Грейнджер больше на меня не смотрела. Как я не пытался перехватить ее взгляд, мне это не удавалось. Когда мы были в компании друзей, она вела себя как ни в чем не бывало: шутила, улыбалась, смеялась. А наедине нам так и не удалось остаться.
Незаметно подошел к концу этот учебный год, омраченный печально завершившимся Турниром. И мы все, глубоко скорбя по невыносимой утрате, разъехались по домам.
Каждый день я прокручивал в голове слова своего послания Гермионе. Каждый день я брал в руки листок пергамента, перо и чернильницу. Каждый день я убирал все это куда подальше, так и не решаясь написать.
========== Глава 2 ==========
Но уже через месяц я вновь оказался рядом со своей подругой.
Дом на площади Гриммо встретил нас насупленным домовиком, громкими криками хозяйки с огромного портрета, кучей хлама и сантиметрами пыли. Мы столько дней потратили на разборку этих завалов! Мама даже нас умудрилась приобщить к уборке, хотя мы с Джорджем все равно находили время на «вредилки», тем более было решено в этом году начать продавать их широкой публике.
Гермиона вела себя непринужденно, всегда улыбалась, часто смеялась с Джинни и Тонкс над только девчонкам понятными шуточками. На меня она смотрела не таясь: спокойно, без единого намека на обиду, ревность или симпатию. Как на друга. Точно так Грейнджер смотрела на Рона, Джорджа, Гарри, Сириуса…
Я тоже вел себя как обычно, не теряя звание главного весельчака, но если бы кто-нибудь знал, как внутри у меня все орало от невыносимого чувства потери и безысходности. Ей все равно. Смирилась. Переболела. Перетерпела. Забыла. Но… а было ли Гермионе что забывать? Может, это все было плодом моего богатого воображения? Быть может, я увидел симпатию там, где ее никогда и не было?
С Анджелиной я так и не порвал: она присылала длиннющие письма почти каждый день, я же отделывался краткой запиской раз в неделю. Хм… а самое паршивое, что я не чувствовал себя виноватым перед ней. Абсолютно.
***
Поздним вечером перед отъездом в школу я шел наверх, когда заметил в столовой неяркий огонек. Спать совершенно не хотелось, поэтому, поддавшись нахлынувшему порыву, я зашел в комнату.
Гермиона сидела боком ко мне в легком домашнем халате: одна нога была поджата под себя, а вторая, в пушистом белом носочке, едва касалась пола. В руках девушка держала стакан молока и пила маленькими глотками.
Грейнджер повернула голову на шум, и наши взгляды пересеклись. Гермиона задумчиво смотрела на меня. И мне на долю секунды показался огонек взволнованности в шоколадных омутах.
— Не спится… — тишину резанул ее негромкий голосок.
Я молча подошел и сел на соседний стул. Опершись локтем о столешницу, с интересом посмотрел на Гермиону. Красавица, хотя многие не согласились бы со мной. Мой взгляд скользнул по плавному изгибу темных бровей, по маленькому носику, задержался на пухлых губах. Они так и манили. В груди все переворачивалось от навязчивого желания сорвать запретный поцелуй… Гермиона, будто прочитав мои мысли, залилась румянцем и отвела взгляд.
— Я, пожалуй, пойду, — девушка легонько соскочила со стула и направилась к двери.
Но я не хотел, чтобы она уходила. Сам не понял, что произошло, и как на это решился. Опомнился только тогда, когда обхватил ее тонкое запястье своей ладонью.
— Не уходи, — прошептал, не отрывая взгляд от густых волос, рассыпавшихся волнами по спине.
Гермиона замерла.
— Зачем? — донеслось до меня.
Я резко дернул ее на себя, вынуждая развернуться, заглядывая в ставшие дорогими глаза, находя в них огонек надежды, волнения и… страха.
«Потому что я люблю тебя», — слова рвались из горла. Я мечтал их произнести. Сейчас. Прямо сейчас. Но… я даже не смог сказать: «Ты мне нравишься». Облизнув пересохшие губы и скользнув кончиками пальцев по бледной щеке, я тихо произнес:
— Потому что я хочу, чтобы ты осталась.
