Но теперь на это обстоятельство абсолютно плевать.
- Мне следовало сразу сказать тебе, - извиняющимся тоном, придя в себя, шепчет Каллен. Наклоняется к ней. Гладит. - Но я думал…
- Я тоже думала, - Белла поджимает губы, покраснев от правды, которую хочет произнести, в которой намерена признаться, - что ты не рад случившемуся… что ты… недоволен.
Эдвард морщится. Вот сейчас недоволен. Вот теперь.
- Изабелла, - припадает к ее лбу, целуя сначала его, а потом медленно спускаясь ниже и ниже к скулам, к щекам, к губам, - ну что ты такое говоришь.
- Извини, пожалуйста, я знаю…
- Я тебя люблю, - перебивает ее Эдвард, сделав глубокий вдох. И уже не робко, уже уверенно, как настоящий папа, мужчина и защитник, прикасается к сорочке жены на животе, - и его люблю тоже.
Северным сиянием, в которое при этой фразе, при чудесном признании окрашиваются глаза жены, Эдвард готов любоваться еще сотню лет.
А потому повторяет снова:
- Я хочу этого ребенка, dama.
И улыбается.
*
Этой ночью они оба остаются в больнице. Эдвард отказывается уходить, припоминая вчерашние слезы и неслышные просьбы жены о помощи, произнесенные дрожащими губами. Белла же отказывается его прогонять, несмотря на весь эгоизм подобного решения.
Без света, с опущенными на окна жалюзи, которые создают в палате особую, безопасную атмосферу, они с обожанием смотрят друг на друга. И не могут насмотреться.
- Если ты сломаешь себе спину, сидя так, - Белла нахмуренно смотрит на мужа, устроившегося на стуле и положившего локти и голову на простыни ее кровати, - я не виновата.
Каллен усмехается. Но в усмешке затаилась серьезность вкупе с решительностью.
- Даже не думай.
Белла закатывает глаза, удобнее устраиваясь на подушке. Сейчас она мягкая. Многое изменилось…
- Я бы с удовольствием обняла тебя, - тихонько заявляет она, робко посмотрев на мужчину. И тут же, сама себе, нервно улыбается уголками губ.
- Для этого мне не нужно ложиться к тебе, - мистер Каллен ловко поднимается со своего места,
как и шесть часов назад, нагибаясь к жене, - та-дам.
Белла искренне посмеивается, с удовольствием приникая к нему, теплому, ближе. Сегодня впервые, как прежде. Сегодня впервые, когда полностью может рассчитывать на заботу и поддержку. Когда теряется ночное происшествие в переулке и забывается… его боль. Когда он все делает, чтобы она не плакала.
- Будешь стоять так всю ночь? – спрашивает она.
- Тебе этого хочется?
Миссис Каллен осторожно гладит руками его спину. А потом, поцеловав напоследок, отпускает, укладываясь обратно на подушки.
- Нет, лучше сиди.
- Спасибо.
Мужчина возвращается на свое место, занимая прежнюю позу. Только вот глаз не закрывает. И Белла тоже.
Здесь на удивление хорошо. На удивление, потому что больница, как правило, место отвратительное и неприятное. Здесь пахнет горькими лекарствами, снующие в белых халатах люди слишком серьезны, чтобы расслабить пациентов, а скрипящие простыни – главный недостаток палат. И все же все это, причудливо соединяясь, сплетаясь вокруг, успокаивает. Главное, что Эдвард рядом. Главное, что с Комочком все хорошо.
- Как ты думаешь, - Белла слышит свой голос словно впервые. Теплый, переливчатый, счастливый. Донельзя. До последней грани, - кто это?
И кладет ладонь с заново завязанной (даже крепче прежнего) филатхой на свой живот.
Эдвард, задумчиво посмотрев на ее лицо, выдает свою версию:
- Мальчик.
- Мальчик? – Белла заинтересованно изгибает бровь, - почему же, Папочка?
Мужчина немного теряется от этого слова. Одно дело смириться с его звучанием, когда следует, а другое – услышать теперь. За семь с половиной месяцев до рождения и за полтора года до первого слова ребенка звучит… необычно.
Миссис Каллен виновато прикусывает губу.
- Слишком, да? Извини…
Мысленно делает себе пометку не злоупотреблять тем успехом, которого они с мужчиной достигли. Если ему непривычно или сложно, не стоит. Главное, чтобы не противно. Главное, чтобы без лишних мыслей.
