- А ты так и делаешь, да? - снова понижая голос, с любопытством спрашивает Таша.
Кэрол молчит, и Дэрил сжимает горящие огнем веки, почти молясь кому-то неизвестному, чтобы не слышать то, что он сейчас услышит. Чтобы услышать что-то другое.
- Я бы не советовала тебе то, в чем сама ничего не смыслю. И не плачь больше. Слышишь? Таша. Время жалеть себя прошло. Нужно собраться. Постоянно заплаканная девушка не способна влюбить себя никого. Даже слезам, если ты хочешь ими чего-то добиться, должна быть мера. Иначе ты добьешься только раздражения или безразличия. Утирай слезы, улыбнись. Красавица ведь!
Они обе хихикают, а Дэрил, с трудом отлепившись от стены, словно пьяный, шагает обратно в комнату. Словно? Словно. Ведь после услышанного выветрился, кажется, даже алкоголь из крови. И он быстро это наверстывает, глотая обжигающий виски из стакана и подливая себе еще. Краем уха слушая досужую болтовню и методично накручивая себя.
Значит, все обман, притворство и игра? Значит все ее слова, гребаная забота, вкусная еда, все эти ее поцелуйчики, взгляды, улыбки и слезы в глазах – все только для того, чтобы он бегал послушным щенком за ней, уже считающей себя хозяйкой? Хозяйкой положения. Его хозяйкой.
Все было подстроено и разыграно как по нотам. Даже та ее добровольная сдача в его постель. Ведь если бы она, в самом деле, тогда хотела отблагодарить его, она бы не сидела истуканом, она бы не уселась напротив зеркала, обеспечивая ему отличную видимость на свое искаженное псевдостраданием лицо! Если бы ее поцелуи были искренними, она не убегала бы сразу после, как пятнадцатилетняя девчонка. Если бы…
С трудом дождавшись приличного для ухода домой времени, он хватает довольную жизнью и собой, весело перешептывающуюся за столом весь остаток вечера с Ташей, Кэрол за запястье. Сжимает слишком сильно. Делает ей больно. Но не обращает внимания на ее удивленный взгляд. Который сменяется взглядом великомученицы, не снисходящей даже до просьбы ослабить хватку.
Он втаскивает ее в дом и подталкивает в сторону спальни. Наигрались. Достаточно.
- Дэрил, - наконец подает она голос, вскидывая на него эти свои огромные голубые глаза, сопротивляться которым почти нет сил.
Обычно нет сил. Но сегодня они, наконец, находятся.
- Дэрил, что случилось? Дэрил, мне больно, - шепчет она, когда он срывает с нее кофту и резко дергает молнию на платье. - Дэрил, ты…ты пьян…
- Заткнись, - цедит он и толкает ее на кровать.
И она перестает сопротивляться.
========== Часть 15 ==========
Она не сопротивляется, когда он наваливается на нее всем телом, вжимая ее в кровать. Она не сопротивляется, когда он шарит по ней жадными ладонями. Она не сопротивляется, когда он стаскивает с нее платье, отбрасывая куда-то на пол.
Она дергается от боли, когда он пытается сорвать с нее неподдающийся лифчик. Распахивает полные слез, блестящих в полумраке комнаты, глаза и шепчет:
- Дэрил… пожалуйста…
Неужели думает, что своим «пожалуйста» она его остановит? Неужели надеется остановить его своими полными боли и разочарования глазами? Неужели рассчитывает на какую-то еще жалость?
Ей достаточно было жалости. Достаточно времени и терпения. В конце концов, для нее это не в первый раз. Далеко уже не в первый раз. В конце концов, это не что-то страшное. Обычный, черт побери, секс, в котором ей отводится роль бревна. Он даже не собирается заставлять ее что-то делать. Пока не собирается. А потом посмотрит. Теперь он будет смотреть на ее поведение. Теперь он будет делать поблажки за хорошее поведение.
А сейчас, всеми этими мыслями, он просто оправдывает себя. Уже делая, но все еще сомневаясь. Потому что видит искривленные от боли губы, полные слез глаза и красный след на белоснежной коже – слишком сильно дернул слишком жесткий лифчик.
Он на мгновение останавливается, и даже ждет, что она скажет, как обоснует теперь свою просьбу не трогать ее. Но она не собирается ничего говорить. Ничего просить. Она просто приподнимается, заводит руки за спину и расстегивает лифчик. Откладывает его в сторону и касается дрожащими пальцами пуговиц на рубашке опешившего Дэрила.
