. На глаза наворачиваются слезы, и Эдвард смягчается, завидев их:
- Что с тобой? Нужно в больницу?
От серых глаз, внутри которых искреннее беспокойство, Белле не по себе. Низко опуская голову, она громко всхлипывает. Дважды.
- Нет…
- А в чем дело? – Эдвард садится на ступеньки рядом. Он в синих джинсах и коричневой куртке поверх черного свитера. На ногах кожаные ботинки, а из правого кармана видна пара перчаток.
- Я ключи… - как маленький ребенок, хнычет девушка, кивая на рюкзак, - потеряла…
- Дубликат?..
- Нет. У хозяйки, наверное…
- Ты так расстроилась из-за ключей? – испуг Каллена ослабевает. В глазах растекается расслабление.
- Я не попаду домой, - сетует девушка, растерянная от его оптимизма, - здесь холодно, а моя одежда, деньги – все там…
Но улыбка с лица Эдварда не сходит. Только крепнет. Однако без насмешки, без язвительности. Это улыбка человека, который ожидал страшного, а получил – смешное.
- Ты как ребенок, dama, - заключает он. И обнимает ее, поглаживая волосы, - не плачь. Если ты говоришь мне правду и все дело только в ключах, ничего ужасного не случилось.
Только ощущая пальцами кожу Каллена, Белла понимает, как замерзла. Цепляется за него, за ворот куртки, свитера… и плачет. Только уже тихо, смущенно.
- И что мне делать?..
- Ну, для начала, неплохо бы под теплый душ, - замечая, как подрагивают ее пальцы, произносит Эдвард, - а потом чай. Зеленый, с медом.
- Где?.. – растерянно спрашивает мисс Свон. Не может сопоставить его слова с действительностью.
- У меня, - Эдвард поднимается, увлекая ее за собой следом и давая ответ. Закидывает рюкзак себе на плечо, не дожидаясь, пока она про него вспомнит, - пойдем.
…При свете фонарей с улицы, под толстым, но невесомым одеялом Белла, с преступной позволительностью овившись вокруг теплого Эдварда, улыбается. Эту ночь она не забудет. И то, что сделал для нее мужчина, тоже. Счастье, хоть так и может не показаться на первый взгляд, состоит из мелочей. И даже потеря дверных ключей может стать ключиком к его находке.
- Ты еще долго вспоминал мне эти ключи, - посмеивается Белла, когда Эдвард признается ей во взаимности недавно сказанного.
- Это было тем, что можно вспомнить…
- Давай оставим воспоминания на старость, а? – оптимистично предлагает девушка, поцеловав его подбородок. - Пока есть чудесная возможность наслаждаться настоящим.
- Оно не всегда… приятно, - Эдвард сглатывает, не желая портить момент, но коробясь всплывшей темой. Так будет и дальше? Все вокруг будет напоминать ему о Пиджаке?
- Мы это исправим, - с заботой отзывается девушка, погладив мужа по щеке, - и начнем уже завтра.
- Поможет ли начать?.. – неопределенно отзывается Каллен, хмурясь.
Его морщинки последнее, как и потеря хорошего настроения, чего хочется Белле. Проводя по ним своими теплыми пальчиками, она улыбается. Искренне и честно.
- О да, поможет. Я тебе обещаю.
*
Шестьсот шестьдесят два.
Шестьсот. Шестьдесят. Два.
А если коротко: 662 – истинное число Дьявола.
И это число, побуждающее лишь бежать прочь, не оглядываясь, украшает синюю дверь кабинета, куда мистеру Каллену предстоит войти меньше, чем через пятнадцать минут. На деревянной поверхности золотой кружок с пугающими цифрами хорошо сочетается с фамилией и именем принимающего доктора. Вернее, принимающей.
Ее зовут Кэролайн Сурс, и ей около сорока. Вчера, с сайта врачебных публикаций, фотография этой миловидной женщины с коротким черным каре, закругленным лицом и синими глазами с тонко подведенными черным карандашом бровями смотрела на него в упор. Вообще, на лица Эдвард никогда не мог похвастаться хорошей памятью, но это запомнил. И, похоже, раз и навсегда.
В коридоре холодно. В белом и пустом коридоре – время раннее, день рабочий – холодно. И плевать, что в окна с двух сторон прямо-таки бьет прицельным ударом солнце. Шторы-жалюзи разделяют его на мелкие полоски и обрывают у пола под подоконником. До ряда металлических стульев с дырочками на спинках оно попросту не доходит. Не греет. Хоть и светло.
В этом коридоре всего три кабинета. Все – проктологов. Двое мужчин и одна женщина. Одна женщина, к которой, к удивлению Эдварда, почти пустует запись. Вспоминая свой пережитый опыт пару лет назад и воскрешая в памяти бас доктора Варнера, не церемонящегося с пациентами, несмотря на свою щекотливую специализацию, Эдварда бросает в дрожь. Неужели кто-то добровольно предпочитает мягких вежливых женщин таким людям, как он?.. Наверное, этот врач один из немногих за всю жизнь, кто напоминает ему Пиджака. Восемьдесят процентов сходства.
Время на часах – двадцать минут одиннадцатого. Его прием назначен на половину. Его пытка назначена на половину. И ничего не попишешь – Каллен предложил сам.
- Я говорила тебе взять перчатки, - слышится ласковый голос Беллы, когда маленькие пальчики, вырывая из размышлений, забирают себе его ладонь. Потирают, стремясь вернуть побледневшей коже хоть какое-то тепло.
Девушка сидит рядом, справа, на таком же металлическом стуле. На ней распахнутое коричневое пальто и кофейный пуловер под ним. На коленях в серых джинсах лежит небольшая сумочка. Из ее нутра проглядывают ненавистные белые бумаги с его данными.
- Ты замерз, - добавляет она, недовольно прикасаясь к его пальцам. Каштановые волосы стянуты в хвост, на губах легкий налет розового блеска, а на ресницах – тушь. Но даже этот макияж не прячет, как следует, впавшие щеки и опаловую кожу. Румяна бы не повредили…
Эдвард поворачивает голову к жене, мужественно закапывая внутрь, поглубже, свой страх. Пытается посмотреть снисходительно, но губы предательски подрагивают.