- Не пристало тебе передо мной извиняться, - заявляет ей Эдвард, чересчур сильно выпрямившись и даже немного вздернув голову.
- Прямо так «не пристало»?
- Именно. После всего, что ты сделала для меня.
Белла обвивает руку мужа, забирая ее себе. Крепко сжимает. Даже сейчас, слабая, бледная и еще не до конца отошедшая от недавнего происшествия, едва не кончившегося печально, куда сильнее и оптимистичнее его. Не стараясь, переплевывает все его старания – Каллен замечает это для себя честно и быстро. Обреченно.
- Если бы вчера тебя не оказалось рядом, мы бы сейчас не разговаривали, - заявляет, скорбно усмехнувшись. Но на последнем слове голос вздрагивает.
И Эдвард вспоминает. Не намеренно, случайно. Просто потому, что так получается. Что так надо.
Вот она, Белла, сидит на чертовой белой плитке, белыми пальцами стиснув сорочку. Ошарашенная, выбитая из колеи, дрожит, огромными глазами глядя прямо в его.
Вот он, приложив все силы, чтобы заставить себя подняться и оставить жену на минуту-одну, перерывает карманы куртки в поисках телефона. Ищет меньше двадцати секунд, но, под нарастающие всхлипы Беллы, кажется, вечность.
Вызывает «скорую». Возвращается в ванную. Застает миссис Каллен клубочком свернувшуюся на бело-красном полу. Ее слез не видно и не слышно. А кровь все идет…
Эдвард не знает, можно ли трогать девушку. Не знает, что вообще должен делать. С надеждой, что врачи приедут как можно скорее, пытается эту надежду нарядить в другой вид – того, что все будет хорошо. Гладит ее мокрые, горячие щеки и шепчет какие-то слова, должные успокоить.
По сведенному лицу, по морщинкам, по изогнувшимся губам – по всему видно, как ей больно. А он эту боль облегчить не в состоянии.
Зато когда приезжает «скорая», зато, когда одна из прибывших – женщина – раздает четкие инструкции, дышать становится легче. Он знает, что Белле помогут.
- Я бы предпочел вчерашнее не вспоминать, - хмуро докладывает Эдвард, проведя тоненькую линию по руке жены.
- Я просто хочу сказать спасибо, - ласково говорит Белла, - за все, что ты сделал для нас.
Больше Эдвард ничего не ждет. Приподнимается на стуле, оказываясь возле лица Беллы. Аккуратно-аккуратно, как бесценное сокровище, целует ее. И с улыбкой замечает, что губы теперь теплые и розовые. А не как вчера…
- Я тебя люблю, - в который раз за сегодня говорит он, с заботой заправив выбившиеся пряди ей за ухо.
Этим днем мало что остается от нежной красавицы, которую он вел под венец шесть лет назад. Нет ни роскошного платья, ни изящных движений, ни соблазнительного взгляда из-под ресниц. Нет ничего, что когда-то так сильно цепляло его внимание.
Зато есть те вещи, без которых, как за это долгое время, а в особенности за последнюю неделю, Эдвард смог увериться, что не проживет: маленькие осторожные пальчики, знакомые и узнаваемые черты лица и глаза. Карие-карие. С пушистыми черными ресницами, которые без всякой туши выглядят лучше, чем на глянцевых обложках.
Белла маленькая, хрупкая и уставшая сегодня. Ее щеки без обычного румянца, немного впавшие, ее скулы заострились, а глаза потускнели. Но она та же. Та же самая, с которой мистер Каллен собрался провести жизнь. Внутри все осталось как прежде…
- Я тоже, - Белла, как ребенок, который не хочет отпускать в родительскую спальню отца, подтягивает его руку к груди, утыкаясь в нее носом. И истинно по-детски хихикает.
Эдварду до глобального потепления в самом сердце нравится ее веселое настроение и шутливый взгляд. Когда нет боли.
- Спокойной ночи, - шепчет он, повыше подтянув края ее одеяла, и, не забирая из цепких маленьких пальчиков руки, устраивается так, как планировал.
- Спокойной ночи, - эхом отзывается миссис Каллен, запечатлев на его одном из его пальцев – безымянном – невесомый поцелуй.
