Остановившись на краю, он некоторое время смотрел на спокойно струящуюся в двух метрах от носков его сандалий темную воду, а затем, поправив очки, растерянно, с обидой произнес вслух:
— Ну и что теперь прикажете делать?
Ответа он, разумеется, не ждал, но на этот раз равнодушные небеса сочли небесполезным откликнуться. Откуда-то сверху послышался нарастающий рокочущий гул, постепенно переходящий в свистящий металлический клекот, и, задрав голову, корреспондент Харламов разглядел на фоне голубого небосвода неторопливо летящую в направлении местного аэродрома «корову», сиречь вертолет Ми-6, прозванный так из-за некоторых характерных особенностей дизайна, действительно придающих ему отдаленное сходство с вышепоименованным парнокопытным.
В редакции, да и во всем городе, Илью Николаевича Харламова считали симпатичным, вызывающим сочувствие неудачником и безобидным чудаком. Он был вдовец с приличным стажем, вечно выглядел как пугало (имел противозачаточную внешность, как говорили о нем злые языки в традиционно женском коллективе рекламного отдела редакции), натыкался сослепу на мебель, был стеснителен и говорил невпопад. Поэтому, окажись в данный момент на берегу еще один случайный свидетель, он бы ничуточки не удивился, услышав из уст корреспондента Харламова очередную загадочную, ни к селу, ни к городу фразу.
— Спасибо, — проводив взглядом удаляющийся в направлении восточной окраины города вертолет, с горьким сарказмом молвил Илья Николаевич, — очень вовремя!
После чего уселся, свесив с обрыва ноги, вынул из нагрудного кармана рубашки пачку «Балканской звезды» и, не без труда добыв огонь из одноразовой китайской зажигалки, сердито задымил, хмурясь из-под очков на сверкающие вдалеке купола монастырского храма.
* * *
Остаток дня они намеревались провести в «Ласточке», но человек предполагает, а начальство располагает: в двух кварталах от упомянутого заведения их, как пуля в спину, настиг звонок Маланьи. Помолчав в гнусаво квакающую трубку, Шуня с раздражением сунул мобильник в карман и сказал сидевшему за рулем Шише:
— Заворачивай оглобли. Двигаем на «Точмаш».
— Штурмом будем брать? — поинтересовался с заднего сиденья Удав.
— Угу, — сказал ему Шугаев. — Для начала выбьем твоей башкой ворота, а там поглядим, как карта ляжет.
Исполнительный, несмотря ни на что, Шиша лихо развернулся через единственную на весь город двойную сплошную линию разметки, заставив испуганно шарахнуться тарахтевшую навстречу «Оку», переключил передачу и плавно утопил педаль акселератора.
— Чего будет-то, Саня? — осторожно спросил, тронув Шугаева за плечо, не любивший неожиданных сюрпризов Мама.
— А я знаю? — сердито огрызнулся Шуня. — Насчет того, что будет, ступай к гадалке. А мне просто велели явиться на завод для получения задания. Как я понял, Сарайкин наш там трется, и что-то ему от нас срочно понадобилось.
— Снюхались, значит, — вертя баранку, заметил проницательный Шиша.
— А как иначе? — философски изрек Удав. — Воевать с ними, что ли?
Шугаев промолчал. Все было правильно, не подкопаешься. Даже если Сарайкин не был заодно с рейдерами с самого начала, ему ничего не оставалось, как поскорее найти с ними приемлемый компромисс и по возможности войти в долю. Перебить два десятка окопавшихся на территории завода вооруженных, хорошо обученных мужиков — задача для провинциального начальника полиции непростая, но выполнимая. Но воевать — значит выносить сор из избы, незамеченной такая заварушка не останется. А сора за последние годы в Мокшанске накопилось столько, что только тронь, и эта лавина тебя похоронит. Москва давно кричит о необходимости покончить с коррупцией и злоупотреблениями; коррупции от этого, конечно, ни жарко, ни холодно, но, чтобы не выглядеть глупо, власть должна время от времени показательно брать кого-то к ногтю: попался, коррупционер! И кому охота, отстаивая незаконно присвоенное право вертеть, как заблагорассудится, целым городом, в одночасье сделаться козлом отпущения?