Мерлин! Фред, неужели нельзя было сказать что-то более откровенное? Что-то более значительное? И куда запропастилось мое хваленое красноречие? Почему рядом с Гермионой я прекращаю быть безмозглым шутом? Почему рядом с ней я начинаю… чувствовать?
Я видел, как удивленно расширились ее глаза, видел, как она закусила губу, — я уже знал, что это верный признак ее волнения. А потом… я не выдержал: притянул за руку, практически впечатывая в себя, и прижался своими губами к ее. Медленно провел кончиком языка по сомкнутым устам, чувствуя, как Гермиона уступает, впуская меня в свой жаркий рот. Я скользнул внутрь, аккуратно проведя языком по ее небу, чувствуя, как худенькое тело затряслось в моих руках. Крепче прижал Гермиону к себе, наконец встречаясь с нерешительно дернувшимся мне навстречу языком. Она так ласково отвечала на мои действия, позволяя углубить поцелуй, который постепенно из нежного превратился в страстную борьбу наших ртов и языков. Гермиона тихонечко, на грани слышимости, простонала мне в рот, и у меня окончательно сорвало крышу.
Подхватив девушку под ягодицы и развернувшись вместе с ней, я усадил Гермиону на стол. Она что-то пискнула, но я не хотел останавливаться, устраиваясь между ее стройных, обнаженных ножек, тем более Гермиона вдруг сама ухватилась ладошками за ворот моей рубашки, притягивая к себе. Пока одна ладонь скользила по нежной, бархатистой коже еще сильнее обнажившегося бедра, вторая — зарылась в густые локоны на затылке, сжимая, дергая, заставляя Гермиону запрокинуть голову. Разорвав поцелуй, скользнул языком по ее сладкой шее, слыша очередной стон. Воодушевившись, прихватил зубами хрупкую ключицу, соблазнительно проглядывающую в вырезе халатика.
Сам не знаю, откуда это все взялось. Ведь меня нельзя назвать опытным любовником. Я действовал подсознательно, отдаваясь всколыхнувшимся инстинктам. А еще мне хотелось сделать Гермионе приятно…
Ее ладони скользнули по моим плечам, крепче сжимая, впиваясь острыми ноготками в кожу через тонкую ткань рубашки. Эти действия еще больше распалили меня, заставляя приглушенно рыкнуть, опять возобновить поцелуй…
Не знаю, как далеко мы зашли бы, если бы вдруг не хлопнула входная дверь. Вмиг опомнившись, мы оторвались друг от друга, оказываясь в разных углах столовой.
В комнату вошел Сириус.
— А вы почему еще не спите? — удивленно приподнял бровь Бродяга.
Он скользнул взглядом по мне. Представляю, что он увидел: тяжело вздымающаяся грудь, затуманенные возбуждением глаза, растрепанные волосы… Затем Сириус посмотрел на Гермиону. Я тоже глянул в ее сторону: залившись румянцем, нервно теребя край халатика, девушка смотрела себе под ноги. Я не мог оторвать взгляд от ее припухших после жарких поцелуев губ…
— Так, идите спать, завтра рано утром ехать на вокзал, — в голосе Сириуса слышалось напряжение.
Я посмотрел на него: Блэк хмуро, с тенью недовольства уставился на меня. Гермиона практически выбежала из столовой. Я двинулся следом.
— Стой, — Сириус перекрыл рукой путь к отступлению. Я понял, что нотаций мне не избежать. — Что. Ты. Творишь? — Блэк четко выговорил каждое слово.
— Ты о чем? — но я не собирался сдаваться, вмиг натягивая бестолковую улыбочку и включая самый невинный и честный взгляд из коллекции братцев Уизли.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я, — Сириус прищурил глаза и не мигая смотрел на меня. — Она еще девочка.
Я понял, что от этих слов мои уши заполыхали.
