− А они воруют?
− Мать-то жульё крупное. Но ей теперь тоже несладко. Не позавидуешь.
− Ой! - я испугалась.
− Да не ойкай ты. Захочет - спасётся. У неё ещё не всё потеряно. А вот нам с тобой может не поздоровиться.
− Нет, папа. Я того убью сама. Не знаю как, но убью. Но тебя ни за что им не дать убить. Если что, я Тёму попрошу помочь. У него и друзья боевые.
− Да, дочь, хорошо. Всё, пошли к маме.
− Папа! Я тебя умоляю: представь нашу квартиру. Я не хочу по улице с тобой, раскрашенным в синеву, плестись.
− Представлю, − неуверенно сказал папа. - Я, пока лежал, чувствовал, что учусь, начинает работать воображение. Это всё из-за удара.
Мы взялись с папой за руки, и... очутились у входной двери. Мама сразу открыла. Она не так давно пришла с работы. В прихожей на стене висели часы - было только полдевятого. Всё-таки Плывуны - великая вещь. Не теряется ни минуты, ни секунды времени.
-- Явились, не запылились, -- рассмеялась мама. - Что у тебя с лицом?
Я думала мама обращается к папе. Оказалось - ко мне. Папино-то лицо было без тени подтёков и гематом. Ну, Плывуны, ну, волшебники!
А лицо у меня было напуганное, потому что я заметила у себя в руках лапу той игрушечной собачки, лапу из ткани, которую не могла вывернуть! Ой! Из Плывунов нельзя было ничего брать! Верну, ничего страшного. - успокаивала я себя. Я сунула лапу в карман своей куртки, заношенной, старой, с клочками меха вокруг капюшона.
Ночью я вспоминала Артёма и мне становилось сладко и хорошо.
Глава шестая.Новый год
Глава шестая
Новый год
Последствия удара о лёд были несерьёзными. Папа пропустил всего два дня работы. Эрна стала приходить к нам в гости. Ситуация становилась серьёзной. За неделю морозов Плывуны ослабли. Каждый день мы с папой встречались у катка. Эрна принесла нам коньки, и мы стали кататься. То есть, после работы папа ещё должен был кататься. Мы были совсем вымотанными. Нам помогали и Артём, и Лёха с Владом, и Босхан. Но всё равно коньки давались нам с трудом. Лёд был гладкий, только поцарапанный за день. Морозы были такие, что вечером Босхан заливал снова. В том месте, где он лил во время драки кипятком, была большая кочка - все её объезжали. А в том месте, где была вмятина от конька - там тот смертоносный субьект оставил след. Босхан первые дни пытался залить эту щель. Но она не заливалась. Вопреки всем законам физики, вода не скатывалась в щель, а растекалась вокруг. То есть щель тоже окаймлял «бордюр» изо льда. Но в целом всё было спокойно. Эрна объясняла это тем, что кладбищенские поняли: на катке им не совладать. Если что, кто-нибудь из нас растопит лёд кипятком. У Босхана в раздевалке стояло пять термосов с кипятком. Воду Босхан менял каждые десять часов. У плывунов кладбищенским сложно. Кладбищенским по жизни сложно. Они действуют так же, как сто, и тысячу лет назад. Но Эрна сказала, что они мощны своей глубинной силой, все пороки нашёптываются ими.
Эта неделя на катке вымотала меня. Пока Плывуны «зимовали», нам с папой приходилось самим возвращаться домой. Артём, Лёха и Влад нас провожали. Они не верили в Плывуны. Они считали, что Щеголь (все так звали Тёму) в меня влюбился и, что бы «вынести мозг», «развести» придумал такую историю. Я радовалась, что не появляется ни Дэн с моим отчимом, ни этот, с помпоном, пытавшийся вернуть мне серьги. Мама радовалась, что тётя Надя-толстая не звонит и не мучает маму своими рассказами о новом поклоннике, что, в общем-то было странно. Эрну это беспокоило. Она каждый день заходила к нам, прохаживалась по комнатам, копалась в моём треснутом ящике из-под игрушек, она была серьёзна. Почти не улыбалась.
Потом морозы прошли. Резко потеплело. Снег таял, бежал ручьями, все по привычке ходили в тёплых куртках, а днём столбик градусникапоказывал плюс десять. Я отвыкла за неделю от Плывунов. Я еле передвигала ноги после этих коньков. Но неделя прошла весело. Мне впервые в жизни не было одиноко. Девчонки из нашего класса видели меня на катке, стали спрашивать в школе о Щеголе и его друзьях. Нельзя сказать, что меня зауважали, но всё-таки...
