— Почему?
— Признаюсь честно, Зоя Иннокентьевна, статьей ничего не изменишь, не добьешься, а напортить можно. Это может вспугнуть злодеев, заставит их действовать торопливее, форсировать события, так сказать. Для вашего племянника это опасно, как бы с ним не произошло ничего плохого…
— С Игорем ничего не случится, — ответила Зоя Иннокентьевна, правда, не очень уверенно.
— Как знать, как знать! Сейчас жестокое время. Вы не боитесь, что в тот же вечер, когда в газете появится публикация, к нему придут эти самые жулики и накажут его?
— Не придут! Он не живет сейчас дома. Он у… — Зоя Иннокентьевна осеклась, будто почувствовав предупреждающий взгляд другого своего ученика — Поспелова, советовавшего не отвечать на такие вопросы, если они у кого-либо возникнут. — Игорь в надежном месте.
— Думаете, не найдут? Вычислить, где он прячется, несложно. Раз его нет дома, значит, у родственников.
— У него нет других родственников, кроме меня.
— Вы так и не сказали, где он? — Локотунин проявлял непонятную настойчивость, и Зоя Иннокентьевна насторожилась, — кажется, она сболтнула лишнее.
— Вернее, в этом городе нет родственников, — уточнила она, стараясь исправить собственную ошибку. — Вся наша родня живет в другом городе. Значит, вы считаете, что предавать гласности эту историю нельзя?
— Я не сказал, что нельзя, я сказал — преждевременно. Пусть сначала разберется милиция.
Слушая Локотунина, Зоя Иннокентьевна рассеянно скользнула взглядом по стене за его спиной. Там, где раньше висел обязательный портрет Ленина или Карла Маркса, красовалась большая цветная фотография. Рамки не было, фото было наклеено на толстый лист фанеры. И хотя сомнений, кто изображен на фотографии, у Зои Иннокентьевны не возникло, она все же прочитала надпись, сделанную фломастером в правом углу, — Владислав Локотунин.
Справившись с нахлынувшими чувствами, Зоя Иннокентьевна спросила:
— В вашей газете вообще не пишут о квартирных аферах?
— Почему же… Поднимаем эту тему…
— А можно почитать?
— Почему же нельзя? Только придется подождать минуточку, сейчас я распоряжусь принести подшивку. — Локотунин нажал кнопку селекторной связи с приемной, а когда секретарша отозвалась, выдал необходимое распоряжение.
Зоя Иннокентьевна листала подшивку «Вечерки», пробегала взглядами заголовки, отметив про себя, что во многих из них так или иначе присутствуют слова «сенсация» и «сенсационный». В газете было немало публикаций, которые привлекли ее внимание, захотелось прочитать, но это заняло бы много времени, поэтому Зоя Иннокентьевна с сожалением пролистывала их. Внимательно читала только статьи о квартирных аферах, из которых узнала много нового и полезного.
Например, о механике квартирных преступлений.
Оказывается, каждой незаконной сделке предшествовала кропотливая работа по сбору информации о потенциальных жертвах, для чего аферисты заводили связи в жилищно-эксплуатационных конторах и паспортных столах. В качестве будущих жертв выбирались в основном одинокие люди, пьющие, наркоманы, инвалиды, психически неуравновешенные.
В одном случае рассказывалось о том, что к жителю улицы Осенней однажды заявились двое молодых людей, один из которых был в милицейской форме. Они представились сотрудниками правоохранительных органов и попросили мужчину проехать с ними в отделение милиции для дачи свидетельских показаний. Вместо этого привезли на какую-то частную квартиру, где несколько дней кряду уговаривали обменять свое жилье на равноценное в одном из поселков области. Уговоры не действовали, и в ход пошли угрозы и избиения. Наконец бедняга не выдержал и согласился со всем, что ему предлагали, подписал необходимые бумаги, после чего его отпустили. Он тут же обратился в дежурную часть милиции, откуда информация утекла в газету.
Спустя несколько номеров «Вечерка» снова вернулась к этому происшествию. На этот раз сообщалось, что делом теперь занимается следственная группа прокуратуры, которую возглавляет Геннадий Казанцев, поскольку потерпевший был убит очень жестоким способом. После заявления в милицию он скрывался у своего приятеля, но его нашли, приковали наручниками к батарее центрального отопления, а батарею разбили. В хлынувшем кипятке он и сварился.