Он вспомнил, как пару лет назад ребята из отдела по борьбе с экономическими преступлениями неплохо поднялись на бабках, регулярно, каждые два месяца, закрывая заместителя директора одной из местных коммерческих фирм и начиная шить ему какие-то крупные финансовые махинации. Директор, а по совместительству лучший друг арестанта, так же регулярно его выкупал; суммы, естественно, увеличивались от раза к разу, и кончилось тем, что выдоенные досуха фирмачи свернули свой бизнес и тихо, ни с кем не прощаясь, отвалили из Мокшанска в неизвестном направлении. Сарайкин об этом, разумеется, знал и имел с этого мероприятия, как и с любого другого, неплохой процент. Пример частный и далеко не самый яркий, но, став достоянием гласности, даже такая мелочь обойдется подполковнику очень и очень дорого. Какая уж тут война!
Машина миновала застроенный старыми трехэтажными домами микрорайон, проскочила чахлую лесопосадку и повернула направо, оставив в стороне подступающие к самому аэродрому корпуса новостроек. В этой части города Шуня бывал редко, всего раз или два, причем исключительно в темное время суток, и сейчас, поглядывая по сторонам, понял, что ничего не потерял — ни в плане расширения кругозора, ни в смысле получения эстетического удовольствия. Это был район складов — как старых, купеческих, выстроенных на века из несокрушимого, отформованного и обожженного по всем правилам красного кирпича, так и советских, вкривь и вкось слепленных из силикатных блоков и побитого ржавчиной гофрированного железа. Жилых домов здесь практически не было, а те, что изредка встречались справа и слева от дороги, выглядели заброшенными. Потом справа потянулся кажущийся бесконечным высокий, в два человеческих роста, забор из бетонных плит, опутанный поверху ржавой колючей проволокой, и вскоре впереди распахнулась небольшая площадь — вернее сказать, разворотная площадка перед воротами транспортной проходной «Точмаша».
Шиша лихо затормозил у самых ворот и требовательно посигналил. Дверь пристроенной к воротам сторожки распахнулась, и на крылечко вышел один из столичных варягов во всей своей незабываемой красе — в напяленном поверх черного комбинезона легком бронежилете, в высоких солдатских башмаках откровенно импортной выделки, с тупорылым автоматом под мышкой и в трикотажной маске с круглыми прорезями для глаз и рта. Вглядевшись в залепленный присохшей мошкарой номер на переднем бампере «девятки», он призывно махнул рукой: сюда давайте!
— Пешком, что ли, чапать? — недовольно проворчал Шиша.
— А что, с тебя корона упадет? — поддел его Удав.
Шугаев молча полез из машины, подавая подчиненным пример. Говорить не хотелось, настроение было не ахти, и он знал, почему: ему не нравилась эта поездка, не нравилось, как по-хозяйски распоряжается, указывая, что им делать и куда идти, прячущий лицо под черной спецназовской маской рейдер. Ему вовсе не улыбалась более чем реальная перспектива опять куда-то ехать и что-то делать по указке этих пришлых людей — именно потому, что это были чужаки. А чужакам наплевать, что будет с городом и людьми, которые за этим городом присматривают, после их отъезда. Они отвалят, а ты тут разгребай то, чего они наворотили твоими же руками…
— Машину отгоните! — крикнул с крылечка проходной рейдер. — Вон туда, в сторонку!
— Он еще и говорящий, — цитируя древний анекдот, пробормотал Удав.
— Отгони, хрен с ним, — сквозь зубы продублировал полученный приказ Шугаев, и Шиша, недовольно ворча, вернулся за руль.
«Девятка» завелась и, сердито подвывая двигателем, задним ходом вползла в узкий, заросший травой проезд между двумя вросшими в землю по самые окна кирпичными лабазами на противоположной стороне площади. Шиша запер центральный замок и, подбрасывая на ладони брелок с ключами, присоединился к поджидавшим его коллегам.
Рейдер проводил их через вертушку проходной и во дворе сдал с рук на руки другому, такому же, как сам, двухметровому шкафу в маске и с автоматом.
— Вам в механический, — сообщил шкаф.
— Типа, мы в курсе, где тут механический, — гордо признался в своей неосведомленности Шиша.
— За мной идите, — коротко распорядился рейдер и, не оборачиваясь, зашагал куда-то вглубь заводской территории.