Я радовалась приближению Нового года. На улице все переобулись в цветастые резиновые сапоги. Бегали по магазинам и рынкам. Иногда я встречала нашу стражницу, бабулю. Она всегда мне кивала, всегда была в неизменной своей длинной юбке, к которой не липла грязь, которая не промокала. Удивительная юбка. На прудах больше не было видно стражника-рыболова у лунки. Я иногда вспоминала его: он тоже был куклой? А может он, всё-таки, проводник? В школе мы рисовали газету на ватмане, украшали школу гирляндами из пластика и лампочками, которые смастерил какой-то мелкий парень. В Доме Творчества лампочки были покупные. Мы украшали ими два дерева справа от здания. Это было здорово. Вечером выходишь из дома, хлюпаешь по лужам, а деревья все в лампочках. И небо глубокое звёздное. Чем не Плывуны? Руководитель кружка заметила, что я почти перестала работать на занятии, но я сказала, что устаю в школе, много подготовки к празднику.
И вот наступило тридцать первое. Моросил дождик, стояла обычная зимняя сырость. Эрна не зашла в этот день. Наверное, была занята. Она жила не в городе, а сразу за ним, в отдельном коттедже. Самые богатые люди у нас жили в таких коттеджах.
Мы собрались за праздничным столом и смотрели телевизор. Родители были грустные.
− Вы как на похоронах. Ну что вы! Выпейте, что ли, шампанского! - я пыталась их расшевелить.
Раздался звонок в дверь. Открывать пошла мама, вернулась в комнату, сказала:
− Лора! К тебе!
Я выбежала. Это был Артём.
− Привет! - сказал. - Пошли погуляем!
Я не могла отказать Артёму.
Я сказала родителям, что иду гулять.
Мама выбежала:
− Лора! Так поздно?!
− Мама! Новогодняя ночь!
И мама отпустила меня. Мы гуляли с Артёмом по нашему родному городу. То и дело попадались запоздавшие парочки с тортами и пакетами в руках, и наши ровесники, тоже гуляющие, группами.
Артём был рад. Он доехал до нашего дома на маршрутке и его никто не «отправил в ад», -- так он шутил, и стражницы не появлялась. Артём смеялся:
-- Может, у кладбищенских тоже Новый год, сидят и празднуют?
Но я указывала на группы гуляющих подростков, говорила:
− Я этих, которых много, опасаюсь. Мне всё кажется, что их тот дьявол подослал.
Мы дошли уже до центра.
− Ну что? Прошвырнёмся к прудам? - предложил Артём.
Мне было всё равно, куда идти. Я же с Артёмом. Тем более -- Плывуны обязательно защитят. И мы пошли теперь вниз, по улице, мимо громадины - так Артём называл новый отстроенный дом-гигант. Артём всё рассказывал и рассказывал. О детстве, о котловане и разорившихся застройщиках, о маме и папе, об Эрне, когда она ещё была Мариной...
Мы погуляли по чавкающим дорожкам, вернулись на асфальт, сели на лавку на остановке. Лавка была мокрая, но мы так устали...
Это было счастье, настоящее счастье! Тёма, я, и вот-вот должен был начаться Новый год. Мы услышали голоса. Очередная компашка наших ровесников дико гоготала. Они подошли к нам. Четыре парня и трое девчонок, и ещё один мальчик, маленький и худенький. Я боялась поднять глаза, я видела только ноги в модных кроссовках и в модных уггах. Хоть и была мокрота, но раз угги куплены, они должны носиться. Я всегда боялась таких компаний, я шарахалась от них. Даже не знаю кого боялась больше: девчонок или парней. Парни в школе обежали меня зло и больно. А девчонки унижали в школе морально и подло. Состроят рожу, скажут пару фраз, пару слов, и ходишь весь день как оплёванная. Я боялась и завидовала этим девчонкам. Они почти всегда были красивые, они вели себя ярко, громко, смело. Они могли обнять парня, взять его за руку. Я же никогда бы не осмелилась взять за руку Тёму или обнять его. Он реально очень симпотный, такой лапочка... А я... Впрочем, если сравнивать с тем, как я выглядела до того, как появился папа, я очень даже ничего сейчас. Иначе бы я с Артёмом не пошла бы гулять, чтобы его не позорить.
− Эй, командир! Подымить не найдётся? - спросил у Артёма самый мелкий и стал кривляться.
Артём молчал.
− Чё не слышишь? Глухой? - это уже сказал другой, здоровенный.
