Подставив плечо, он помог Горчакову подняться и попытался увлечь его в сторону лестницы.
— Погодите, — вдруг заупрямился тот. — А папка?
— Какая папка? — удивился подполковник.
— Синяя, картонная… Не видели?
— Не видел, — нетерпеливо произнес Сарайкин, — впервые слышу о какой-то папке. А что в ней было?
— Кое-какие документы. Впрочем, это уже неважно, — озираясь по сторонам, рассеянно отозвался Михаил Васильевич.
Синей папки с документацией по проекту «Борисфен» действительно нигде не было видно.
Глава 13
Юрий Якушев лежал на боку, как щитом, прикрываясь телом убитого рейдера. Почти отвесный железный трап, ведущий в котельную, снова, вибрируя, гулко загремел под чьими-то торопливыми шагами. Юрий прицелился и, когда спускающийся по трапу рейдер оказался на мушке, дважды спустил курок. Рейдер сорвался со ступеньки и кубарем скатился вниз, распластавшись на грязном сыром бетоне черным полупустым мешком. Его место на лестнице тут же занял второй; Юрий нажал на спуск, но вместо выстрела раздался лишь сухой металлический щелчок. Рейдер дал короткую очередь и отпрянул назад, уйдя с линии огня. Труп, служивший Якушеву щитом, дважды коротко содрогнулся от попаданий. Искать запасную обойму Юрий не стал: он знал, что ее нет.
Ясно было также, что сменить позицию, подыскав более надежное укрытие, ему не успеть. И верно: только что скрывшийся из вида рейдер снова появился на ступеньках и дал еще одну короткую очередь. Пули защелкали по бетону, брызжа цементной крошкой, импровизированный бруствер, за которым укрывался Якушев, вздрогнул целых три раза, и Юрий пришел к выводу, что родился в рубашке. Окажись в руках у стрелявшего не предназначенный для ближнего боя в городских условиях скорострельный, но маломощный пистолет-пулемет, а обычный «Калашников», пули прошили бы труп насквозь вместе с бронежилетом, и сейчас ему, Юрию, уже не о чем было бы волноваться.
Не встретив сопротивления, рейдер начал осторожно, на полусогнутых, спускаться по трапу. Дав ему подойти поближе, Юрий, по-прежнему лежа на боку, сделал короткое движение рукой от бедра. Бросок оказался точным: рейдер выронил автомат, который загромыхал вниз по железным ступенькам, схватился обеими руками за торчащую из горла черную, облитую шероховатой упругой резиной рукоять, сломался в коленях и, в свой черед исполнив короткое барабанное соло на гулких ступеньках, присоединился к лежащему у подножия лестницы коллеге.
Не теряя времени, Якушев вскочил, подобрал все оружие, до какого только смог дотянуться, и, держа на мушке маячащий наверху темный дверной проем, стал быстро, но осторожно подниматься по трапу: эта вынужденно занятая позиция была хороша для последнего боя, но не для победы, и ее следовало как можно скорее сменить.
Снаружи, на улице, продолжали довольно густо постреливать. По дороге в котельную Юрий успел краем глаза заметить, что ворота транспортной проходной атакуют самые обыкновенные менты из патрульно-постовой службы, одетые по полной боевой выкладке, в стальных касках и тяжелых бронежилетах. Воевали всерьез, без дураков: на глазах у Якушева какой-то местный олух, неосторожно высунувшийся на открытое место, был убит наповал. Один, как вывешенный для просушки матрас, болтался на воротах, еще один загорал кверху пузом около расстрелянной патрульной машины за воротами. Напрашивающийся вывод из увиденного, во-первых, удивлял, а во-вторых, был крайне неутешителен: похоже, в начальнике местной полиции Сарайкине вдруг проснулись совесть и чувство долга, и это не могло не удивлять. Но непривычный к таким моральным нагрузкам организм не выдержал стресса, и, как только включилась совесть, рассудок автоматически выключился, чтобы не перегорели пробки. Потому что, пребывая в здравом уме и твердой памяти, даже Сарайкин вряд ли отважился бы на этот бездарный, заведомо обреченный на неудачу штурм.
На выходе из котельной его едва не подстрелили: автоматная очередь разворотила дверной косяк, украсив стену созвездием неровных выщерблин и заставив Юрия стремглав нырнуть обратно в укрытие. Стреляли со стороны ворот; «Заставь дураков богу молиться», — недовольно проворчал Якушев, периодически забывавший, что со стороны его невозможно отличить от одетых в такие же комбинезоны, маски и легкие бронежилеты рейдеров.