Походка у него была легкая и, несмотря на грубую обувь, практически бесшумная. Шуня нехотя двинулся за ним, на ходу от нечего делать разглядывая экипировку своего провожатого. Экипировка была внушительная: автомат, пистолет в открытой матерчатой кобуре — не «Макаров» и даже не «Стечкин», а какой-то новый, с фасонисто изогнутой рукояткой, внушительная толщина которой прозрачно намекала на двухрядный, самое меньшее на шестнадцать «маслят», магазин, — спецназовский нож с вороненым лезвием, резиновая дубинка, наручники, электрошокер, газовый баллончик и даже парочка гранат — правда, всего лишь шумовых. «Да, — подумал, созерцая все это великолепие, прошедший кое-какую специальную подготовку экс-лейтенант Шугаев, — с такими, пожалуй, повоюешь. Это надо спецназ вызывать, а он в федеральном подчинении. Вот тебе и сор из избы — взопреешь, выгребавши…»
По сравнению с крупным металлургическим или машиностроительным предприятием заводишко был карликовый — без лупы, поди, и не разглядишь, — но на поверку он оказался не таким уж и маленьким: пешкодралить до механического цеха пришлось добрых пять минут, и все по солнцепеку. Откуда-то слева, приглушенное расстоянием и стенами заводских корпусов, доносилось тяжкое уханье кувалды, которому вторили лязгающие удары лома; справа тарахтел невидимый дизельный компрессор и, заглушая эти звуки, короткими очередями постреливал отбойный молоток.
— Они что, решили тут все на кирпичи разобрать? — изумился неугомонный Шиша и, не получив ответа от коллег, привязался к рейдеру: — Слышь, военный, у вас в Москве что, со стройматериалами проблемы? Вы чьих, вообще, будете-то?
Как и ожидал Шуня, рейдер пропустил эти вопросы мимо ушей. Приблизившись к высоким железным воротам цеха, он распахнул прорезанную в них дверцу и сделал приглашающий жест рукой.
— Сюда, — сказал он. — Вас ожидают.
Шугаев все время ждал, что их обыщут и отберут оружие, но этого так и не произошло. Отсюда, по идее, следовало, что их здесь воспринимают как союзников, которым можно доверять и которых не следует опасаться. «Ладно, — подумал он, — поживем — увидим».
И, по привычке оглядевшись напоследок, первым переступил высокий порог.
Войдя, они очутились в широком, вымощенном рубчатыми чугунными плитами проходе между длинными рядами станков — токарных, фрезерных, сверлильных, револьверных и прочих, предназначенных для механической обработки металла. Шутаев мимоходом удивился: он не подозревал, что на заводе, выпускающем всякую электронную требуху, так основательно работают с железом. Конечный продукт этой работы в виде ворохов металлической стружки выпирал из расставленных вдоль прохода железных контейнеров. Тронутая цветами побежалости стружка — то радужная, то красновато-желтая, как бронза, то ярко-синяя — смотрелась завлекательно, хоть ты новогоднюю елку ею украшай. Свисающие с далекого потолка на длинных металлических тросах ртутные лампы не горели, и в просторном помещении царил прохладный сумрак, разжиженный проникающим через заросшие пылью зенитные окна дневным светом. Пахло железом, машинным маслом и еще чем-то незнакомым, но явно имеющим прямое отношение к производственному процессу — надо полагать, охлаждающей эмульсией.
Кроме них, в цеху никого не было.
— А где Сарайкин-то? — изумился недалекий Мама.
В тишине огромного пустого помещения его солидный хрипловатый бас прозвучал как-то сиротливо, потерянно, чуть ли не испуганно.
— Мутная какая-то хрень, — поддержал его Удав. — Ты куда нас притащил, Санек?
— Разберемся, — пообещал Шугаев, уже начиная понимать, что выполнить это обещание сумеет едва ли.
Заведя руку за спину, он положил ладонь на рукоятку торчащего за поясом пистолета. И сейчас же, словно это привычное движение послужило сигналом, из-за станков слева от прохода беззвучно, как в страшном сне, выросли одинаковые черные фигуры с жуткими трикотажными рылами вместо лиц.
