— Ты меня слышишь? — произнес голос. Знакомый и нужный сейчас голос. Бонни обнаружила, что не пыталась заговорить и не знала, получится ли это у нее, или все станет еще хуже…
Но на риск она шла так часто в последнее время, что сейчас просто-напросто не задумывалась о своих действиях.
— Да, — выговорила она на удивление легко. Голос был тихим, сиплым и хриплым, но разговаривать было не больно.
Отлично. Хоть что-то осталось.
Мужчины… Мужчины, разрушившие Бонни Беннет и сгубившие ее душу. Из-за них такие синяки, ссадины и боли. Все из-за них. Из-за отца. Из-за адвоката отца, говорящего о том, что девочка все выдумала, потому что сейчас она в поре полового созревания. Случайные недолгие романы, окончившиеся ссорами и кровной злобой — все это выбило почву из-под ног, заставило встать на путь эмансипации.
На неправильный и опасный путь.
И впервые за долгое время Бонни увидела по отношению к себе внимание, заботу и сочувствие. Она уже точно не помнила тех чувств, которые испытывает человек, когда о нем заботятся, но точно знала, что пытается их вспомнить… И впервые за долгое время она ощутила свою слабость и беспомощность, что так долго прятала под коркой непроницаемости и непробиваемости. Девушка ощутила как горячие слезы сожаления и горечи обжигают кожу ее щек, как впервые та долгая детская боль выливается наружу глинтвейном и согревает озябшее тело. Избитая, униженная и растоптанная Бонни оказалось нужна какому-то улыбчивому парню, который толком ее даже не знает, который влюблен в какую-то Мальвину и подпевает под радио…
Когда твой мир, — такой жестокий и холодной, с устоявшимися убеждениями и предрассудками, — соприкасается с совершенно противоположным миром, — теплым, нежным и светлым, — происходит взрыв, который не оставляет после себя ничего, кроме пустоты. Как два противоположных числа в сумме дают ноль, так и две противоположные души… И сейчас Беннет ощущала себя уничтоженной, растоптанной…
Но нужной.
Она помнила каждый удар тех ублюдков и то, как они ножом полосовали ее тело. Она помнила, как они пригрозили ей убираться из города и ничего не рассказывать Ребекке. Она помнила свой сумасшедший страх и кровь по всему телу… Она помнила и понимала, что если бы не Тайлер — она бы уже давно погибла, а ее увлечения и ее проблемы приобрели бы огласку.
— Эй, — он взял ее за руку. — Все будет хорошо, Бонни. Ты знаешь, что твое имя является по сути нарицательным?
Девушка попыталась улыбнуться, но не смогла: каждая мышца болела, каждое движение отдавалось сумасшедшим отголоском боли.
— Бонни и Клайд погибли под свинцовым дождем, — прохрипела Бонни, не открывая глаз. Слова говорить было не тяжело. И если мужчины сего мира подавляют женщин физически, то права голоса никто не отменит…
Никто не проникнет в мысли женщин, не заставит их думать иначе. А Бонни Беннет никто не заставит заткнуться.
— Зато стали легендами, — закончил Локвуд и взял руку Бонни. Девушка дернулась от неожиданности, но не от страха. — Они были невменяемыми и чокнутыми, но они жили… Назло всем. И ты живи, Бонни.
Девушка молчала. Она не спала — погружалась в поток своих мыслей. Она почувствовала странное ощущение у себя в душе… Она не могла точно описать его, могла лишь сравнить… Этот процесс, проходящий под серебристыми пластинами души, напоминал движение льдов на реке. Одна льдина откололась — и ее понесло по течению. Вторая откололось — и вот уже холодные, но быстрые волны раскалывают лед как дробильщики камня.
И Бонни вдруг сильно захотела избавиться от внутреннего груза. Хотя бы чуть-чуть побыть слабой и почувствовать себя в безопасности.
Вновь эти слезы, текущие по щекам и ломающие льдины души.
— Ты первый парень, который относится ко мне никак к вещи, — сказала она обычным тоном, которым всегда говорила, когда еще была обычной девушкой: немного надменности и высокомерия и море уверенности в себе. — Меня это жутко пугает, — дополнила она, пытаясь сжать руку под рукой Тайлера в кулак, мол: «Я сильная еще». Не получилось.