Артём молчал.
− Окей. Тогда покурить?
Артём молчал.
− Ути! Какая милая! - заговорила слащаво одна из девчонок. Я обернулась. Девчонка поднимала с земли мою бабушку, стражницу. Она была сейчас обычной куклой.
Чтобы это значило? - пронеслось у меня в мозгу.
− Маршрутку ждёте? - парни не отставали от нас.
− Да. Ждём, − Артём вперился взглядом в парней.
− Во дебилы, -- забегал туда-обратно мелкий пацан. - Все Новый год празднуют, а они маршрутку ждут. Во дебилы.
− На себя посмотри, урод, − процедил старший из их компании, крупный, плотный, сразу видно: если вмажет, не поздоровиться. - Урод недоношенный. А ты пацан знай: маршрутки в такой час не ходят.
«Урод» молчал. Я смотрела на него. Он стоял боком ко мне, тонкие острые черты лица, весь миниатюрный, как кукла. Из карманов его торчали баллончики с краской. Он был из тех, кто размалёвывает стены и асфальт. Я заметила: губы и рельефные крылья носа его трясутся, он глотает слёзы. Он смотрел на небо. И я тоже. Месяц выпрыгивал из облаков. Дул ветер. Тёплый южный ветер. Уже вовсю взрывали питарды и фейерверки. Со стороны полигона озарялось красным небо - на полигоне отличные салюты. Девчонки трясли своими паклями (ненавижу распущенные волосы, они мешают работать), рассматривали бабулю.
− Отдайте! Это моя, - я встала и двинулась на девчонок.
− Да, да, твоя. - девчонки перебросили куклу тому, плотному.
Я подумала: почему Артём не защитит нашу бабулю, он же знал, кто она. А может не знал? Может, он не узнал? Он же видел её в живом виде, не в кукольном.
И тут подъехала маршрутка.
− Эй, ребятки! - высунулся водитель, хотя для этого ему пришлось практически лечь на сидение, − куда везти. Ради праздника бесплатно довезу. На базу еду, в парк, на конечную. Артём сидел, не двигался, хотя лично я бы не отказалась прокатиться до дома. Всё-таки опасно идти обратно пешком. Но и на маршрутке опасно. Вдруг она «адовая»?
− Да нам тут рядом, командир, − ответил за всех плотный парень. - Спасибо, командир, с наступающим тебя.
− Ну раз так... А вы, девушка? - водитель обратился ко мне.
Глаза его сверкали. Он был в очках, в тонкой оправе, с квадратными линзами. Я ужасно испугалась. Но и здесь, на остановке, с этой компашкой оставаться не хотелось. Мне казалось, я чувствовала это, Артём взбешён. Артём вдруг рванул мою руку. Мы заскочили в маршрутку и Артём быстро захлопнул дверь. Бабуля осталась в руках у того плотного. Последнее, что я увидела в окно - это как этот лидер компании, отвешивал пендаль мелкому, а девчонки ухахатывались и всё лезли к нему обниматься. Несчастная моя бабуля, горбоносая, в длинной юбке, откуда ты здесь, зачем далась им в руки?..
Мы полетели. У меня началась паника. Ну конечно же. Это непростая маршрутка, это их маршрутка. Добро пожаловать в ад! Какая-то дикая скорость как на межгалактическом звездолёте. Вроде бы мы ехали, а вроде и летели. Мимо проносились дома. Свет из окон превращал дома в сплошные светящиеся стены, они чередовались с тёмными пространствами с частотой полосок зебры. Я посмотрела на Артёма. Он внимательно следил за водителем. Мы ехали в салоне, а не в кабине. Но Артём сел на то сидение, где развернувшись, легко можно наблюдать за водителем. Ещё на остановке я сунула руки в карманы и сжала их в кулаке - это когда подошли эти наглые. Сейчас я заметила это и расслабила руки. Карманы на куртке были очень глубокие. Когда-то давным-давно порвалась в них подкладка, и я смастерила новую, пошире, поглубже. Палец наткнулся на что-то в самой глубине! Бож-ты-мой! Это была лапка игрушки, так до сих пор и не вывернутая. Она из Плывунов! Я достала лапку и на нервной почве стало выворачивать. Лапка была длинная и достаточно узкая, с поворотом, с изгибом. Такие надо выворачивать спицей или карандашом, или толстой проволокой, но если потихоньку и не жалко маникюр, то можно вывернуть и просто без приспособлений... Маршрутка снизила скорость, водитель притормозил, как-то вопросительно посмотрел на меня.
