Идиотская ситуация, если подумать. Минсок делал горячий шоколад для человека, который спал с его бывшим. Зашибись. Ещё глупее, что Минсока беспокоило то, что об этом думал Чонин, и то, что теперь чувствовал Чунмён. И почему, чёрт возьми, ни один из них троих не выглядел счастливым?
Чонин задумчиво разглядывал содержимое чашки. Минсок в итоге не выдержал и подбодрил:
— Пей спокойно. Яд вчера кончился. Не отравлено.
Чонин слабо улыбнулся и пальцами провёл по ручке чашки.
— Не думал об этом. Думал, ты хотел поговорить. — Долгая пауза и неизбежное: — О нём.
— Зачем? — Минсок пожал плечами и стёр салфеткой пару тёмных капель с гладкой поверхности.
— Не знаю. Может быть, потому что он до сих пор для тебя много значит?
— Это вообще не твоё дело, так что сиди себе и пей шоколад. Молча.
— А ты думал начать всё сначала? Хотя бы попробовать?
Минсок умудрился одновременно закатить глаза, изогнуть бровь и изобразить вселенское отчаяние всем обликом. Видимо, хорошо получилось, потому что Чонин едва не захлебнулся шоколадом и не свалился с табурета.
— Собираешься обсуждать мою личную жизнь? — Дежавю.
— Собираюсь. Не с Чунмёном же об этом говорить. Он слишком… — Чонин помолчал, взял ложку и помешал шоколад в чашке, затем всё же договорил: — …зависим.
— От тебя?
— От тебя. Хотя и от меня тоже, но это другое.
— У меня нет желания говорить о нём, — решительно подвёл черту Минсок. В самом деле, какого чёрта? Минсок не пытался отдалиться от Чунмёна, он вообще ничего плохого не делал. Это Чунмён отдалился. Сам. И сам закрутил тут интрижку с Чонином. Или не интрижку. Но какого чёрта разбираться со всем этим должен Минсок? Только потому, что у него полно свободного времени? Что забавно, у Чонина тоже полно свободного времени. Зато остальные, как пчёлки, в трудах и заботах.
— Ладно. — Чонин допил шоколад и отставил чашку. — Спасибо. Было вкусно. И да, я пойду тогда. Чтобы тебя не напрягать.
— Ты меня не напрягаешь.
— Тогда чего ты уже десятый раз одну и ту же чашку трёшь полотенцем?
— Надо добавлять «хён».
— Хён, — послушно добавил Чонин. Мелкий засранец. Пока не напомнишь, сам не сподобится.
— До завтра, Чонин.
— В переводе на нормальный язык, должно быть, это означает «проваливай к чёрту».
Минсок замахнулся полотенцем — и мелкого засранца как ветром сдуло.
▲▲▲
Ночевать в тот день Минсок решил в своей сеульской квартире, но не думал, что туда нагрянет Чунмён. Видимо, слишком часто его вспоминали, вот он и явился.
Минсок открывал дверь без спешки, зевал на ходу и не ждал сюрприза. Увидев же Чунмёна, он замер и пару раз моргнул. Не помогло — тот отказывался расточаться в воздухе.
— Где он?
— Кто? — машинально уточнил Минсок, не выходя из ступора. На волосах и лице Чунмёна блестели крошечные капельки. Должно быть, на улице дождик моросил.
— Не будем играть в глупые игры, — чуть поморщившись, веско заявил Чунмён и нахмурился. — Что ты ему сказал? И где он вообще? Ему сейчас… Чёрт, Минсок…
— Надо добавлять «хён», — на автопилоте пробормотал Минсок, отчаянно пытаясь сложить в уме сумму из непонятных ему слагаемых.
Чунмён тем временем деловито закрыл дверь и принялся рассматривать обувь.
— Он у тебя? Зачем ты вообще влез в это? Я думал, что мы поставили точку. Или это просто глупая ревность? Почему ты просто не можешь отпустить… отпустить всё?
В последнюю фразу Минсок врубился. В отличие от остальных.
— Ты уверен, что это мне надо отпускать? Не тебе?
— О чём ты?
— Ты не выглядишь счастливым.
— Господи! Да откуда тебе знать, счастлив я или нет?
— Я тебя знаю.
— Замечательно! Никто меня не знает и понять не может, а ты вот, пожалуйста, знаешь всё на свете…
— Слева поставь, — поморщившись от досады, велел Минсок. Чунмён, сбросивший обувь и пытавшийся где-нибудь её пристроить, беззлобно чертыхнулся и послушно переставил ботинки туда, куда велели.
