Эти самые люди, которые прежде были для Эдварда ничем иным, кроме как обыкновенными мужчинами, занимающимися своей работой и проводящими выходные в недорогих барах, стали теперь настоящими посланниками из Ада.
Вряд ли Элиот специально отбирал их по каким-то внешним факторам, но рабочие как на подбор оказались крепкими, хорошо слаженными и высокими людьми. Они таскали ящики днями и ночами и нарастили себе неплохие мускулы… а еще по понедельникам от них пахло алкоголем.
Эдвард крепче сжимает бумагу. Острые края тупой болью проходятся по коже, но это мало волнует. Боль хоть как-то приглушает воспоминания. С болью, как ни страшно признавать, они легче…
Мистер Каллен встретился с мистером Броуном и его командой на проходной. Они только что пообедали в столовой и возвращались к своей работе после обеденного перерыва. И надо же было ему в этот самый момент собраться перекусить чертовым сэндвичем с лососем!..
Броун бы вызвал восхищение у Эммета, проводившего в юности дни в спортзале (и, в конце концов, добившимся того, чего хотел), своей фигурой. Истинно медвежьей. Эдвард столкнулся с ним лоб в лоб и впервые за весь день ощутил иглы, как прежде свернувшиеся в толстый комок в известном месте. Броун недовольно сдвинул свои темные брови, сверкнул глазами и, пробормотав извинения, отступил назад, пропуская мужчину к офису.
Эдвард не помнил, как прошел мимо. И как не обернулся. И как не закричал. И как не вызвал подозрений у Леона, который в итоге принес тот самый горе-сэндвич.
Есть его Каллен не смог. Одного кусочка хватило, чтобы и так ожидаемое явление заняло свое место. Вот и кончился неплохо начавшийся день…
Оставив за спиной рабочий стол, он опрометью кинулся к уборной, возблагодарив бога за то, что она здесь предусмотрена. И, заперевшись, дал организму волю.
«Красивый мальчик».
«Белоснежный мальчик».
«Так дела не делаются, красавчик».
Сейчас, когда не только завтрак, но, кажется, и вчерашний ужин оказались во власти канализации, Эдвард молча смотрит на отражающиеся на плитке блики от лампы и перебирает пальцами комочек бумаги. Документ, судя по всему. Может, на доставку пасты. Может, на подпись. Черт его знает.
Перебирает, покручивая в руках, и думает, что делать дальше. Бывают мысли, которые не заставляют выть от боли. Они хорошие…
- Что же мне делать? – шептала она, сидя на зеленом покрывале и то и дело вырывая отдельные травинки пальцами. Шептала сама себе, уверенная, что сейчас одна. В маленьком домике на окраине поселка, рядом с шумящим лесом и журчащим за пятьсот метров ручейком – их тогдашнее жилье – одна. Несомненно, плакала. И то дело поправляла мешающие обзору волосы, кусая и без того покусанные губы.
Эдвард вернулся со встречи раньше запланированного и ожидал увидеть Беллу за какой-то книжкой, как в редкие минуты отдыха, или за подготовкой сценария очередного праздника для детей, как в рабочие моменты, но дома никого не нашел. А вот на маленькой лужайке за ним…
Девушка вздрагивает, когда его руки обнимают ее за талию. Вскрикивает, дернувшись из объятий.
- Ш-ш-ш, - успокаивающе бормочет Эдвард, целуя жену в побледневшую щеку и аккуратно поглаживая по плечам, - прости меня.
Белла стискивает зубы. Белла, приняв то, что рядом Каллен, обмякает.
- Ты раньше…
- Так получилось.
Быстро-быстро кивает. Выпускает из крепко сжатых пальцев травинки, собираясь подняться.
- Обед почти готов, я сейчас поставлю в духовку…
Эдвард помогает ей. Поддерживает под локоть, давая опору. Смотрит снизу вверх, хмурясь при виде слез. Но пока ничего не говорит. Не хочет расстраивать еще больше.
Белла действительно идет к дому – здесь меньше ста метров, – на ходу стирая соленую влагу. Ее спина подрагивает, тонкий сарафан от ветра то и дело метается из стороны в сторону.
Эдвард встает следом, намереваясь идти за женой, как она останавливается. Нерешительно, низко опустив голову. Сжимает ладони в кулаки. Оборачивается.