Новая очередь высадила большое, с частым переплетом окно, щедро усеяв пол россыпью осколков. Потом послышался сухой щелчок «драгуновки», и огонь по котельной прекратился. Снайпер — это было скверно. Присев на корточки у края дверного проема, Юрий стал поверх автоматного ствола внимательно осматривать окна и крыши. Снайпер обнаружился на плоской кровле инструментальных мастерских: глядя в прицел, выбирал новую мишень из копошащегося в районе ворот стада посланных на убой баранов. Якушев перебросил флажок предохранителя в положение для одиночной стрельбы, тщательно прицелился, задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок. Автомат коротко бахнул, привычно толкнувшись прикладом в плечо; снайпер, который полминуты назад существенно облегчил Юрию жизнь, уронил винтовку и красиво, как в кино, кувыркнулся через парапет. «Ну и каша!» — покидая укрытие, подумал Якушев. «Каша, каша, — немедленно откликнулся откуда-то из глубин его сознания знакомый ехидный голосок. — Не напомнишь, кто ее заварил?»
Юрий ненавидел этот насмешливый голос — в основном, потому, что тот всегда был прав. Не ошибся он и на этот раз: в течение тридцати шести часов, проведенных в городе Мокшанске, майор Якушев вкалывал как проклятый, как раз для того, чтобы сейчас на заводе «Точмаш» наблюдалось что-нибудь именно в этом роде. Правда, на такой масштабный эффект он не рассчитывал; в деле явно появился какой-то дополнительный, неучтенный фактор — возможно, совесть подполковника Сарайкина, а может быть, что-то другое, более реальное и прозаическое.
* * *
Накануне вечером, заселившись в одноместный люкс единственной в городе гостиницы «Полет» (которая, на взгляд Юрия, с таким же успехом могла зваться «Океаном» или даже «Юпитером») и убедившись, что проводивший его сюда из коттеджного поселка «бобик» явно намерен проторчать под окном номера до самого утра, Якушев поужинал в гостиничном ресторане и провел остаток вечера перед телевизором. Готовили в здешнем кабаке отвратительно, и, если бы не луженый желудок Юрия и его истинно солдатское умение пить из лужи и питаться чем бог послал, оставаясь при этом боеспособным и даже довольным жизнью, он рисковал бы остаться голодным. Телевизор, как ни странно, работал; Якушев вооружился пультом, попутно обратив в паническое бегство притаившегося под ним рыжего таракана, и, с минуту поиграв кнопками, отыскал местный канал — правда, не городской, существование которого, с учетом размеров населенного пункта, с самого начала представлялось сомнительным, а областной.
Ему повезло: передавали выпуск новостей. Покуривая, Якушев терпеливо просмотрел репортажи об очередном заседании областной Думы, очередной же схватке местных жителей с предприимчивыми дельцами, вознамерившимися устроить на месте замусоренного скверика с песочницей и ржавыми качелями платную автостоянку, и о беспределе коммунальщиков, каковой (беспредел) выразился в прорыве (естественно, тоже очередном) магистральной трубы городского водопровода. Вдоволь насмотревшись на бьющий из мостовой фонтан высотой в пять этажей, Юрий вздохнул с облегчением: начался блок криминальных новостей. Но о рейдерском захвате мокшанского филиала НПО «Точмаш» в выпуске так и не прозвучало ни словечка. Это выглядело довольно странно. В автономии, по количеству населения наверняка заметно уступающей любому из административных округов Москвы, подобные вещи незамеченными не остаются. И не важно, рейдерский это захват или ЧП внутризаводского значения; все равно, где автоматы и маски-«балаклавы», там и журналисты.
Ведь люди, и журналисты в их числе, всюду одинаковы. И, как ни старайся держать этих писак в узде, в каждой редакции, даже если она расположена далеко за Северным полярным кругом, обязательно имеется мечтатель, свято верящий, что однажды, поймав за хвост настоящую сенсацию, он будет замечен и приглашен на работу в Москву — ну или, как минимум, станет собственным корреспондентом какого-нибудь крупного столичного издания или канала. А в каждом отделении полиции, в свою очередь, сидит некто, кто за умеренную мзду сливает этому мечтателю оперативную информацию. И каждый редактор, на стол которого лег материал с фотографиями вооруженных людей в масках и невнятными, не особенно убедительными объяснениями директора захваченного завода, постарается пустить этот материал в печать или в эфир раньше, чем ему заткнут рот звонком сверху. Не потому постарается, что такой уж большой радетель за свободу слова и право населения оперативно и в полном объеме получать информацию о том, что творится прямо у него под носом, а из простой боязни, что его опередят коллеги-конкуренты.
