— Терпеть. Этого. Не могу, — раздельно отчеканил Хоаран.
Джин прямо смотрел на него.
— Может, ты сразу скажешь, что ещё тебе не по нраву?
Странный поединок в “гляделки” продолжился.
— Много чего, — негромко и опасно.
— Ну, я уже понял, что волосы лучше не трогать…
— Идиот, — подытожил Хоаран.
До Джина дошло. Хоаран имел в виду отнюдь не прикосновение к волосам, а то, что ему пытались навязать свой план действий. Ну ещё бы! С его-то нравом…
Наконец, рука Джина обрела свободу. И тёплые пальцы Хоарана коснулись его подбородка, медленно скользнули по губам, кончиками прочертили едва ощутимые линии на щеке и остановились на скуле. Хоаран, слегка нахмурившись, смотрел на него и, казалось, о чём-то сосредоточенно размышлял.
Джин не двигался, отчётливо ощущая застывшие на его лице пальцы. Медленно, но верно все его чувства зациклились на этом прикосновении. Он тоже уставился на Хоарана, не понимая, что происходит, но испытывая что-то необъяснимое и странное.
Хоаран нахмурился ещё сильнее, медленно повёл пальцами к уху, соскользнул вниз — и теперь пальцы блуждали по шее, но больше не казались тёплыми. Ниже, ещё немного — прохладное прикосновение к ямочке меж ключиц и едва ощутимое поглаживание. Невольно Джин сглотнул и затаил дыхание.
— Что ты чувствуешь? — очень тихо спросил Хоаран, пристально глядя на него.
— Не… знаю…
— Хорошо.
Влажные рыжие пряди задели подбородок Джина, а прохладные пальцы сменили горячие губы и кончик языка, внезапно оказавшившийся в той самой ямочке меж ключиц. Слишком неожиданно и быстро — Джин задохнулся от нового непривычного ощущения. Это не совсем прикосновение, больше похоже… Как будто Хоаран надавил кончиком языка, вызвав странные эмоции, приправленные лёгкой, но приятной болью. Трудно было представить, что язык может быть таким твёрдым. Давление так же внезапно сменилось едва ощутимым дразнящим касанием, вновь повторилось. Контраст оказался сногсшибательным в буквальном смысле слова — Джин ухватился за Хоарана и практически повис на нём.
У Джина в голове завертелись обрывки чудом выживших мыслей: тэквондо, хоарандо… Это то самое искусство, с помощью которого древние воины Силлы могли исцелять раны, лечить, убивать и… делать вот это? Акупрессура? Находить определённые точки на теле каждого человека, воздействовать на них нужным образом…
Наверное, он был прав, потому что пальцы Хоарана медленно заскользили по плечам, дотрагиваясь по-разному, кое-где задерживаясь, спустились на грудь, изучили живот, бёдра, ноги, потом так же пропутешествовали вверх, но уже со спины, добрались сзади до шеи и потревожили затылок, отыскав в процессе ещё несколько мест, прикосновения к которым возымели тот же эффект, что и надавливание на ямочку меж ключиц.
Протянув руку над плечом Джина, Хоаран опёрся ладонью о стену и вопросительно посмотрел ему в глаза. “Достаточно?”
— А ты… — выдохнул он, пытаясь выровнять дыхание. — Где…
Хоаран слегка повернул голову влево и нажал пальцем на проступившую ямку между шеей и ключицей. На коже осталось белое пятно, но оно почти сразу пропало.
Джин прикоснулся к этому месту легонько, отчего перед глазами вновь промелькнула неуловимая улыбка. Он помрачнел, подался вперёд и прижался губами. На этот раз его соперник вздрогнул и слегка запрокинул голову. Не соврал, стало быть. Впрочем, разве он мог солгать?
Но это так приятно — заставить Хоарана слегка дрожать от разбуженных чувств. Правда, продолжалось недолго — они вновь поменялись ролями, и теперь дрожал Джин. Хоаран нашарил что-то за его спиной и увлёк его за собой. Похоже, хотел выбраться из ванны, не прекращая исследовать Джина. Последний не возражал.
Пока что.
Когда они остановились у кровати, он всё-таки не выдержал:
— Разве это… не должно быть быстро?
В ответ прозвучало знакомое:
— Идиот. Я ещё и не начинал ничего делать.
А вот теперь Джин опешил. Как же называлось то, что происходило буквально только что?
Хоаран прикрыл глаза.