Огромные карие глаза наполнены болью. Неизмеримой, непонятной ему болью, которая водопадами течет наружу.
- Белла…
Однако пресекая все его попытки подойти, в два раза быстрее, чем приходят такие мысли, девушка сама, бегом, бросается к Каллену. И что есть мочи обнимает его, притягивая к себе. С отвратительной ему безутешностью плачет, мотая головой на любые расспросы.
В конце концов, истерика, конечно, приходит к логическому завершению. Откинув папку с бумагами на край одеяла, Эдвард сидит на нем, устроив Беллу у себя на коленях и прикрыв ее голые плечи наскоро снятым пиджаком. Гладит и перебирает каштановые волосы. Изредка наклоняясь к ним, целует жену. Со всей нежностью, какую хочет выразить.
Это не остается незамеченным. Она говорит.
- Элис позвала нас в Вирджинию.
- На выходные?
- Да, - Белла покрепче стискивает пальцами его руку, отданную ей в распоряжение.
- Ты плачешь из-за этого?
Девушка жмурится. Изворачивается на его коленях, ложась так, чтобы посмотреть в глаза. И, сморгнув остатки соленой влаги, кивает.
- Я не могу ее видеть, Эдвард…
- Элис? – тот удивленно изгибает бровь, припоминая все рассказы Беллы о том, как сильно они с сестрой сдружились в колледже. Не разлей вода.
- Нет… Ирму.
И тут же, словно бы сказав что-то непозволительное, морщится, как от боли, поджав губы.
- Белла…
- Я знаю, что это ужасно, - признает она, сильно волнуясь и уже снова начиная плакать, - это так ужасно, Эдвард… но я не могу. Я больше не могу. Мы говорили по скайпу час назад, и я видела, видела эту девочку, видела, как Элис ее любит, и я… а у меня… у меня так никогда не будет!
И все, предел преодолен. Сдерживание отошло назад. Снова слезы.
- Я не могу видеть ее детей, gelibter, - стонет миссис Каллен, поражаясь святотатству звучания своих слов и жестокости, что в них таится, - я не могу видеть мамочек…
Второй раз Белла вскрикивает, правда, придушенно, когда думает, что муж отстраняет ее от себя. Как испуганный ребенок крепко-крепко держит его, не желая отпускать. И только уверившись, что Эдвард всего лишь хочет устроить ее на своем плече, позволяет. Обессилено приникает к нему, тихонько всхлипывая.
- У нас все получится, - тем временем, целуя каждую слезинку, оказавшуюся в достаточной близости для него, обещает мужчина, - и дети, и внуки… у нас все с тобой получится, Мамочка.
- Не надо, пожалуйста… не надо…
- Белла, у тебя будет ребенок. У тебя будет столько детей, сколько ты захочешь. Я обещаю.
Эдвард поправляет филатху. Эдвард улыбается.
Свою веру передает жене поцелуем. Легким, невесомым, но перерастающим по ее инициативе в глубокий, едва ли не отчаянный.
- Я люблю тебя…
Что самое неожиданное, свое обещание Эдвард сдержал – он всегда верил, как ни странно, что дети будут. Будут обязательно. Однажды. А если нет, знал, какими еще путями можно их получить…
Но важно в маленькой вспомнившейся истории не это. Важно то, что Белла справилась. Она взяла себя в руки в тот день, глубоко вздохнула и, полежав еще немного в его объятьях, вместе с Эдвардом набрала сестре. Согласилась приехать. И даже улыбнулась.
Ей было так больно, что не передать словами. При всей любви к Элис, при всей любви к маленькой племяннице, больно. Там, в Вирджинии, старательно делала вид, что все хорошо. Но ночью после возвращения… Эдвард никогда не видел, чтобы жена так плакала. В тот день, похоже, ее горе достигло апогея.
А сегодня его апогей. И сегодня ему, стиснув зубы, тоже надо решиться на какое-то время забыть обо всем случившемся. Просто необходимо, как бы тяжело ни было.
К вечеру Элиот ждет отчета.
К завтрашнему утру нужен план работы.
А в среду – совещание.
На постепенное вливание обратно в коллектив нет времени. И не было. Браться за все надо прямо сейчас.
Насилу остановив истерику, Эдвард встает с пола. В сотый раз жалеет о том, что не взял с собой успокоительных капель, но тут же находит другое успокоительное. И произносит его вслух, прислушиваясь к мелодичному звучанию имени:
- Изабелла.