Несмотря на все те слезы, что пролила сегодня, считает этот день одним из самых счастливых. И благую весть, как, впрочем, следовало ожидать, принес ей никто иной, как Эдвард.
Светло и темно. Светло и темно одновременно – такое может быть? С ее стороны – темно, а впереди – светло. Тьма и свет, соперничая, не могут поделить пространство маленькой палаты.
Белла, недовольная тем, что мягкий и тягучий, как мед, сон был прерван, недовольно жмурится. Белое марево, повисшее перед глазами, даже закрытыми, мешает и дальше резвиться с Морфеем.
А причина… луна?
Чуть приподнявшись на локтях, чтобы лучше видеть происходящее в комнате, заслоненное штативом капельницы, Белла щурится.
Единственное квадратное окно, на котором еще днем они задернули жалюзи, излучает тот самый свет, который безжалостно бьет по глазам. Шторы подняты, а луна полная. И располагается как раз напротив. Будто на картинке из сказки.
А рядом, как Белла совершенно некстати обнаруживает, обратив внимание на смятую и пустую часть простыней возле своей талии, стоит Эдвард. Стоит, опираясь на стену и с отсутствующим видом глядя в прозрачное стекло. Его губы крепко сжаты – даже отсюда видно.
- Ты не спишь? – тихо спрашивает девушка, хотя в такой тишине даже это звучит непозволительно громко. Ночь, видимо, глубокая.
Каллен вздрагивает. Против воли, наверное, чисто машинально… но так испуганно, что у Беллы сжимается сердце.
- Эдвард…
Мужчина оборачивается, старательно делая вид, что первой реакции не было. Глубоко вздыхает, умудряясь даже каким-то образом выдавить улыбку. Маленькую, но уже достижение.
- Я тебя разбудил?
Белла качает головой, случайно проведя пальцами по одеялу. И неприятный звук, тут же пронзивший пространство, обоих заставляет поморщиться.
- Все хорошо, - практическими одними губами отвечает Эдвард, первым приходя в себя и снова посмотрев в окно, - спи.
Хорошая попытка и, в принципе, хорошая просьба. Только теперь не до сна.
- Без тебя холодно… - жалуется Белла. Не знает, как по-другому уговорить его подойти.
- Очень? – Каллен облизывает губы, усилием воли разжимая сжавшиеся в кулаки ладони. За стеклом каменные многоэтажные дома и маленький больничный скверик с едва заметными скамеечками. Это настолько интересная картина?
- Да…
И Эдвард, вздохнув, возвращается. Послушно, преданно и верно. Оставив в покое стену, подоконник и опустив жалюзи, садится на свой стул, делая все, чтобы дыхание оставалось ровным. Второй раз выдавливает псевдо-улыбку, посмотрев в глаза жены.
Как и перед сном дает ей свою руку, поправляет одеяло.
И повторяет, уже нежнее:
- Спи.
Белла с болью замечает, даже при таком скудном освещении, какая усталость поселилась на его лице и сколько недавнего страха – он отпечатался в виде двух пересохших дорожек слез – затаилось в нем.
- Плохой сон? – сочувственно спрашивает она, теперь не сжимая его пальцы, а гладя. Если бы могла сесть – хотя бы сесть – непременно бы обняла сама. А так капельница и тяжесть внизу мешают. Не дают.
Эдварду не надо кивать, чтобы согласиться, но он кивает. Как-то обреченно.
- Я здесь, - по обыкновению повторяет Белла. Гладит не только ладонь, но и запястья, локти… до максимального предела, который может достать с лежачего положения.
- Я знаю.
- И то, что все хорошо, тоже знаешь?
- Да…
Белла кусает губы.
- Я обещаю тебе, - шепчет, прогоняя слезы, - что все пройдет. Оно… притупится. Оно тебя не будет беспокоить ночами, Эдвард.
Мужчина сухо кивает:
- Надеюсь.
И тут же переводит тему, панически боясь, что очередная истерика обрушится из ниоткуда.
- Я так и не сказал тебе, почему это будет мальчик.
Белла, пусть и без особого желания, соглашается оборвать прежний диалог. Включается в новый.
- Почему же? – с улыбкой спрашивает.
- Потому что, если бог хочет защитить женщину, Изабелла, он дает ей сына.
Белла часто моргает. А потом, опомнившись, поскорее добавляет:
- И мужа.