— Мы же ни черта друг про друга не знаем, сам посуди. Я, конечно, могу просто… — Он замолчал, но Джин понял, что Хоаран имел в виду. — Но ты ведь не этого хочешь, так?
Джин уже сам не знал, чего хотел, поэтому просто потянулся к Хоарану, избрав целью единственное место, от прикосновений к которому броня Хоарана трещала по швам, — то самое, что он сам показал. А потом всё же рискнул поцеловать вновь в губы, надеясь, может быть, всё же поймать ту самую улыбку. На этот раз Хоаран на поцелуй ответил и мягко, но стремительно перехватил инициативу, чему вряд ли стоило удивляться.
Джин честно пытался держать руки при себе, помня о первом неудачном опыте, но ему до боли хотелось дотронуться до этого упрямого парня. Желание перевесило опасения. Ладони скользнули по гибкой шее, по твёрдой груди, растерянно блуждая пальцами по коже, задевая иногда шрамы. По рукам он не получил, однако, что вдохновило на подвиги. Исследовать Хоарана оказалось так же приятно, когда сам объект нынешнего исследования проводил аналогичные действия в отношении Джина. Разумеется, Джин не владел той техникой, которую продемонстрировал Хоаран, но, похоже, его поползновения тоже производили нужный эффект. По крайней мере, теперь оба дышали с трудом и дружно путались в конечностях. Когда они свалились на кровать, стало удобнее.
Прижав своим телом Джина к простыням, Хоаран вновь перехватил инициативу, пустив гулять по коже уже губы, а не руки. И если руки были осторожными, словно ветер, то губы напоминали огонь: обжигали, дразнили, ласково припадали и вновь жгли. Как будто все чувства, что жили в этом человеке, сосредоточились в его губах — лишь они проявляли страсть и букет эмоций, таили в себе загадку и выдавали несдержанность. Хоаран великолепно владел собой, каждым кусочком своей плоти, но только не губами.
Джин закрыл глаза и запрокинул голову, пытаясь справиться с богатыми ощущениями. Он никогда не считал себя впечатлительным или хоть сколько-нибудь чувственным, но, вероятно, это зависело от подхода к делу.
Потом Хоаран куда-то подевался, но открывать глаза было лень, тем более, разгорячённое тело приятно овевал слабый ветерок.
Хоаран дотянулся до бутылки с маслом, которую прихватил из ванной и уронил на пол у кровати. Можно и проще обойтись, но зачем искать трудные пути?
Джин напряжённо прислушивался. Вскоре рядом зашуршали простыни, кожу вновь обожгли губы, но к этому прибавились пальцы, гладившие внутреннюю поверхность бедра. Пальцы медленно пробирались выше и добрались-таки до цели, слегка погладили, один злонамеренно слегка скользнул глубже. Джин непроизвольно напрягся, за этим сразу последовали успокаивающие и расслабляющие поцелуи, ласкающие грудь. Внезапно проникновение повторилось — одновременно с обжигающим прикосновением губ. Неудобно, но не сказать, чтоб неприятно. Ещё поцелуй и снова движение внутри: постепенно, ненавязчиво, пока чувство неудобства окончательно не приглушилось.
Джин прислушивался к себе, не останавливая Хоарана. Тот явно знал лучше, что нужно делать. И он не торопился. Джин не мог сказать: плохо ли, хорошо ли, но он сейчас действительно не думал. Не думал вообще, ни о чём, даже не пытался. Хоаран умудрился заставить его сосредоточиться только на ощущениях, а вскоре движения внутри тела стали даже приятными. Заметив это, Хоаран едва заметно улыбнулся и оставил Джина в покое, что последний воспринял не с восторгом.
Впрочем, теперь Хоаран склонился над лицом Джина и припал к губам. Этот поцелуй не походил на предыдущие: глубже, жёстче, яростнее, но и выразительнее. Джин охотно подался навстречу такому бурному всплеску страсти, почувствовал скольжение ладони по бедру, непроизвольно закинул ногу на Хоарана, вторую и, кажется, перестал дышать, набрав воздуха в грудь, когда Хоаран освободил его губы.
И не зря.
Воздух ему очень пригодился для резкого выдоха и удивлённого стона, когда Хоаран не жёстко, но и отнюдь не мягко вошёл в него. Он ухватился руками за плечи Хоарана, вцепился с силой так, что тот тоже не удержался от тихого шипения и остановился. Джин слегка дрожал, привыкая к необычному ощущению присутствия внутри себя чего-то нового. Хоаран же был напряжён, как струна.