Усмехается – ее немое присутствие очевидно. Так же, как и вера в него. Так же, как и борьба за него.
- Изабелла.
Активируя смыв и прополаскивая рот, Эдвард внимательно смотрит на себя в зеркало, подмечая, что слезных дорожек нет, глаза не опухшие и кожа не такая уж и белая. По крайней мере, не смертельно. По крайней мере, жить можно.
- Изабелла.
Глубокий вдох.
Выдох.
- Изабелла, - и снова вдох.
Все, пора.
Дверь открывается, выпуская мужчину из уборной.
Двумя часами позже, когда мысли о Броуне и его команде задвинуты на задний план, когда горький привкус желчи во рту уничтожен мятной жвачкой и третья кружка чая от услужливого Леона остывает на красивом маленьком блюдечке, Эдвард чувствует себя человеком. Второй раз за весь день – приятное чувство.
Впереди маячит возвращение домой, к Белле, теплая постель и ласковые объятья. Она улыбнется, когда его увидит, и не будет плакать. Она с нежностью поделится ощущениями долгожданной беременности. Ну не лучшая ли это награда за все, что было? А тот «комочек», как она ласково его называет, тот ребенок, что под сердцем – за все будущее? Вполне справедливая оценка.
На часах половина пятого, и Эдвард ждет звонка от Элиота. Заканчивает с кое-какими планами, с удовольствием отмечая, что работа как-никак дает отвлечься, если взяться за нее. Все-таки он правильно сделал, что выбрал свой путь. Вряд ли стоматологическая карьера привлекала бы его больше маркетинга.
Звонит мобильный. Звонит на дальнем конце стола, под кипой бумаг, подсвечивая их дисплеем. Эдвард подумывает о том, что Белла-таки не выдержала и решила позвонить, не глядя на их утренний договор в лифте, но номер оказывается не жены, хоть и знакомый.
- Мама? – удивленно зовет Каллен, откладывая ручку и с интересом глядя на рабочую заставку ноутбука.
- Привет, милый, - смущенно отзывается Эсми, - ты не очень занят?
Эдвард отворачивается к окну. Такому же, как и у Паркера. Разве что немного меньше.
- Не очень.
- Хорошо, я быстро, - торопливо соглашается она, явно обрадовавшись, - я хотела бы извиниться за все то, что наговорил тебе папа, милый. Я только вчера узнала, и он…
- Мне не нужны извинения, - Эдвард поджимает губы, с ненавистью встречая знакомое сосание под ложечкой, когда вспоминается грозный тон и вид отца. Возможно то, что всю жизнь он не соответствовал его ожиданиям, «комплекс неполноценности», как любят утверждать психологические журналы, послужило не меньшей причиной столь долгих терзаний. Подлило масла в огонь.
Карлайл если и хвалил его, то скованно, с жесткой улыбкой. А вот что касалось наказаний и упреков, что касалось обидных слов – с лихвой, пожалуйста! Даже к тридцати годам ничего не изменилось. Он по-прежнему не видел в нем ничего, кроме объекта своих неоправдавшихся надежд.
- Эдвард, послушай меня, пожалуйста, - миротворец, коим мама всегда являлась, не дает ему вставить и двух слов, - это было глупо с его стороны и жестоко, я знаю. Он не имеет право высказывать тебе подобное, тем более по телефону…
Эдвард делает глубокий вдох, прогоняя воспоминания о том разговоре и времени, последовавшем за ним. Вечер, когда он заставил рыдать Беллу и когда едва не попался в лапы очередному мужчине, ярко отпечатался в памяти. Вплоть до последней снежинки и тонкой струйки сигаретного дымка.
- Что ты хочешь, чтобы я сделал? – в конце концов не выдерживает Каллен. - Назвал его «папочкой»?
- Эдвард, - она наверняка закатывает глаза. Она никогда так не делала прежде, но в последнее время Эдвард замечал за ней это довольно часто, - пожалуйста, прекрати.
- Мама, я не хочу все это обсуждать. Если тебе не о чем больше со мной говорить, как о Карлайле, давай попозже…
- Я хочу позвать вас на ужин! – выкладывает все карты Эсми, опасаясь, что он сейчас оборвет разговор. - Эдвард, вас с Беллой, к нам, сегодня в семь. Пожалуйста.
Чертово «пожалуйста»… сколько можно его повторять?