— Так вот…
— Давай сюда. — Минсок отобрал лёгкую куртку и аккуратно повесил её в стенной шкаф. — Теперь иди и умойся. Кофе будешь?
— Лучше чай.
— Чёрт с тобой. Чай. Ванная вон там.
Как ни странно, Чунмён отлично ориентировался в квартире и без подсказок Минсока, хотя никогда прежде тут не был. Квартирой Минсок обзавёлся уже после… После.
Пока Чунмён приводил себя в порядок, он возился с чаем и размышлял. Постепенно всё чётко вырисовывалось в голове: кто-то сболтнул, что видел Минсока и Чонина вместе, что они куда-то ушли вдвоём, а потом Чонин куда-то запропастился с концами. Небось, мелкий засранец и на звонки не отвечал ещё, чем довёл Чунмёна до ручки. Тот насочинял себе всякое и примчался к Минсоку спасать «драгоценного тонсэна». Можно подумать, Минсок собирался устраивать «драгоценному тонсэну» выволочку! Хотя стоило бы, только по другому поводу, никак с Чунмёном не связанному.
Чунмён порывисто влетел в комнату, смерил Минсока испытывающим взглядом и подытожил:
— Его тут нет.
Видать, всю квартиру облазил в поисках хладного трупа или качественно связанной тушки.
Минсок вздохнул, переставил на низком столике чашку с чаем и похлопал по подушке, предлагая Чунмёну сесть. Тот остался стоять. Ему же хуже.
— Минсок…
— Что?
Чунмён как-то вдруг сразу поник и медленно опустился на подушку.
— Наверняка где-то танцует в своих долбаных наушниках, не отвечает на звонки и совсем не думает о том, что ему нельзя… — Чунмён устало провёл ладонью по глазам и потрогал чашку с чаем. — Ты ведь понимаешь, всё и так сложно. Крис и Лухан, камбэк отложили, а тут ещё… Чонин. Что ты ему сказал? Это же из-за меня, да? Почему ты вдруг… Вроде не обращал внимания столько времени, а тут…
— Он твердолобый, но не дурак. Выпей и успокойся. Ничего я ему не говорил, да и зачем? Это у него куда больше поводов для волнений, чем у меня. Со мной ты был счастлив. С ним — нет. Говорю, он не дурак и прекрасно всё понимает.
— Всё-то ты знаешь… Вечно у тебя всё по полочкам. — Чунмён огляделся и слабо улыбнулся. — Всё на своих местах. Ненавижу.
— Я знаю. Тебе всегда нравилось что-то переставлять и убеждать меня, что так будет лучше.
— Потому что нельзя всё время смотреть на один и тот же пейзаж. Так не бывает.
— Бывает.
— Вот и нет.
— Надо добавлять «хён».
— Господи…
— Это перебор. Просто «хён» достаточно, — не удержался от улыбки Минсок. Он достал телефон, пролистал длинный список под именем Чонина — тот менял номера как перчатки, нашёл нужный и принялся ждать. Чонин соизволил ответить гудке на двадцатом.
— Хён?
Минсок молча протянул телефон Чунмёну и отвернулся, старался не слушать тихий голос, втолковывающий Чонину, что тот свинья, какая именно, включая породу и окрас, методы перевоспитания и процесс превращения свиньи в человека, который будет весьма болезненным. Минсок старался ничего не слышать, просто думать о реакции Чонина на происходящее. Бывший Чунмёна позвонил ему и отдал телефон Чунмёну. Ну что тут скажешь? И дураку понятно, что поздним вечером Чунмён сидит где-то с бывшим. Может, не просто сидит. Не очень красиво, в общем-то. Что же сделает Чонин? Всё бросит и тоже примчится к Минсоку в гости? Вроде как поговорить сразу втроём и больше не мучиться. Отличная идея, вот только Минсок от неё был не в восторге. К чёрту. Проще выкинуть Чунмёна за дверь, пусть сами разбираются. Без Минсока.
Он стиснул зубы, различив тихое «Люблю тебя, Чонин-а». Такое фальшивое. Неужели Чонин верил в это? А сам Чунмён? Неужели он не замечал, каким голосом и с каким лицом говорил это?
— Спасибо. — Чунмён аккуратно придвинул к нему телефон. — Наверное, я пойду. Извини, что так вот вломился и сбил тебе весь график.
Какой, к чёрту, график?
— И вообще, ты прав, конечно же.
В чём именно?
— Просто всё слишком сложно, и… Особенно теперь.
Что сложно-то?