История эта потрясла Зою Иннокентьевну. Какое-то время она не могла проронить ни слова, а с трудом успокоившись, спросила:
— С. Севрук — это настоящая фамилия корреспондента или псевдоним?
— Настоящая.
— У него все в порядке?
— Вроде бы… А почему вы спрашиваете?
— Он опубликовал такие опасные заметки…
— A-а! Было дело, зимой, кажется… Но с ним-то ничего не случилось, хотя и звонили по телефону, угрожали, «советовали» сменить тему, а вот друга его с работы выгнали. Он в милиции работал и поставлял Сереге интересные факты.
— Интересного здесь мало, больше печального… — сказала Зоя Иннокентьевна. — Здесь написано, что в прокуратуре есть следственная группа Казанцева. Вы с ним знакомы?
— Встречались пару раз.
— Не знаете, какого он возраста?
— Точно не скажу, примерно ваших лет. Может, чуть помоложе… А почему это вас заинтересовало?
— У меня был ученик Казанцев. Вот и подумала, не он ли это?
— Вряд ли, — ответил Локотунин. — В нашей школе учился Максим Казанцев. Сейчас он занимается компьютерами, открыл свою фирму — продажа, обслуживание, гарантийный ремонт. Наша газета о нем как-то даже писала. — Но причину интереса Зои Иннокентьевны понял. — Собираетесь обратиться в прокуратуру? — спросил он.
— Пока не решила, но не исключено, что пойду к этому Казанцеву.
— А есть ли смысл? — засомневался Локотунин. — Прокуратура расследует преступления сложные, кровавые, связанные с трупами, киллерами, бандами. Боюсь, вас даже слушать не захотят.
— Может, вы и правы, — неохотно согласилась Зоя Иннокентьевна и тут же добавила: — А может, и нет. Попытаться во всяком случае стоит.
— Как знаете… — Локотунин неопределенно пожал плечами и принялся нещадно править чью-то статью, лежащую на его редакторском столе.
Зоя Иннокентьевна снова углубилась в подшивку газеты. Наконец она перевернула последнюю страницу, поблагодарила редактора за помощь, распрощалась и ушла.
Фамилию следователя прокуратуры Казанцева она на всякий случай выписала в свой блокнот, хотя Локотунин и не советовал.
Выпроводив Зою Иннокентьевну, Локотунин развернул вращающееся кресло и задумчиво посмотрел на свой портрет на стене, будто ища у него поддержки, будто советуясь, как лучше поступить. Совет, видимо, каким-то невероятным образом был получен, потому что Локотунин решительно повернулся обратно к столу и, не медля, не откладывая на потом, набрал по памяти хорошо знакомый номер. Послушав некоторое время доносившиеся длинные гудки, он положил трубку, порылся в бумажных завалах на столе, вытащил оттуда записную книжку, сверился с ней и снова потянулся к телефону.
На этот раз на том конце провода отозвались сразу.
— Вот! — сказал в трубку Локотунин. Это было его собственное изобретение — слова «алло» или «да», которыми обычно начинаются телефонные разговоры, казались банальными, и он придумал говорить вместо них «вот!». Это было классно — его узнавали сразу.
— И тебе вот! — засмеялся собеседник Локотунина.
— Ко мне тут дама приходила…
— Пиковая?
— Нет, светлая, может, бубновая, может, червовая, — ответил Локотунин. — Но мысли у нее пиковые. И, что особенно интересно, все насчет трефового короля с ушами…
— Кончай базар, если есть дело, говори! — Словесная игра, не успев начаться, собеседнику Локотунина надоела. — Что за дама?
— Моя бывшая учительница. Зовут Зоя Иннокентьевна, а фамилия ее… — последовала эффектная пауза, — Белобородова. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Может, говорит, а может, и не говорит… Так что хотела твоя дама?
— У нее имеется история о том, как ее племянника обманом втянули в одну фирму, которой он якобы нанес колоссальные убытки, а в погашение предложили отдать квартиру…
— А ты тут при чем? Почему она приходила к тебе?
— Такая уж у меня профессия — я всегда «при чем», — усмехнулся Локотунин. — Моя учительница хотела, чтобы я написал статью об этом и напечатал ее в газете.
— Ну а ты что?