− Вылазь!
-- Вылези! - приказал мне и Артём.
Я испугалась, но посмотрела на Тёму - он уверенно закрыл и открыл глаза, как бы говорил: уходи, всё будет норм. Я не стала спорить, и вылезла.
И оказалась на той же остановке! Как это было возможно? Движение по этой улице одностороннее, а по другой, которая через парк, в другую сторону. Значит, мы сделали круг?
Бабуля валялась в луже. Я подняла её. Около остановки я только сейчас заметила того мелкого, он ревел. Да бож-ты мой! Что ж все пацаны такие рёвы! Я не стала ничего ему говорить. Я сама чуть не ревела. Почему вдруг я послушно вылезла, надо было сказать: нет, не выйду из вашей адовой маршрутки, не выйду и всё! Я побрела домой. Я прижала игрушечную бабулю к груди. Идти далеко, идти страшно. Сначала - вверх, до громадины, дальше - вниз, вниз, до нашего дома. Хорошо, что мама дала мне фонарик-шокер - на всякий случай. Но всё-таки люди попадались. С пакетами почти никого не было, но попадались люди с ёлками. Перед новогодней ночью продавцы бросают нераспроданные ёлки и некоторые малоимущие граждане специально ходят на рынок за выброшенными ёлками. Отчим тоже так всегда делал. Я проходила мимо громады, и тут встретила «адову» свиту с ёлкой. Дэна и его отца, точнее - моего отчима. И конечно же на плече он тащил ёлку -- отчим не изменил своим привычкам после «переселения». Главного, которого лично у меня язык не поворачивался назвать так, как называл его Артём, не было.
У громады хлопало шампанское, оттуда слышались голоса. Я резко свернула влево, перебежала дорогу. Троица ринулась за мной. Я бежала к этому тёмному страшному дому изо всех своих сил. Там были голоса, там были люди, там выстреливали букеты огней, там смеялись.
− Эуч! Бабка твоя там осталась! - послышалось от одной из компаний. Это были те. Те- не те, другие, да какая разница.
Игрушки больше не было у меня в руках. Я отвлеклась - она пропала. Тёма остался в маршрутке. Почему я его бросила? А почему я вообще залезла в эту маршрутку.
− Он здесь! - скрипучий надтреснутый голос.
Я обернулась на голос. Среди компаний была и моя бабуля! Ну конечно же! Это она, стражница. Впервые она заговорила. Она улыбалась как обычно. Я ринулась к дому-громадине, я забежала на его «двор». Меня настигла троица.
− Ну что, Лорочка? - слащаво спросил Дэн, − будем праздновать? Я смотрела себе под ноги, теребила в руках игрушечную, наполовину вывернутую лапку игрушки.
− Бабушка! Где ты? - крикнула я.
− Ау! -отозвалась бабуля звонко, но по-прежнему скрипуче. Голос шёл сверху, из дома. Мы все подняли головы. Даже ёлка махала своей верхушкой, пытаясь запрокинуть её, как люди голову. Ёлку отчим поставил на землю, придерживал конечно, не сама же она стояла.
Я как впервые видела этот громадный дом. Я стояла у него в ногах, в ступнях. Два дома были соединены перемычкой, переходом.
− Люди! Я тут! Идите сюда! - это кричал Артём. И мы все побежали туда. Ёлка - нет, не побежала, отчим её бросил, точнее: он бы никогда не бросил, всё-таки и отец Дэна влиял сейчас на характер отчима. Ёлка осталась валяться на бетонных плитах.
Послышался гогот подростков.
− Малолетки! - крикнул кудрявый.
За нами тоже кто-то бежал. Они как бы в шутку подгоняли нас до подъезда. Компашка противных ребят с остановки притормозила около подъезда. Они смеялись надо мной, будто я была без обуви, босиком или в рваной одежде. Адова свита забежала в подъезд просто сняла дверь. Дверь теперь валялась на бетонной плите. Я обернулась. Вдалеке около ёлки стояла бабушка, стояла и кивала, одобряла, что я захожу в подъезд. А кто же тогда кричал сверху, из этого дома? Подростки гоготали, что-то говорили. Я не могла разобрать, что. Я шагнула в подъезд. Там горели тусклые аварийные лампы. Подъезд был красивый, чистый, выложенный светлой мраморной плиткой. Кудрявый, Дэн и отчим побежали по лестнице вверх. Лифты не работали. И я припустила за ними. Ведь, они бежали, чтобы уничтожить Артёма. Там наверху Артём. Мне казалось, что они хотят его убить.