— Пугает, что я, вопреки твоим ожиданиям, оказался хорошим человеком?
Бонни не видела лица парня, но знала, что тот улыбается и находится в своем неизменном амплуа «а-ля я добрый и веселый парень». Бонни бы улыбнулась, но вспомнила прошлую попытку и решила все свои усилия направить в другое русло.
Она повернула голову в сторону голоса Тайлера, как бы слепо глядя на своего спасителя. Она все еще ощущала движение вод в душе и горячие слезы на своих щеках.
Но больше не было страха.
— Пугает, что меня начинает это привлекать. Всю жизнь я жила с принципом ни к кому никогда не привязываться. Я потеряла так много, что уже привыкла к своему одиночеству. Ребекка подарила мне возможность не чувствовать себя полным ничтожеством, ощутить свою значимость. А ты разбил все мои стремления, заставив чувствовать себя глупой и наивной девчонкой, но… Но при этом тобой не унижаемой.
После каждого предложения следовала двухсекундная пауза. То ли для того, чтобы сделать передышку, то ли для того, чтобы собраться с силами, то ли потому, что каждое предложение имело огромный вес.
Утро близилось к полудню. Плотно задвинутые шторы не позволяли залить солнцу пространство комнаты, а звукам — ворваться и нарушить тишину. И обоим этого было сверх достаточно.
Тайлеру было жаль девушку, потому что она была унижена и одинока, а такие люди особенно отчаянны в борьбе. Локвуд решился пренебречь отношениями с Еленой на какое-то время, чтобы… Просто потому, что он хотел помочь Бонни. Просто потому, что он боялся серьезных отношений с Еленой…
Доберман о ней позаботится. Елена сама может о себе позаботиться.
Бонни брошена на произвол судьбы. Она покинута, а покинутые люди заслуживают помощи… Неизвестно что и кто нас заставляет прыгать с небоскреба. Порой, люди даже если и знают, кто это сделал — молчат и никому особо это не говорят… Когда ты прыгнул вниз — обратного пути нет.
Но ведь можно схватить падающего за руку и не позволить ему уничтожиться, верно? Ведь можно быть просто другом. Хорошим другом без всех этих сентиментальностей, кровных клятв и признаний. Настоящие друзья ведь в грудь себя не бьют и обещания пустые на ветер не кидают. Они просто рядом. Они рядом, когда тебе плохо или хорошо. Они не спрашивают, нужна ли помощь — они помогают. Они не говорят прав ты или нет — они выслушивают. Они молча держат за руку и плотно задвигают шторы, чтобы яркий свет не слепил глаза.
Бонни плакала, чувствуя слабость и секундное освобождение. Она ощущала руку Локвуда на своей руке и точно знала, что на несколько дней ее падение прекратилось, и, быть может, больше не повторится. Она плакала, а ее ненависть ко всем мужчинам таяла, а чувство благодарности и трепета к Тайлеру Локвуду — рождалось, возрастало, увеличивалось… Она плакала, а Тайлер молчал, не осуждая девушку за слабость.
Он держал ее за руку, пока Беннет не заснула. Когда она проснется в следующий раз — возможно, душевные раны начнут затягиваться, в отличие от физических. Девушка начнет оправляться и переосмыслит свое свирепое и ярое увлечение феминизмом, которое, на деле, не значит ничего.
Тайлер поднялся и сел в кресло напротив. Он тоже жутко устал и вымотался. Он закрыл глаза, выдохнул и встал вспоминать те секунды, когда обнимал и целовал Елену — девушку, так красиво улыбающуюся и так звонко смеющуюся. Девушку, целуя которую, испытывал сумасшедший поток энергии, желал близости душевной и физической.
Просто-напросто переставал терять себя. В отдалении зазвучал голос Бет Харт, а сам Тайлер погрузился в глубокий и крепкий сон.
3.
После занятий Доберман встретил девушку возле колледжа и проводил до машины. Сев в салон автомобиля, Гилберт отвернулась к окну. Она не получала известий от Локвуда, а говорить с Деймоном не решалась. Когда он забирал ее утром — то даже и слова не вымолвил. Елена говорила: «Спасибо», когда выходила из машины, но это было максимальным достижением.