— Во-первых, отговорил от публикации…
— А во-вторых?
— Во-вторых, узнал в одном из описываемых ею негодяев хорошего человека. Да и как было не узнать? Слишком уж много у него индивидуальных особенностей…
— Каких особенностей?
— Не хочется никого обижать, но у некоторых людей случаются очень запоминающиеся уши.
— И что она намерена делать?
— Действовать, ходить по инстанциям, бороться… Она уже побывала в городской администрации, у нас в редакции, в милиции. Собирается идти в прокуратуру, к Казанцеву. Зоя Иннокентьевна — человек простой, а у простых людей еще не утрачена вера в то, что их милиция их бережет.
— Ладно, разберемся, кто кого бережет… А за звонок спасибо.
— Спасибо мало… — засмеялся Локотунин. — Отдашь должок борзыми щенками.
Закончив разговор, Локотунин улыбнулся собственной крутизне.
— Молодец, съешь соленый огурец! — похвалил он себя. Да, действовал он не без корысти. Ну и что? Где они теперь, бескорыстные? Грызут сухую черную корочку. Ну и пусть себе грызут, если ума нет…
* * *
С утра Зоя Иннокентьевна несколько часов кряду проторчала в городской администрации, ожидая начальника жилотдела. Секретарша, смазливая девица в короткой юбке, вначале морочила голову о том, что Сан Саныч задерживается, но будет с минуты на минуту, затем раздраженно отмахивалась: «Ждите, если хотите! Или не ждите… Я его временем не распоряжаюсь!» — а потом и вовсе молчала, недовольно зыркая на заглядывающую время от времени в приемную назойливую посетительницу.
Зоя Иннокентьевна поначалу хотела во что бы то ни стало дождаться начальника, но потом почувствовала такую злость, униженность и обиду, что плюнула на все и поехала к Аллочке.
Еще две недели назад они сговорились, что Зоя Иннокентьевна отвезет ее на своем «Запорожце» на вокзал. Аллочка собиралась в отпуск, навестить родственников в Ивановской и Нижегородской областях. Времени до поезда было достаточно, и Аллочка стала показывать подруге гостинцы, накупленные для многочисленных племянников, племянниц и троюродных тетушек.
Зоя Иннокентьевна прямо высказала свое мнение по поводу подарков. Мнение было достаточно жестковатое, но так уж она устроена — в суждениях строга, особенно если в этот день у нее неважное настроение.
— А это еще что? — отчитывала Зоя Иннокентьевна Аллочку, красноречиво тыча пальцем в керамическую статуэтку водяного, а может, лешего. Понять это было непросто.
— Ну как ты не понимаешь, Зосенька! Я же тебе рассказывала, что наша Ниночка очень любит такие необычные фигурки. Вот я и подумала, обрадую девочку лешиком. — Аллочка обиженно взяла со стола фигурку и принялась заворачивать ее в газету.
— А я говорю — чушь твой лешик! Какая от него польза? Будет стоять где-нибудь на полке, пыль собирать. Лучше купила бы ей колготки. Это практично.
— Колготки порвутся, Зосенька, а лешик будет радовать глаз. Да ты и сама не раз говорила, что ценность вещи не измеряется лишь ее практическим значением. Это ты критикуешь от усталости, — примирительно добавила Аллочка.
— Усталость? Не то слово! Исполкомовская секретарша меня сегодня просто измочалила. Такое ощущение, что об меня, словно о половую тряпку, вытерли ноги.
— Жизнь сейчас такая, Зосенька. Куда бы мы ни обратились, везде с нами так…
— Не хочу, чтобы со мной обращались так! Чем я хуже этой пигалицы? У меня тоже есть человеческое достоинство. Я получила хорошее образование, учу детей, я не говорю, что делаю это лучше всех, но делаю все, что в моих силах, чтобы выполнить свою работу честно и добросовестно.
— Увы, Зосенька, сейчас уж и слова такого нет — «добросовестно». А если кто и употребляет его, то только в ироничном смысле. Ох, — вздохнула Аллочка, — об этом говорить — не переговорить. Расскажи лучше, удалось тебе что-нибудь сделать?