Чунмён привычно игнорировал немые вопросы, которые Минсок задавал с помощью мимики и взглядов. Немые вопросы Минсока вообще никто и никогда, кажется, не слышал и не замечал. Хотя нет, когда-то именно Чунмён — слышал и замечал. Всегда. Но теперь и он разучился.
Минсок поплёлся хвостом за Чунмёном, вручил ему куртку и прислонился плечом к стене, наблюдая за попытками Чунмёна одеться и одновременно что-то сбивчиво объяснить. Они оба друг друга не слушали. Чунмён никак не мог попасть рукой в рукав, хмурился всё сильнее, а Минсок ни о чём не думал. В голове у Минсока царил вакуум, иначе он бы ни за что ничего подобного не брякнул бы.
— Скажи это.
Чунмён замер и испуганно уставился на него.
— Что?
— Просто скажи. Хочу услышать, сколько в этом лжи, а сколько правды.
— Минсок, ты о чём? — Чунмён растерянно смотрел на него и не понимал. Или не хотел понимать?
Он потянул за болтавшийся рукав, прижал Чунмёна спиной к стене и опять потребовал:
— Скажи это. Мне.
— С ума сошёл? Что сказать-то? И пусти меня!
Минсок не отпустил, наоборот — прижал к стене крепче и чуть наклонил голову, чтобы лучше видеть каждую безупречную линию, блеск глаз и ловить тёплое дыхание. Лёгкий аромат корицы — в стиле Чунмёна, как приправа к кофе.
— Скажи. Что любишь. Хочу услышать, сколько теперь в этом лжи. Или скажи, что не любишь. Измерим правду.
Чунмён молчал. Смотрел на него и молчал. Бледный, красивый, дрожащий… с одуряющим запахом корицы, впитавшимся в светлую кожу. Всего несколько слов, чтобы расставить всё по своим местам раз и навсегда. Неужели Минсок просил так много? Всего несколько слов!
Чунмён слабо помотал головой и попытался вырваться. Попытка закончилась поцелуем. Потом уже тонкие пальцы путались в волосах Минсока, отчаянно цеплялись за пряди, больно тянули. Чунмён что-то тихо промычал, но прерывать поцелуй не стал. У него бы и не вышло. У Минсока, к слову, тоже. Недавнее самообладание испарилось в мгновение ока, стоило лишь дорваться до хрупкого тела.
— Жрал бы ты побольше… — выдохнул Минсок Чунмёну на ухо, оторвавшись на секунду от его губ. Хотя бесполезно. Сколько ни съешь, нервы всё равно обточат до костей. А Чунмён нервничал больше всех в последний год.
Чунмён порывался что-то сказать, но Минсок не давал ему такой возможности. Хватит уже, наговорились на пару жизней вперёд. Всё равно Чунмён не собирался говорить то, что Минсок хотел услышать, а Минсок не собирался слушать что-то иное. Надоело.
Куртка Чунмёна полетела на холодный пол, на неё они и свалились. Бардак, конечно, Минсок предпочитал кровать и комфорт, и всё по правилам, но прямо сейчас ему было наплевать на детали. Он старательно — даже одержимо — выпутывал Чунмёна из одежды, срывал слой за слоем, пока гладкая кожа под ладонями не покрылась пупырышками от холода.
Чунмён продолжал цепляться пальцами за его волосы, шептать без остановки его имя и мотать головой. Словно желал оттолкнуть, но не мог перестать прижимать к себе. И что бы он там ни говорил, его тело помнило Минсока. На поцелуи он тоже отвечал так, что Минсок сходил с ума ещё больше: гладил ладонями по щекам, убирал со лба волосы, кончиками пальцев смахивал крошечные, почти незаметные, слезинки в уголках глаз, шептал что-то успокаивающее, но напрасно. Успокоиться следовало им обоим, одновременно, но это было невозможно. Точно так же невозможно, как соблюдать порядок, который боготворил Минсок.
Ладонями и губами по выгнувшемуся телу. Сразу тысяча и одно доказательство обоюдного желания. Изящные очертания тонкого бедра, хрупкость под светлой кожей и маленькая ступня с удивительно розовой и почти круглой пяткой. Вволю налюбовавшись ногой Чунмёна, Минсок закинул её себе на плечо и провёл пальцами по плоскому животу, чутко улавливая дрожь мышц. Он помедлил, выжидая, но так и не услышал ни запретов, ни возражений. Чунмён знал, что сейчас будет, но даже не попытался остановить его.
Злость и возбуждение — паршивое сочетание, но одно лишь понимание этого не способно никого остановить и образумить. Минсок вообще редко злился по мелочам, но иногда накапливалось. Сейчас был тот самый случай. Не так давно Чунмён говорил Чонину, что любит, а теперь не останавливал Минсока и не мог сказать, что больше не любит. Они даже расстались по-идиотски, когда до конца не понять, то ли всё, то ли есть надежда.