Однако женское любопытство взяло верх. До дома оставалось совсем чуть-чуть, и Елена решила, что кто не рискует…
Она посмотрела на Добермана, с которым знакома была лишь фактически. Девушка еще раз взглянула на мерзкий уродливый шрам и решилась задать вопрос как можно вежливее. В конце концов, Доберман пока ее не убьет, потому что Локвуд попросил присмотреть.
— Могу я спросить, когда Тайлер вернется и надолго ли он?
Вновь эта кривая ухмылка на губах, от которой пробегает холодок по коже и закипает сумасшедшая злоба в душе. Елена уже знала, что испытает это, а потому не особо удивилась своей внутренней реакции.
— Через неделю-другую, — сухо и холодно ответил Сальваторе, не удостаивая свою собеседницу и взглядом. Елена думала о том, что можно попробовать помириться с Доберманом и начать хотя бы с извинений про «вгрызаться в глотки», постараться прийти к консенсусу. Она думала об этом всю дорогу до колледжа и решила, что за эту неделю должна попытаться разговорить этого… типа и представиться уже наконец.
Но теперь все надежды рухнули. Никогда перемирия не будет. А уже после сказанных Доберманом слов в тот вечер, когда он спас ее в парке, последняя вера подыхала в предсмертной агонии.
Выдохнув, шатенка отвернулась. Теперь она точно знала, что все усилия будут напрасны, и даже пытаться не стоит.
Когда они подъехали, Доберман не заглушил мотор своей машины. Елена отстегнула ремень и на секунду задержалась. Она неуверенно посмотрела на дом, — как на чужое здание, — и на какие-то мгновения забыла о Сальваторе.
«Лучше уж здесь, чем там», — какой-то незнакомый голос проговорил в голове. Лучше уж здесь, чем там? Что это значит? Что это значит, мать вашу? Что может быть хуже компании Добермана?
— Не зависай, — грубо произнес Сальваторе. Девушка открыла дверцу машины, сухо поблагодарила и пошла по направлению к дому.
Она не слышала, как Деймон уехал. Сжимая сумку, она быстрым шагом направилась к дому, слыша в своей голове неприятную и ноющую музыку.
Лучше уж здесь, чем там.
Девушка открыла дверь и услышала, что телевизор работает, крышка чайника стучит по чайнику, поскольку вода уже закипела. Елена спокойно выдохнула. Все в порядке. Она выдохнула, разделась, кинула сумку на диван в прихожей и взяла сотовый. Елена решила, что стоит набрать смс-ку Локвуду, написать, что она сожалеет о недавнем недопонимании, что скучает и приглашает его на вечеринку, устроенную в ее колледже в честь Хэллоуина. Конечно, это не Оскар Уайльд, но главное — начало. Елена печатала текст сообщения минуты две, потом нажала кнопку: «Отправить» и, поднявшись, направилась на кухню.
Елена выключила чайник и пошла в зал, чтобы навести Миранду. По телевизору шла комедия…
Мать всегда любила эти старые комедии с Эдди Мерфи, особенно ей нравился фильм «Золотой ребенок», который и шел сейчас по одному из центральных каналов.
— Привет, мам, — сказала девушка, проходя мимо Миранды и беря пульт, чтобы сделать звук тише. — Как ты?
Обернувшись, она увидела Миранду, смотрящую в экран и держащую очередную вышивку в руках.
А потом из горла Елены вырвался отчаянный, сумасшедший, пронзительный, громкий и острый крик…
====== Глава 13. Отменить восход ======
1.
Надо всего лишь выдохнуть и убедить себя, что все в порядке. Каждый раз она поднималась с этим твердым принципом, что все будет в порядке, что сегодняшний день рано или поздно закончится, и кошмар закончится. Кошмары всегда заканчиваются…
Почти всегда.