— Пока немного… Но я не отступлюсь, ты меня знаешь! Во-первых, окончательно убедилась — квартиру у Игоря пытаются отобрать бандиты. Правда, главаря их, лопоухого, упустила, хотя, можно сказать, стояла рядом с ним. Ну, ничего, — пригрозила Зоя Иннокентьевна невидимым противникам, — выведу вас на чистую воду! За все заплатите сполна! И за то, что хотели сироту обидеть, отнять у него угол, оставить без крыши над головой, и за фальшивую водку…
— При чем здесь водка?
— Эта банда выпускает фальшивую водку и травит ею людей.
— Откуда ты знаешь? — в голосе Аллочки прозвучал испуг.
— Видела. Добралась прямо до их логова на Игрени, разговаривала с Фогелем. Знаешь, что меня больше всего удивило? Его возраст. Он ровесник нам, может, чуть постарше. Не могу понять, что заставило немолодого человека идти в прихлебатели к лопоухому?
— Ужас! Мир перевернулся, подчас даже понять трудно, кто перед тобой — бандит, мерзавец или хороший человек… — начала было Аллочка, но время поджимало — пора отправляться на вокзал.
— Где же Игорь? — забеспокоилась Зоя Иннокентьевна. — Он не сказал, куда ушел?
— За сигаретами вроде. Но давно должен вернуться… Не случилось ли что с мальчиком? Не нужно было мне выпускать его, ой не нужно…
— Будем надеяться, что сегодня все обойдется, но я ему, конечно, скажу, чтобы сидел в квартире, никуда не выходил.
— Скажи, Зосенька, обязательно скажи! Присядем на дорожку?
Зоя Иннокентьевна и Аллочка примостились в прихожей на чемодане и, посидев положенную минутку, тронулись в путь.
Проводив Аллочку до вагона, помахав ей в пыльное окошко на прощание рукой, погрустневшая от расставания Зоя Иннокентьевна вышла через подземный переход на Привокзальную площадь. Но направилась не к машине, которую оставила на стоянке, а в сторону серебрившихся на солнце ларьков. Не доходя, остановилась у фонтана, словно хотела спрятаться за его струями и незаметно понаблюдать за всем. Ничего любопытного в это час у ларьков не происходило, и Зоя Иннокентьевна поехала домой. Сейчас она действительно чувствовала смертельную усталость, да и двигатель «Запорожца» что-то опять начал барахлить.
Печалило и то, что Аллочка уехала, оставив ее одну с хитрым Фогелем, неизвестным лопоухим, неуловимым начальником милиции, который никак не вернется из своей вечной командировки, начальником жилотдела городской администрации Сан Санычем, на прием к которому она так сегодня и не попала… И ни помощи, ни защиты ждать неоткуда…
Жалостливое настроение все больше накатывало на Зою Иннокентьевну, ей стало жаль и себя, и своего испорченного отпуска, и даже племянника Игоря, который стал ей теперь представляться бедным сиротинушкой — ни мамы у него, ни папы, ни бабушки.
Впрочем, отпуска, пожалуй, не жаль. Зоя
Иннокентьевна не любила длинные учительские отпуска, когда целое лето не знаешь, куда себя деть, скучаешь и, как никогда, чувствуешь одиночество.
Раньше Зоя Иннокентьевна ездила в разные дома отдыха, стараясь, как все жители больших городов, выбирать местечки потише, помалолюднее. В первую неделю она бывала очень довольна подобным выбором. И тишиной довольна, и одиночеством, и тем, что закончился учебный год и не надо организовывать внеклассные мероприятия. Но так было только в первую неделю. Потом становилось скучно, читать не хотелось, а хотелось чего-то такого, Зоя Иннокентьевна и сама не знала какого, и она клялась себе, что уж на следующий год подобной глупости не повторит, а обязательно возьмет путевку на большой теплоход или шумный и красивый курорт вроде Сочи или Ялты. Но на будущий год все повторялось — она снова брала путевку в какое-нибудь тихое место и снова попадала в пыльный и скучный поселок где-нибудь под Одессой или Евпаторией.
А в последние годы и вовсе никуда не ездила, занимаясь ремонтами — то школы, то собственной квартиры, то еще какими-нибудь скучными делами, лишь изредка выбираясь на городской пляж, чтобы хоть немного загореть. Загорать Зоя Иннокентьевна любила, могла часами стоять на солнцепеке, раскинув в стороны руки и медленно поворачиваясь вослед солнцу.