Словом, шила в мешке не утаишь. А на местном телевидении и в газетах, в том числе и городской, называвшейся «Мокшанская заря», которыми Юрий разжился у стойки администратора — или, как нынче принято говорить, в рецепции, — об инциденте с участием «маски-шоу» не было ни слова. Как будто в здешней ментовке утечка информации была чисто академическим понятием: да, помню, на лекциях в школе милиции нам что-то такое рассказывали, но за давностью лет уже и не вспомнишь, что это за зверь такой — утечка информации…
Сомнительно!
Если на «Мокшанскую зарю» могли оперативно надавить, то уровнем выше, в области, провернуть этот номер было бы не в пример сложнее. Из этого следовало, что в области просто ничего не знали — или знали, но на таком уровне, до которого журналистам с их «умеренной мздой» было не допрыгнуть. Знали и считали нужным помалкивать, что весьма красноречиво говорило само за себя.
Впрочем, Юрия послали сюда не затем, чтобы строить догадки. Посему, дождавшись настоящей темноты и убедившись, что полицейский «уазик» по-прежнему, как приклеенный, торчит на парковке у памятника казачьему атаману Стеньке Разину, Якушев отправился на разведку. У него хватило ума заранее, еще в Москве, сложить все необходимое в простую дорожную сумку, а сумку прихватить с собой в номер, так что трудностей не возникло: он просто вышел из номера, прошел в конец пустого коридора, осмотрел пустой и не сказать, чтобы очень чистый туалет (слово «люкс» здесь не предусматривало наличия в номере такой роскоши, как отдельный санузел; это обстоятельство, с точки зрения любого цивилизованного человека, возмутительное, Юрию представлялось просто забавным), открыл окно, выбросил в темный внутренний дворик сумку и выпрыгнул следом.
Беспокоить местных стражей порядка, пытаясь вывести «ягуар» из его временного стойла, он не стал. Остановленный им в двух кварталах от гостиницы бомбила на любовно тюнингованной под заряженный спорткар дряхлой вазовской «шестерке» очень удивился, когда на вопрос, куда ехать, Юрий ответил:
— Извини, командир, я не местный. Забыл, как он называется, этот район. Там еще завод какой-то — приборостроительный, что ли…
— Шанхай, — не скрывая недоумения, подсказал бомбила. Уяснив, казалось бы, маршрут, он отчего-то не спешил отправиться в путь, действуя вопреки железному кредо всех, сколько их есть на свете, таксистов: время — деньги. — Что, прямо на завод?
— Зачем мне ночью на какой-то завод? — в свою очередь, изумился Юрий. — Приятель у меня там живет, сто лет не виделись.
— Приятель? — с непонятной интонацией протянул бомбила и, подумав, загнул цену, показавшуюся Юрию непомерной даже для ночного тарифа.
— Не дороговато? — спросил Якушев. — За такие бабки до настоящего Шанхая доехать можно, который в Китае!
— И деньги вперед, — потребовал бомбила. А потом, получив требуемую сумму и уже тронув машину с места, как бы между прочим уведомил пассажира о том, что, во-первых, всегда держит под рукой монтировку, а во-вторых, проходил срочную службу в доблестных воздушно-десантных войсках.
Судя по округлому брюшку и серебрившейся в свете уличных фонарей седине на висках, было это давненько. Юрий поздравил водителя с прошедшим, промолчав о том, что и сам начинал топтать кирзу именно в ВДВ: братание с этим пузаном, от которого со страшной силой разило застарелым потом, не входило в его планы точно так же, как и взаимные подозрительные вопросы — кто где служил и по какому праву причисляет себя к десантникам, — коими, равно как и последующим мордобоем, неизменно сопровождается каждый день Ильи-пророка. Кроме того, такое признание явно не пошло бы на пользу делу: бомбила явно опасался своего пассажира, который, в отличие от него, действительно смахивал на бывшего десантника, и, чего доброго, мог, окончательно струсив, отказаться от поездки.