Елена смотрела на остывший чай, слушая только тиканье часов. Она вспоминала, как читала в книгах, что на похоронах или после тяжелых и мучительных расставаний думаешь о совместном времени, вспоминаешь все прошедшее и с ужасом осознаешь, что подобное никогда больше не повторится… Она вспоминала, как читала в книгах, что во время падения в бездну предаешься мрачным мыслям, добиваешь себя ужасной и тоскливой музыкой, сходя с ума от удушья…
Ложь. Самая жестокая и самая беспощадная ложь. Во время похорон или после мучительных расставаний думаешь о чем угодно, только не о том, что было раньше. Ты смотришь на окружающий тебя пейзаж в надежде уцепиться за что-нибудь, что отвлекло бы тебя. Есть ли люди, которые держась за обрыв пропасти, смотрят в темную бездну и думают, как там, на самом дне? Вряд ли. И с чувствами так же. Ты ногтями вцепляешься в гнилые корни засохших деревьев и смотришь в небо, глупо ища в своей голове какие-нибудь отвлеченные мысли или надеясь, что все произошедшее — лишь сон.
Елена знала, что Деймон подъедет с минуты на минуту. Она знала, что жизнь продолжается, что ничего не взорвалось и не исчезло.
Она знала, что хватается за край пропасти, смотрит в небо и ищет что-то, что смогло бы отвлечь ее. Только вот забытие, которое так желанно, не наступало.
Елена медленно поднялась, тыльной стороной ладони вытерла слезы и уверенно направилась к выходу. Возле улицы стояла машина. Сальваторе, оперевшись о багажник, курил, вглядываясь своими небесно-голубыми глазами вдаль.
Голубой цвет… Кто сказал что он — от Бога? Кто сказал, что все светлое есть порождение чьих-то благих намерений? Голубой цвет глаз — это подарок от Дьявола… Неестественно голубой цвет, который иногда становится серым… Серым, как пасмурное небо… Как дым. Как туман. И ничего нет в этом привлекательного. Ничего… И кто принял голубой цвет глаз за эталон красоты?
Девушка открыла дверь и направилась к автомобилю. Она не ощущала холода октябрьского ветра на плечах, не ощущала ненависти, исходящей от Сальваторе. Ненависти, спутанной со злобой, что напоминало сочетание ярких ниток. Даже сущности в душе не пробуждались. Верно говорят, что любовь иссушает. Но врут, когда утверждают, что ты не жил, если не познал это чувство. Лучше не жить, чем быть ходячим трупом.
— У меня не было твоего номера телефона, — сказала Елена, подойдя к Деймону. Ее голос звучал спокойно и уверенно — как в обычные дни. Сама же Гилберт слышала себя как бы издалека, словно слушала записанную на диктофон аудиозапись со своим голосом. — Я сегодня не пойду на занятия. И завтра не пойду. Я заболела. Наверное, со следующей недели только.
Деймон сделал затяжку и, выпустив дым из легких, взглянул на Гилберт. Шатенка стояла рядом, вглядываясь в пустоту и не видя перед собой ничего. Что-то странное было в ее поведении. Что-то изменилось во взгляде этой несносной и нехорошей девчонки.
Но Сальваторе было плевать. Так даже легче будет, если до конца недели Елена проболеет. Потом вернется Тайлер, и все навсегда закончится.
— Я сожалею о том вечере, — сказала девушка, разворачиваясь и направляясь к дому.- Скажи Тайлеру, что я сожалею о том вечере.
Хмыкнув, Деймон отвернулся и продолжил курить. Странности в поведении этой сучки вполне объяснимы. Не так-то просто уживаться в шкуре невинной овечки. Не так-то просто прятать свое истинное лицо…
Но вот только ее поведение говорило не о том, что она пытается спрятать свою истинную сущность.
Деймон сел в автомобиль и поспешил ретироваться. Прозябать в этом месте ему не хотелось. Он планировал развлечься в катакомбах сегодня ночью…
Он там давно не был.
Елена не закрыла входную дверь. Она прикрыла ее, но закрывать не стала. Девушка разулась и пошла по направлению к лестнице. Во взгляде не было ни единой эмоции. И если верить тому высказыванию, что глаза — зеркало души, то глядя на Гилберт можно было сказать, что души у этой девочки больше нет…
Девушка стала медленно подниматься по лестнице, словно ей некуда было торопиться. Словно ничто больше не способно было ее потревожить. Медленные шаги, пустой взгляд и абсолютное спокойствие.
Страшное сочетание.
Деймон вывел автомобиль на проезжую дочь и стал подъезжать к выезду, к дороге, выводящей на центральную трассу. Он докурил сигарету и выбросил окурок в окно. Включив радио, Сальваторе сбавил скорость и остановился на перекрестке, пропуская мимо проносящиеся машины.