Джин приник лицом к его плечу, прижался губами отчаянно, потом с трудом перевёл дыхание. И именно этот момент Хоаран выбрал, чтобы продолжить начатое.
Это оказалось совсем не так страшно, как представлялось поначалу. Джин даже успел уделить внимание плечу Хоарана поцелуем, после которого осталась отчётливая отметина на коже. Ему по-прежнему хотелось дотрагиваться до Хоарана — снова и снова. И он дотрагивался: проводил пальцами по груди, гладил плечи, ласкал шею…
Но внезапно ему стало не до этого, потому что движения внутри его тела изменились: не глубже и не сильнее, — просто совсем другие, волнующие и… Опять прижавшись лицом к плечу Хоарана, он едва сдерживал хриплые стоны, прерывисто и неровно дышал. Чувства приобретали кристальную чёткость и превращались из вихря в конкретные чистые определения: сладость, мука, истома, страсть, жажда, зной, упоение… и боль. Все вместе они становились чем-то неуправляемым и бешеным, изгоняли всё, что их не касалось, и каждое из этих чувств стремилось занять первое место. Невольно Джин протянул руку, чтобы прикоснуться к собственному доказательству нарастающего возбуждения — и его пальцы встретились с пальцами Хоарана. Они переплелись, дразня затвердевшую плоть. Джин торопился, а Хоаран ему мешал, замедляя темп. Наверняка Хоаран знал, что делал, но вот прямо сейчас Джин хотел послать его к чёрту, потому что выдерживать дальше ослепительный фейерверк перед закрытыми глазами становилось просто невозможно.
Оказалось, что возможно. И Джин просто откинулся на подушку, предоставив всё Хоарану. И когда его чувства достигли той степени яркости, что высекала слёзы из глаз, всё случилось сразу: вспышка внутри и высвобождение снаружи. Куда-то подевались слух, зрение и отказали все прочие органы чувств, в голове не осталось и подобия мысли, лишь дыхание с хрипом вырывалось из груди да бешено бросалось на рёбра сердце, словно собравшись пробить путь на волю. Джин даже не заметил, как рядом с ним вытянулся на простынях Хоаран — в таком же состоянии.
Относительно придя в себя спустя некоторое время, Джин медленно повернул голову, разглядывая Хоарана. Тот тихо лежал на спине и уже дышал почти ровно, потом медленно сел на кровати и смахнул пот со лба.
У Джина стены закачались перед глазами, когда он попытался сесть. Хоаран заявил что-то по поводу алкоголиков и пьяниц, но Джину было всё равно. Его куда-то тащили, окунали в воду, тёрли полотенцем или просто мучили — неважно. В голове царил полный вакуум, и его это полностью устраивало.
Затем наступило блаженное спокойствие: шёлк под спиной, мягкое под головой и тёплое рядом. К тёплому он охотно перебрался ближе, уткнулся носом в горячую кожу и вдохнул знакомый запах: похоже на пшеницу, смешанную с чем-то горячим и терпким. И, наверное, он забыл нечто существенное, но сейчас ему хотелось забывать.
Хоаран скосил глаза на Джина и вздохнул. Он уже который раз прокручивал в голове те слова, произнесённые так быстро, словно Джин боялся не успеть выговорить их. Почему он рассказал врагу то, что не всякому другу поведать можно? Почему поверил? Эти вопросы до сих пор не давали Хоарану покоя.
“Просто пообещай, что я забуду. Хотя бы на время”.
Джин спал, положив голову ему на плечо. И слабо улыбался во сне.
— Ты ведь забыл? — пробормотал Хоаран, откинув со лба спящего ещё влажную тёмную прядь.
“И не вспоминай об этом никогда”.
— Я попробую.
И “Remy Martin”.
— Чёрт… — вспомнив о коньяке, Хоаран досадливо поморщился. Но ведь он дал слово. — Чёрт!
Если раздобыть бутылку быстро, то Джин не успеет проснуться. После такого-то количества виски, что он вылакал… Метнуться за бутылкой, оставить на столе и тихо смыться. А вот поспать на шёлковых простынях так и не довелось — обидно. Может, просто стащить одну? Нет уж, к чёрту!
Хоаран неохотно встал, осторожно устроив голову Джина на подушке, сходил в ванную за брюками, обулся и поискал жилет. Тут ждал облом: Джин вцепился в замшу так, что чёрта с два отберёшь. Ну и ладно.