Значит, вот как? Значит, ее игра – быть идеальной для него любой ценой предусматривала и такое развитие событий? И теперь она, как идеальная женщина, даже что-то вроде активности пытается проявлять? Значит, все давно было решено и продумано. И он мог взять свое давным-давно. Брать свое изо дня в день, наслаждаясь тем, как она пытается его удовлетворить в своем стремлении влюбить в себя любой ценой.
Мысли о том, что она его уже влюбила, он отгоняет.
Отгоняет и все равно склоняется к ее лицу, касаясь поцелуем виска, прикусывая мочку уха, скользя губами по покорно подставляемой шее, целуя нежную щеку, подбираясь к губам. Которые вдруг ускользают. Она отворачивается. Отворачивается как можно дальше и методично, без малейшего намека на эмоции, стаскивает с его плеч рубашку. А потом точно так же деловито берется за пояс на штанах.
Значит, идет по другому пути. Показывает свою покорность. И в тоже время – оскорбленную добродетель. Всеми силами, каждым взглядом, каждым движением и словом доказывает его вину. Доказывает то, что он полный урод. Что, несмотря на ее вынужденное послушание, он ее насилует.
Ее право думать так, как она хочет. Ее выбор думать именно так. И это уж точно не помешает Дэрилу завершить начатое.
Вот только прежний пыл улетучивается. А злость накатывает удушающей волной. Злость, смешанная с желанием сбить с нее всю ее спесь. Унизить ее. Сделать обычной. Обычной сучкой.
Он не умеет этого. Не умеет практически ничего, кроме такого же механического, как движения Кэрол, секса. Но представление, хотя бы минимальное, имеет.
А потому толкает ее, уже стянувшую с него штаны, обратно на кровать и склоняется над ней, словно не замечая, как она торопливо отворачивается, пряча губы. Как самая настоящая шлюха. Думает, что сильно огорчит его этим? У него ведь есть все остальное. Все ее тело, раскинувшееся прямо под ним. Напряженное, дрожащее от холода, страха или отвращения. Да какое это имеет значение? Обнаженное, если не считать крошечного треугольника кружевной ткани с тонкими резинками на бедрах.
От которого он не спешит избавляться, снова прижимаясь губами к тонкой коже шеи, чувствуя, как Кэрол вздрагивает под ним всем телом, и начиная неловко оглаживать ее грудь. Скользя поцелуями по ключицам вниз, жадно касаясь нежнейшей кожи ниже, облизывая, прикусывая и слыша стон. На секунду снова замирая и вдруг понимая, что стонала она совсем не от боли. Он продолжает с еще большим пылом и жадно вслушивается в приглушенные всхлипы: она изо всех сил старается не показывать, что ей это нравится. Что она его хочет.
Черт побери, как сильно она его хочет. Дэрил снова замирает на мгновение, добравшись пальцами до последнего клочка ткани на ее теле. Кэрол снова вздрагивает. Она горячая и мокрая. Она сжимает кулаки в попытке не шевелиться, но все равно подается навстречу его снова пришедшим в движение пальцам. А он заворожено смотрит на ее лицо, с приоткрывшимися уже губами, с крепко сжатыми веками, мечущееся по подушке. Он жадно вслушивается в каждый ее стон и всхлип, ловит каждое ее движение. Он повторяет все то, что дало самый лучший результат, и видит, как она кусает губы.
Он ждет хотя бы одного слова. Просьбы. Мольбы.
Она упрямо молчит.
И он не выдерживает этой пытки. Входит резко одним толчком, ощущает, как она вся подается навстречу, как прижимается всем телом и снова всхлипывает. Приподнимает руки, чтобы обнять, но снова роняет их на постель, сжимая простынь в кулаках для верности. Такая узкая, такая сладкая. Такая, что хватает всего пары минут – и это изо всех сил стараясь растянуть удовольствие.
Конечно, ей этого было мало. И, конечно, он это понимает. Понимает, медленно приходя в себя, также медленно приподнимаясь над Кэрол, на которую он навалился всем весом. Он даже готов сделать что-то еще. Что угодно еще – после того, что было. После того, что он впервые в жизни ощущал. Когда-то он задумывался, как это будет с ней. Даже вот так, как сегодня – это было лучше всего.