Тем хуже. Для Чунмёна. Доигрался.
Минсок резко развернул его, провёл губами по спине и потянул за бёдра. Раздвинув ягодицы, погладил кончиками пальцев нежную кожу у входа. Растягивать не нужно, Чунмён явно занимался сексом регулярно. Минсок даже знал, с кем. И злился ещё больше. Не на Чонина, а на Чунмёна, который то ли по дурости, то ли ещё почему-то ошибался кроватью. В конце концов, это не Чонин увёл у Минсока Чунмёна. Это Чунмён сам умотал чёрт знает к кому, в итоге вот на Чонине остановился. И теперь все трое дружно страдали, а причину этих мук знал лишь один из них.
Чунмён глухо застонал, хотя Минсок всего лишь провёл твёрдым членом меж его ягодиц. Ещё раз — мучительно медленно. Замереть, приставив головку ко входу, и ждать. Ждать-ждать… И Чунмён сам нетерпеливо подался бёдрами назад, разрешая и умоляя.
Прикрыв глаза и довольно выдохнув, Минсок дёрнул Чунмёна к себе, вошёл в него полностью. Затаив дыхание от сводящей с ума узости, обхватил Чунмёна руками, прижал спиной к своей груди — крепко-крепко. Чунмён почти сидел у него на бёдрах и дрожал, но уже не от холода. И громко застонал от резкого рывка, привстал на коленях, чтобы смягчить толчок, но Минсок потянул его к себе, заставил почти упасть обратно, насадившись на член. Новый стон расколол тишину, смешавшись с тяжёлым сдвоенным дыханием.
Минсок легонько сжал зубами светлую кожу на шее, вновь почуял запах корицы и тихо зарычал. Пока нюхал шею и прижимался к ней губами, пьянея от сладковато-терпкого аромата, он двигался внутри Чунмёна плавно и неторопливо. Чувствовал, как Чунмён тёплыми ладонями накрывал его ладони, чуть сжимал пальцами на пике каждого толчка.
А потом кто-то позвонил в дверь.
От неожиданности Минсок резко сменил темп и дёрнул Чунмёна на себя, тот не смог сдержать стон — громкий и отчётливый. Человек по ту сторону двери не мог не услышать это. На первом этаже дежурил консьерж, чужие тут не ходили, так что и двери всюду стояли тонкие.
— Мин…
Минсок закрыл Чунмёну рот поцелуем, предварительно заставив его повернуть голову, потом вновь сильно толкнулся в хрупкое и такое горячее тело, сорвав с губ Чунмёна новый громкий стон. Он двигался сильно, глубоко и ритмично, постепенно наращивая темп. И он старался выбросить из головы все мысли по поводу недавнего звонка.
Один человек знал, что ещё немногим более получаса назад Чунмён был у Минсока. И именно этот человек, скорее всего, стоял за дверью и прекрасно слышал каждый звук. И не менее прекрасно понимал, что всё это означало. И меньше всего на свете Минсок хотел бы быть на его месте. На своём, впрочем, тоже.
Чунмён честно пытался молчать, но у него ничего не получалось. Он кусал ребро ладони, но всё равно умудрялся выдыхать имя или коротко стонать. Притянув его к себе, вжавшись в его тело, Минсок стиснул его руками и зажмурился. Мышцы напряглись — все до единой, с головой накрыла волна удовольствия, по телу пробежали судороги, и дыхание окончательно сбилось. В голове не осталось ни одной мысли, а руки уже машинально скользнули по бёдрам Чунмёна. Он обхватил ладонью слабо пульсирующий ствол и в пару резких движений помог Чунмёну кончить.
Минсок удерживал Чунмёна ещё минут десять, оставаясь внутри и крепко обнимая. Потом Чунмён всё же высвободился, подобрал разбросанную одежду и ушёл в ванную, так ни разу на Минсока и не взглянув. Собрался он и привёл себя в порядок довольно быстро, правда, ничего не смог поделать со следами на шее — просто поднял повыше воротник.
Минсок открыл дверь, а Чунмён застыл на пороге, побелев как полотно.
Напротив двери сидел на ступеньке Чонин и что-то вертел в руках. Он медленно поднял голову, окинул их обоих немного задумчивым взглядом, лениво поднялся, потянулся, в два шага добрался до Чунмёна, сунул ему брелок — его и вертел в руках, кивнул Минсоку, круто развернулся и легко сбежал вниз по лестнице.