Хоаран прихватил защитные очки и бесшумно прикрыл за собой дверь.
ВЕТЕР
Он проснулся ещё затемно. Наверное, от холода. Приоткрыв на миг глаза и убедившись, что рассвет не наступил, зажмурился и попытался сообразить, почему это он замёрз?
Под ним скомкались шёлковые простыни, голова, похоже, на подушке, а одеяло… Одеяла не было. Беспокойный сон?
Прикрыв ладонью глаза, перевернулся на спину — и едва смог сдержать стон, порождённый, казалось бы, обычным лёгким движением. Тело жалобно ныло, словно после долгой изматывающей тренировки, местами содрана кожа — по крайней мере, ощущения такие же. И эта кожа предательски отзывалась на каждое дуновение ветра… возбуждением?
Он отвёл ладонь от глаз и приподнял голову. Ну ещё бы, окно распахнуто настежь, ветерок едва заметно колыхал тяжёлую бархатную занавесь и пробирался в спальню.
С трудом он вновь перевернулся на живот и уткнулся лицом в… Он изумлённо стянул с подушки до боли знакомый предмет одежды, которому полагалось красоваться на одном наглом, упёртом, заносчивом…
Стоп!
Он прикрыл глаза и напряг память. Вечерняя прогулка, странная встреча, потом… бар? Или ресторан? Или ночной клуб? Куда же его потащил этот… этот… Неважно, но куда-то потащил, а он согласился, как последний идиот. Хотя нет! Сначала он отказался, но весёлый голос был столь убедителен, что противостоять ему… Всё-таки он согласился.
Обманывать себя приятно, но иногда… На самом деле он и хотел согласиться. Слишком заманчиво: без повода для драки, просто побыть вместе с ним и узнать получше. Хотя и это ложь. Определяло всё только желание побыть вместе с ним, побыть таким же, как он, почувствовать свободу и вкус жизни, думать только о “сегодня”.
Что последовало за согласием, он не помнил. Вообще ничего. Провал. И не помнил, как оказался дома, в собственной постели, не помнил, почему так вымотался, откуда ссадины на теле и почему у него всё болело — абсолютно всё, везде, словно его всю ночь…
Проклятие! А ведь это походило на правду! Неужели…
Он с глухим стоном уткнулся лицом в подушку и тут же учуял особенный запах, исходивший от того самого предмета одежды, навеявшего воспоминания. И только теперь он понял, что этим запахом, как видно, пропиталась вся его спальня. Терпкие нотки, разлившиеся в воздухе, буквально преследовали его, вызывая мелкую дрожь, слабое покалывание в кончиках пальцев, приятную истому в мышцах. Хотелось расслабленно вытянуться на кровати, прикрыть глаза и ни о чём не думать, только чувствовать. Морок какой-то!
Он раздражённо сел и огляделся в поисках одежды. Своей одежды, потому что на нём вообще ничего… Как на зло, под рукой осталась лишь замша тонкой выделки, пропитанная невыносимым запахом.
Проклятие! Но должен же он был раздеться, в конце-то концов! Вряд ли он явился домой прямо так — в чём мать родила. Тогда куда подевалась одежда?
Он, обернув бёдра простынёй, заглянул под кровать, сполз на пол, побродил по комнате, обошёл вокруг кресел — ничего. Добрался до столика и щёлкнул зажигалкой у фитиля лампы для масла. Сандаловый аромат неторопливо поплыл по комнате. Затем он сдвинул в сторону створку стенного шкафа — строгие костюмы на вешалках. Не то!
Может быть, в ванной? Он включил свет и заглянул внутрь. Но и там одежды не оказалось, зато ковёр жизнерадостно хлюпал на каждом шагу.
Что же случилось? Ответ он, кажется, знал, но не желал признаваться в этом.
Потому что — невозможно! Этого же просто быть не могло!
— Ненавижу! — хрипло выдохнул он и взглянул на собственное отражение в зеркале.
Лучше бы он этого не делал.
Замерев на месте статуей, он ошеломлённо изучал места “с содранной кожей”. Отметины, красовавшиеся там, определённо назывались иначе, зато мгновенно подтверждали наихудшие опасения, предельно ясно конкретизируя, чем именно он занимался ночью. Точнее, чем занимались ночью с ним.
От осознания этого факта уже ничто не могло спасти. Даже ноги ослабли, и он растерянно опустился на бортик ванны. Тёмные пряди упали на лоб, и он резким движением откинул их в сторону.