Кэрол торопливо откатывается в сторону, даже не позволяя ему еще раз коснуться себя. Плачет. Плачет, черт побери, словно он ее ударил. Или изнасиловал против ее воли. А она ведь хотела. Пусть только телом, но хотела же. А теперь плачет. Плачет так, что вытерпеть это невозможно. Плачет так, что, несмотря на все попытки оправдать самого себя, Дэрил чувствует себя виноватым.
Неловко притягивает ее к себе, обнимая и касаясь губами плеча.
- Прости, я… - она торопливо уворачивается и кивает куда-то неопределенно. - Мне нужно…
Он понятия не имеет, что именно ей нужно: умыться, выпить таблетку, что-то еще. Он растягивается на кровати и ждет ее обратно. Он засыпает, так и не дождавшись ее.
Ту, которая, конечно, не захотела спать с ним в одной постели. Осталась на диване. Демонстративно-показательно.
========== Часть 16 ==========
Утро приносит с собой головную боль, холодную постель и непонимание, где та, которая вчера была рядом с ним. Которая должна быть рядом с ним всегда. Всегда тогда, когда хочет он. Мысли путаются: от идиотских укоров совести до раздражения на ту, которая вчера, наконец, стала его женщиной.
И от этого, кажется, перестала быть его женщиной окончательно.
Дэрил выходит из комнаты и тупо смотрит на скомканный плед на диване – Кэрол провела тут всю ночь. Он слышит знакомые звуки из кухни и идет в душ, пытаясь с помощью холодной воды привести в порядок самого себя и свои мысли. Первое получается лучше, чем второе.
Как себя вести теперь: после этой странной ночи, когда он вроде бы показал себя настоящим хозяином, но после которой все равно ощущает себя провинившимся перед хозяйкой жалким щенком? Что делать и что говорить? Притвориться безразличным? Вести себя, как ни в чем не бывало? Обнять ее и попытаться изобразить что-то вроде того, что обычно бывает у парочек наутро после бурных ночек?
Не получается ни первое, ни второе, ни третье. Она просто не дает ему шансов. Резко оборачивается при его появлении, быстро вытирает руки полотенцем и холодно кивает на стол.
- Завтрак готов. Вода в холодильнике, если хочешь.
Ледяной голос, холодный взгляд, побелевшие от напряжения губы. Кэрол обливает его презрением без лишних слов. Просто обходит его, застывшего столбом у порога, и уходит куда-то в одну из комнат.
Теперь так будет всегда?
Может быть, она хочет добиться чего-то другого, ходя по дому с видом оскорбленной невинности, но не вызывает ничего, кроме раздражения. Дэрилу не нравится ощущать себя виноватым и не понимать, как он может все исправить. Что делать с ней, такой холодной, далекой и чужой?
Была бы она обычной: расплакалась бы, высказала бы ему все, просто грустила бы. Можно было бы извиниться. Хоть как-то поговорить. Хоть до чего-то договориться. Но к такой ведь не подступишься. С такой не заговоришь. Такой его извинения не нужны. Ей на них наплевать.
Ей хочется большего. Снова стать той самой хозяйкой, о которой она говорила вчера вечером наивной девчонке. Вот только подобным способом она точно не станет никакой хозяйкой. Хотя бы потому, что он все знает. Все ее мысли и желания.
Может быть, случись все это не так. Может быть, напейся он и банально не сдержи своего желания, на него бы сегодняшнее представление и подействовало. Но не теперь. Не теперь, когда в ушах все еще звенел ее деловитый голос, говорящий о том, что влюбленным мужиком можно крутить, как хочется. Не теперь, когда перед глазами мелькали все те моменты, в которые он влюблялся в нее, все больше принимая их за чистую монету и не догадываясь, что это все – фальшивка.
Мэрл, как всегда, был прав. Да и сам он не раз задумывался о том, что это лишь игра. И сам же отгонял от себя эти мысли. А потому – кто ему теперь виноват? Он сам обманываться рад.
Проведя день вне дома, он возвращается вечером, уже практически спокойный. Не обвиняющий себя ни в чем. Не винящий Кэрол за то, что она пыталась просто выжить и получить из своего положения как можно больше выгоды. Она имела на это право. А он имеет право сделать комфортной свою жизнь.