— А ты уже совершеннолетний, — Сириус вдруг крепко сжал мое плечо, — но мозгов у тебя, как у сопливого подростка.
Его слова подняли внутри меня волну протеста. Я взбунтовался. Нечего меня учить! Нечего меня упрекать! Это было наше обоюдное желание! Я вырвался из его цепких пальцев, но мне вслед донеслись тихие слова:
— Не смей с ней играть…
Я замер на мгновение, а потом взлетел вверх по лестнице. В комнате было темно. Судя по равномерному дыханию Джорджа и раскатистому храпу Рона, те уже давно спали. В ушах у меня все еще звучали слова Сириуса.
Я и не собирался с ней играть.
***
Утром все, как обычно, проспали. В этой суете, гуле голосов и куче чемоданов было некогда объясняться с Гермионой. Я выловил ее, ухватив за руку, и шепнул:
— Спустись сегодня вечером в гостиную. Нам нужно поговорить.
Гермиона смущенно улыбнулась и утвердительно кивнула. Я почувствовал, как мой затылок кто-то буквально прожигает глазами: обернувшись, встретился с красноречивым взглядом Сириуса.
Когда мы оказались на перроне, с криком «Я так соскучилась», у меня на шее неожиданно повисла Анджелина. Я собирался, честное слово, оттянуть ее от себя, сказать, что мне не нужен весь этот фарс, но настойчивая девчонка мне и рта не дала раскрыть, незамедлительно впиваясь в губы поцелуем. Тут же сбоку послышались присвистывания Гарри и Рона и хихиканье находившихся рядом девчонок. Вдруг захотелось всех их придушить!
Поезд издал протяжный гудок: вот-вот отправится. Джонсон, собственнически подхватив меня под локоть, потянула в сторону вагона. Уже поднимаясь по ступенькам, я обернулся. И встретился взглядом с карими глазами, полными слез и разочарования… Мерлин! Уже второй раз Гермиона видела, как я у всех на виду зажимался с Анджелиной!
Весело шутить, заливисто смеяться и одновременно думать, как расхлебать сложившуюся ситуацию ужасно сложно. Но… вполне реально.
На торжественном ужине Гермиона села подальше от нас… от меня… Я пытался перехватить ее взгляд, но мне это так и не удалось. Гермиона внимательно слушала выступление Дамблдора и слащавую речь новоиспеченного профессора ЗОТИ, после которой тихо переговаривалась с моим братцем. К ужину Грейнджер так и не прикоснулась. А в конце пира с особым рвением принялась за обязанности старосты, уводя за собой первокурсников.
Тем вечером я ждал ее в гостиной, искренне надеясь, что Гермиона соизволит спуститься, но она так и не появилась.
***
Шли дни…
Я пытался поговорить с Анджелиной. Но она ловко избегала подобных разговоров, либо ссылаясь на внезапно возникшее дело, либо набрасываясь на меня с объятиями и поцелуями.
Тем утром я твердо решил, что окончательно порву с Джонсон: надоело, что из-за ее глупых ужимок я не чувствовал себя свободным… В разгар трапезы в зал влетели совы. Перед Гермионой сел черный филин: в клюве он держал алую розу, а в когтях — конверт.
— Это от Крама? — никогда не замечал, что у моей сестренки такой громкий и противный голос.
Гермиона лишь смущенно улыбнулась, мотнула головой и спрятала письмо в сумку. Вечером я застал ее в гостиной за написанием ответа. Зашел со спины и заглянул в ее записи. Понимал, что так делать нельзя, но не смог пересилить любопытство. Взгляд зацепился за фразы: «Дорогой Виктор», «Я была счастлива получить твое письмо», «Мне не хватает наших разговоров», «Скучаю». Волны ревности поднялись в груди, туманя разум, заставляя стиснуть зубы и крепче сжать кулаки. Тем вечером я сам отыскал Анджелину, сам дотащил ее до Выручай-комнаты. Сам… Только легче мне не стало. Никуда не делась моя ревность. Это жуткое чувство все также разъедало меня изнутри…
Чтобы как-то отвлечься, я все свое время посвятил «вредилкам», тем более с приходом к власти Амбридж наши изобретения стали особенно ценны и пользовались большим спросом.