По прибытии на место все недоумения Юрия развеялись буквально в два счета. Почему этот окраинный район, застроенный преимущественно складами и почти нежилой, в городе прозвали Шанхаем, оставалось только гадать, и это было единственное, чего Юрий так и не уразумел. Во всем остальном наступила полная ясность: местечко было глухое, и таксист действительно сильно рисковал, согласившись на ночной рейс сюда в компании рослого, плечистого и совершенно незнакомого ему пассажира. Фонарей тут почти не было, а те, что были, горели через три на четвертый. Фары «шестерки» выхватывали из мрака заросшие чахлым бурьяном обочины, уродливые бетонные заборы, складские ангары и низкие кирпичные лабазы, вросшие в землю так, что в них надо было спускаться по ступенькам, как в погреб. Чтобы не нервировать бомбилу, который не столько смотрел на дорогу, сколько опасливо косился вправо, стараясь прикрыть бок локтем от возможного удара ножом, Юрий попросил остановиться, как только увидел в темноте тускло освещенное окошко. Выбор оказался удачным: выйдя из машины, он сразу увидел впереди и справа рдеющие в вышине красные позиционные огни на трубе котельной — надо полагать, заводской.
Пока Юрий любовался красными искорками в темном небе, таксист испарился, сделав это так тихо и быстро, как только позволяло его транспортное средство. За забором, напротив которого Юрий остановил машину, проснулась и, лязгая цепью, принялась с истеричным лаем метаться по двору собака. Голос у пса был сиплый, сорванный, и Юрий поспешил убраться подальше, дивясь тому, какие тут все, оказывается, нервные.
Избранный ориентир оказался правильным, и через четверть часа Юрий уже был на территории завода. Высоченный, оплетенный поверху колючей проволокой забор он преодолел играючи, даже не порвав перчаток, поскольку в сумке, что висела у него на плече, нашлось все необходимое. Минуту или две он не дыша сидел на корточках в тени забора, но вокруг по-прежнему было тихо, из чего следовало, что его проникновение на охраняемый объект осталось незамеченным. Это было хорошо: миссия ему нынче выпала из тех, которые не выполнишь, просто одного за другим снимая часовых. В ближайшее время все должно было перемениться, но сейчас поднятая кем-нибудь тревога автоматически означала бы провал задания.
Беззвучной стремительной тенью пересекая открытые участки, он по пожарной лестнице забрался на плоскую кровлю какого-то цеха, вооружился ночной оптикой и хорошенько осмотрелся. Ему удалось засечь трех часовых: одного у ворот, одного на крыльце заводоуправления и еще одного — у ворот гаража. Присутствие последнего вызывало вполне законный вопрос: а что, собственно, он там охраняет? Машины рейдеров, четыре бронированных внедорожника и микроавтобус — судя по некоторым признакам, тоже бронированный, поблескивая черным лаком, ровной шеренгой стояли на площадке перед гаражом. Возможно, часовой караулил их, но заросшее копотью освещенное окошко на втором этаже наводило на мысль, что одними только машинами перечень вверенных его попечению объектов не ограничивается.
Заглянуть в это окошко Юрию мешали напластования грязи на сто лет не знавшем воды и тряпки стекле. Зато окна административного корпуса мыли регулярно, а выбранная Якушевым позиция была идеальной с точки зрения вуайериста. Окна светились почти во всем здании; с той стороны доносились удары кувалды, размеренное металлическое лязганье ломов и дробный грохот сыплющихся кирпичей. Уже изрядно запылившиеся изнутри стекла позволяли убедиться, что личный состав расквартированного на территории завода подразделения, вместо того чтобы, как положено в это время суток, мирно посапывать в подушки, занят довольно странным делом, со стороны более всего смахивающим на попытку разнести завод в мелкий щебень.
С этим все было ясно: не тратя драгоценного времени на такую чепуху, как сон, рейдеры продолжали искать то, за чем явились. Более пристального внимания Якушева удостоились всего два окна, и оба на втором этаже. Одно из них, по-видимому, было окном директорского кабинета. Там за длинным столом для совещаний, ковыряясь ложками в банках с тушенкой и запивая грубую солдатскую пищу черным кофе, сидели и что-то обсуждали два человека в одинаковых комбинезонах, служивших рейдерам униформой. На столе, соседствуя с нехитрой военно-полевой снедью, лежал короткоствольный автомат, на фоне которого фарфоровые кофейные чашки — несомненно, реквизированные в директорской приемной — смотрелись довольно-таки странно.