Краешком сознания Шуня успел удивиться: почему только слева, а не с двух сторон? Чтобы ненароком не перестрелять друг друга, понял он в ту же секунду. И в этот краткий миг затишья перед огненным шквалом он понял еще одно: почему у них еще там, на проходной, не отобрали оружие. Да потому, баранья твоя башка, что по сравнению с их боевой выучкой и огневой мощью ваши два «ТТ», один «Макаров» и с грехом пополам отчищенный от ржавчины ископаемый «вальтер» — пшик, на который не стоит обращать внимания. Вот тебе и союзники, которых не стоит опасаться… То-то, что не стоит!
Сука Маланья, подумал он, и в это мгновение рейдеры открыли огонь. Они стреляли прицельно, короткими очередями, и ни разу не промахнулись. Несколько пуль, пройдя навылет, с лязгом выбили красноватые искры из чугунных станин; одна, пробив жестяной защитный кожух, безнадежно вывела из строя дорогой станок с числовым программным управлением, но на этом список повреждений, причиненных оборудованию механического цеха, был закрыт.
Когда стрельба утихла, прорезанная в воротах дверца отворилась, и в нее, пригнув голову в низком проеме, вошел провожатый Шуни и его коллег. Приблизившись к лежащим на залитых кровью чугунных плитах телам, рейдер вынул пистолет и аккуратно, без спешки, один за другим сделал четыре контрольных выстрела.
Наблюдавший за этой сценой из окна расположенного под самой крышей кабинета начальника цеха подполковник Сарайкин воздержался от комментариев, но сделал из увиденного кое-какие выводы. Выводы эти касались стиля работы его делового партнера и были, мягко говоря, неутешительными.
Откуда-то издалека вдруг послышался царапающий нервы нарастающий вой сирены воздушной тревоги. Он оборвался на самой высокой ноте так же неожиданно, как начался, и снова наступила тишина, нарушаемая только приглушенным стрекотанием отбойного молотка в подвале лабораторного корпуса.
— Это еще что такое? — насторожился стоявший рядом с Сарайкиным Волчанин. — Где?
Подполковник равнодушно пожал плечами.
— На аэродроме, наверное, — сказал он, — больше просто негде. До него отсюда рукой подать — километра два, не больше. Решили, наверное, «улитку» свою проверить. А может, пацан какой-нибудь на склад забрался и ручку крутанул — из озорства, поглядеть, что получится…
— Бардак, — уверенно констатировал Волчанин.
— Что бардак, то бардак, — глядя в окно на разбросанные внизу в неестественных позах тела, со вздохом согласился Анатолий Павлович.
Глава 10
Короткий, внезапно оборвавшийся вскрик далекой сирены вывел Михаила Васильевича Горчакова из тягостного раздумья. Неловко завозившись, он уселся на разъезжающемся импровизированном ложе из сваленных в кучу папок с документацией и рассеянно провел ладонью по шершавой от проступившей щетины щеке.
Не мудрствуя лукаво, рейдеры заперли его в архиве спецчасти. Окно здесь было забрано крепкой решеткой из толстых стальных прутьев, концы которой были надежно вмурованы в кирпичную кладку, да вдобавок еще и заколочено гвоздями. Открывалась только форточка, в которую могла бы протиснуться разве что кошка, да и то не слишком раскормленная. О несокрушимой стальной двери не стоило даже вспоминать: выломать ее без применения взрывчатки не сумели бы даже спасатели МЧС со всеми своими механическими и гидравлическими приспособлениями.
В двери имелся глазок, который рейдеры чем-то залепили снаружи. Михаил Васильевич не видел в этой мере предосторожности никакого смысла: сбежать через глазок не сумела бы даже вышеупомянутая кошка, а увидеть через него он мог только пустой коридор да, в самом лучшем случае, обтянутую черным комбинезоном спину охранника.
Еще на внутренней стороне двери имелся прочный засов. При желании Горчаков мог тут запереться, слегка осложнив рейдерам жизнь. Но, во-первых, именно слегка, а во-вторых, не надо обольщаться: этим он сделал бы хуже вовсе не рейдерам, а себе. В архиве не было даже водопроводного крана, не говоря уже о запасах продовольствия, да и о запертых где-то здесь же, на заводе, жене и дочери забывать не следовало: за любую не предусмотренную сценарием выходку Михаила Васильевича первыми понесут наказание именно они.