И если того, что было, всех этих разговоров, улыбок, ласковых взглядов и веселых шуток, уже не вернуть, он по крайней мере может с чистой совестью пользоваться тем, что ему остается: ухоженный дом, вкусная еда, желанная женщина в постели. Женщина, которая, сколько бы ни пыталась обмануть его или саму себя, тоже очень даже не против отношений в горизонтальной плоскости. Ее тело – не против. А думать женщинам вообще лишний раз вредно.
Когда Дэрил заходит в дом, Кэрол бросает на него быстрый внимательный взгляд и на секунду поникает, перед тем как снова принять облик безразличной ледяной королевы. Наверное, не увидела в нем чего-то, на что надеялась. Ее проблема.
Он ужинает, а потом устраивается на диване с одним из журналов – в пакете, в самом деле, оказалось много чтива не только для женщин. Подлавливает момент, когда Кэрол проходит мимо, и берет ее за руку. Крепко, но не больно. Она молчит и выжидающе смотрит на него.
- Сядь, - впервые приказывает он ей, кивая на место рядом с собой.
Она садится напряженная, ждет еще чего-то пару минут, поглядывая на него, занятого чтением. Едва слышно вздыхает и тянется за своим вязанием. Постоянно сбивается и начинает кусать губы. Дэрил притягивает ее, заметно напрягшуюся, ближе к себе и, не глядя, скользит пальцами по ее плечу, словно невольно задевая лямку платья, медленно заставляя ее упасть вниз.
Снова сбившись, Кэрол косится на него и покорно откладывает вязание. Всем своим видом выказывает готовность перетерпеть то, что ей предстоит. Смотрит в пол и даже складывает руки на коленях. Сама невинность.
А Дэрил не торопится, пользуясь случаем рассмотреть ее, которую он теперь может касаться когда, как и где хочет при ярком свете. Проводит пальцем по краю щеки, задевает прохладную мочку уха, наблюдая за тем, как сверкает камушек в ее сережке. Ведет тонкую линию по шее к плечу, замечает, как тонкая кожа покрывается мурашками, и заворожено касается мягких завитков волос на затылке.
Прерывистый вздох заставляет его взглянуть в лицо закрывшей глаза Кэрол. Она все еще напряжена, и он осторожно разминает ее плечи ладонями. Ему снова некуда спешить. И он хочет еще раз услышать ее стоны, увидеть ее желание, ощутить его.
Сегодня платье с пуговицами, и Дэрил задумывается о том, как она сама застегивала их утром. Наверное, непросто было. Но попросить о помощи – ниже ее достоинства. Лучше она полчаса будет руки себе выкручивать, чем к нему обратится.
Пуговицы расстегивать даже интересней, чем тянуть вниз молнию. Освобождая их одну за другой, Дэрил смотрит на открывающуюся его взгляду белоснежную спину и, будто невзначай, то и дело касается ее кожи кончиками пальцев. А потом видит что-то странное и хмурится. Недоверчиво проводит по совсем не крохотному шраму, словно убеждаясь в его существовании, и чувствует, что Кэрол напрягается снова.
- Что это? - не спрашивает, а требует Дэрил.
Она молчит. Он повторяет свой вопрос, борясь с желанием встряхнуть ее, чтобы она, наконец, заговорила.
- Я же тебе говорила. У меня был муж, - бесцветным голосом отвечает Кэрол.
- Это он?
- И это тоже.
Насмешка в ее голосе почему-то звучит укором именно Дэрилу. Который резко дергает платье, уже не заботясь об оставшихся пуговицах, и видит еще пару шрамов на спине. Разворачивает Кэрол, словно куклу, и, даже не обращая внимания на ее обрамленную кружевами грудь, смотрит на несколько пятнышек на животе: сигаретные ожоги.
- Он бил тебя? - зачем-то уточняет хриплым голосом он, как будто и так не понятно.
- Бил, насиловал, - прищуривается она. - Самый счастливый момент в нашей семейной жизни был тот, когда я размозжила его череп после укуса ходячего.
Кэрол наблюдает за его реакцией на свои слова, наверное, особый вес придавая последним. А Дэрил не слышит ничего, кроме этого чертового «насиловал». Не видит ничего, кроме этих шрамов и совсем свежего синяка на ее талии. Синяка, который он, увлекшись, поставил ей вчера, слишком сильно схватив, слишком больно сжав.