- Я не думаю, что это хорошая идея.
- Милый, вы же близкие люди, - Эсми давит на жалость или на сыновью любовь? И то, и иное по отношению к Карлайлу вряд ли пробудятся от векового сна, в таком случае, - вы поговорите, помиритесь…
А потом, утратив практически все аргументы, говорит. Тихо-тихо:
- Я не хочу выбирать между вами, Эдвард…
И эта фраза огненной стрелой пронзает сознание. Пронзает, вытягивая наружу ту же фразу от Беллы неделю назад. Там, в холодной ванной, когда сказала ему о ребенке: «Не заставляй меня выбирать между вами».
Господи…
- Ты не обязана этого не делать.
- Вы не встречаетесь, не пересекаетесь, не звоните друг другу! – сетует Эсми, едва ли не плача. - Как же не выбирать!
- Мама…
- Эдвард, пожалуйста! – восклицает та, громко выдохнув. Ее голос дрожит.
Вот и очередная точка невозврата.
- У меня не получится.
- Милый…
- В семь. У нас не получится в семь.
Эсми на мгновенье замолкает. Потом робко спрашивает:
- А в восемь?
- В восемь – да. Мы приедем, мама.
Она начинает горячо благодарить и улыбаться при этом – слышно по голосу, – а Эдвард с нежность лелеет в голове образ хрупкой миловидной женщины с мягкими бронзовыми волосами и красивыми зелеными глазами. Она настоящая мама. Она – пример для подражания. Каллен даже не сомневается, что Белла будет такой же. Она очень похожа на Эсми…
- До встречи, Эдди, - ласково прощается старшая миссис Каллен, припомнив его детское прозвище.
Эдвард улыбается, довольно, как ни в чем не бывало, как сотню раз прежде, хмыкнув:
- Пока, Mutti (мама).
Но, выключив телефон, неутешительно замечает, что сегодня, помимо всего уже произошедшего, предстоит еще один не самый легкий и не самый приятный разговор.
«Чудесный» день.
*
В коридоре возле их двери витает вкуснейший аромат сливочно-чесночного соуса, который Белла готовит только к одному блюду и только в особенные дни. Внутри Эдварда несомненно ждет «Омар Термидор а-ля Изабелла», и это обстоятельство не может не радовать. Весь сегодняшний день после ухода в восемь тридцать утра, мужчина ждал, когда вернется. И разговаривая с Элиотом, и рисуя схемы, и спускаясь за лососем, и особенно в туалете, в обед, когда больше всего мечтал увидеть рядом жену и посильнее обнять ее, ждал. Долгое ожидание тоже пытка. Зато когда приходит возможность его утолить…
Белла открывает дверь меньше чем через десять секунд после того, как Каллен нажимает на звонок. Открывает, широко улыбаясь при виде его. И вешает полотенце, что держит в руке, на плечо.
В квартире тепло, ярко горит свет в прихожей, аромат становится сильнее, вовлекая внутрь… никакого сходства с мрачным и темным переулком и ледяной улицей, через которую, благо, ему не пришлось идти, с ароматом сигаретного дыма в такси…
Эдвард с удовольствием делает шаг вперед, заходя внутрь, и тут же закрывает за собой дверь. Хочет как можно больше сконцентрировать всю атмосферу уюта и комфорта здесь. Ничего не хочет выпустить наружу, потерять. Даже каплю.
- Привет, - говорит девушка, легонько, в состоянии если нужно, прекратить, гладя его по щеке.
Мужчина кивает. Кивает и, не отвечая, обвивает жену за талию, привлекая к себе.
С наслаждением и любовью целует губы, ставшие, как и прежде, мягкими и розовыми. Будто не было ни больницы, ни крови, ни их синевы.
Белла снова в своем любимом желтом халате, материя которого – махровая – самая приятная для пальцев. Будь его воля, этот момент и эти ощущения – все-все, ничего не выкинув, – Каллен бы запечатлел как на фотопленку. Сохранил и потом множество раз пересматривал.
- Привет, - чуть позже отвечает он, заканчивая поцелуй.
- У тебя цветущий вид, мистер Победитель, - ласково замечает Белла, оглядев мужа с ног до головы и не заметив ничего, что могло бы потревожить.
У Эдварда внутри теплеет – и от ее слов, и от прикосновений, и от вида. Умиротворенного.