- И мужа. Но он не всегда способен защитить…
Миссис Каллен возмущенно вздыхает. Уверенно качает головой.
- Чистой воды ложь, Эдвард.
Мужчина не отвечает, решив промолчать. Только вот серые глаза поблескивают, а верхняя губа чуть-чуть, совсем капельку, как можно менее заметно, подрагивает.
Для Беллы это уже слишком…
- Обними меня, - просит она, протянув вперед ту руку, которую не сдерживает капельница, - пожалуйста, gelibter.
Каллен дважды моргает и, кое-как кивнув, исполняет просьбу.
А Белла исполняет свое желание, с трепетом, нежностью и любовью обнимая мужчину за талию. С удовольствием целуя его шею и поглаживая спину. С радостью встречая тепло и родной запах.
- Ты мой лучший защитник, - бормочет она, - и лучший муж. Ты ведь знаешь…
- Dama… - он пытается возражать. Знает, что зря, знает, на что это обречено, но… пытается. Зачем-то.
- А будешь еще и лучшим папой, - не давая ему закончить, добавляет Белла. И с величайшим наслаждением замечает, представив себе сиреневую колыбельку, что все еще может такое сказать. Что все еще не поздно.
…Через десять минут, поддавшись уговорам жены, Эдвард, как и пару часов назад, устроив голову на простынях, дремлет. Делает вид или нет, но дышит спокойно, а касания, которые Белла пообещала не прерывать до полного погружения в безмятежность – легонькие поглаживания по волосам, – делают свое дело, расслабляя и лицо. Судя по всему, не больше чем через полчаса он засыпает…
И, как спустя немного времени Белла сможет убедиться, что на этот раз – до утра.
*
Сложно не давать повода для волнений человеку, пусть даже тому, которого любишь больше всего на свете, когда самого это волнение буквально раздирает на части…
Эдвард замечает за собой, что теперь многого боится.
К Пиджаку, ставшему, прости господи, едва ли не домашним монстриком, прибавляется отныне и чудовищный по своим размерам страх за Беллу. За то, чтобы снова увидеть ее на больничной койке, под чертовым тонким одеялом и в рубашке в горошек. За то, чтобы смотреть, как она плачет. Оплакивает потери…
И если в этот раз повезло, если сейчас теперь кто-то смилостивился, позволил ей улыбаться, первостепенной его задачей – и как мужа, и как мужчины – является как можно дольше это состояние сохранять.
Разумеется, кошмары никуда не деваются.
Разумеется, каждый встречный мужчина – особенно если ему больше сорока и от него пахнет спиртным – вводит в оправданный, доводящий до того, что немеют ноги, ступор.
Только меняется другое: отношение к происходящему. К случившемуся.
Тайком от Беллы, чаще во время процедур в ванной, назначенных доктором Сурс, Эдвард терпеливо ждет, когда маленькая рюмочка наполнится нужным количеством успокоительного. Перед сном – обязательно, в течение дня – если нужно. Он очень надеется, что долго подобная зависимость не продлится, но в нынешнее время как бы справиться со всем вокруг без заветной настойки из трав не представляет.
Эдвард больше не кричит ночами и не сжимает подушки. Прижав к себе Беллу, всегда обнимающую его особым образом – одна рука на талии, а вторая – на шее, – спит до самого утра. И хоть сны бывают спутанными, страшными, вынуждают проснуться и даже сжать зубы от воображаемо-реальной боли, девушку они не тревожат. Эдварду удается ее не тревожить.
А еще немаловажным фактом достижений является постоянная сухость простыней. Травки тому виной или концентрация на спокойном и здоровом сне жены – неизвестно. Просто факт. И просто до ужаса приятное ощущение.
Обед готовит Белла. Он не умеет, а поэтому прежняя обязанность остается на ней. В выходные, сразу после выписки, когда жене надлежало больше времени провести в постели, чем на ногах, благодаря кулинарному сайту и двум «первым блинам» Каллену удалось-таки сварить более или менее съедобную кашу. И миссис Каллен честно, без отвращения, ела ее. Но когда «срок» вышел, сразу же вернулась к плите.
Теперь она не пропускает нужные приемы пищи в своем рационе и с тем же рвением, с каким Эдвард следит за ней, вынуждает есть его самого. Без отговорок и обсуждений.