А потом эта неугомонная троица организовала отряд Дамблдора. Точнее… она организовала. Это Грейнджер выбрала место и всех нас пригласила на встречу в нужное время. Это она произнесла вступительную речь, задавая настроение собранию… Даже когда Гарри произносил свою сумбурную речь-признание, я неотрывно смотрел на Гермиону. Я не мог не заметить новый, решительный огонек в ее глазах. Искорку бунтарства…
Когда мы брели назад в Хогвартс, я смотрел ей в спину, восхищаясь легкостью и грациозностью ее походки. Гермиона бежала почти вприпрыжку, поворачивая раскрасневшееся личико то к Гарри, то к Рону. Я видел, как на ее губах играла счастливая улыбка.
— Это же так здорово… правила нарушать! — вдруг рассмеялась Грейнджер, вырываясь вперед.
— Что ты сделала с Гермионой Грейнджер? — ошарашено поинтересовался Рон.
Гермиона только показала ему язык и бодро зашагала по заснеженной дорожке. Чуть ли не впервые в жизни я был полностью согласен с младшим братом. Гермиона изменилась. И дело тут было вовсе не во внешности. Что-то изменилось внутри, будто в девушке появился стальной стержень. Она стала увереннее в себе. И… черт возьми! Как же мне это нравилось!
Я ждал с нетерпением каждого занятия. Мне безумно нравилось практиковать новые заклинания. Гарри оказался талантливым учителем. И не только Гарри…
Никогда не забуду урок, когда мы пытались вызвать Патронус. Все вокруг уже веселились со своими фигурками, а я никак не мог выдавить из своей палочки даже малюсенькую серебристую струйку света. Грейнджер сама подошла ко мне: рядом с ней была симпатичная выдра, забавно кувыркающаяся в воздухе… Гермиона пристально наблюдала за моими жалкими попытками справиться с заклинанием…
— Это должно быть самое светлое, самое счастливое воспоминание, — негромко проговорила девушка. В который раз я не мог оторвать взгляд от ее милого лица, от ее прекрасных глаз. — Попробуй подумать о чем-то приятном и радостном, — улыбнулась Гермиона, обхватывая узкой ладошкой мою кисть.
О чем-то приятном… В моей голове замелькали образы того сумбурного вечера. Я будто опять ощутил сладость ее губ, жар учащенного дыхания… Из моей палочки вырвался столб света, постепенно принимающий визуальную форму.
— Молодец, — шепнула мне на ухо Грейнджер.
Ее дыхание опалило щеку, а губы едва осязаемо дотронулись до мочки: табун мурашек побежал вдоль позвоночника… Один миг — и Грейнджер ушла в другой конец комнаты. Никто ничего не заметил: все были слишком поглощены своими Патронусами.
С того дня я все чаще ловил на себе задумчивые взгляды Гермионы. Она не отводила взгляд, даже когда я пристально смотрел в ответ, даже когда ко мне на колени усаживалась Анджелина. Грейнджер лишь с интересом щурилась, а на ее губах появлялась едва заметная усмешка.
Признаюсь, я ее не понимал. Не понимал, как именно она ко мне относится, чего пытается добиться этими недомолвками и играми в гляделки. А потом мне стало не до этого ребуса. Мы с Джорджем вылетели из команды, противная жаба отобрала наши метлы и заперла в своем кабинете, а отряд Дамблдора был разоблачен.
***
В день наказания мы сидели в огромном классе и самостоятельно истязали себя под довольными взглядами мерзкой, злобной горгульи. Амбридж со слащавой улыбкой попивала чай из розовой чашки в то время, как все мы выводили у себя на руке кровавые надписи. С самой довольной улыбкой я бросал полные издевки взгляды на Амбридж, замечая, как это ее бесит. Подмигнув, с двойным рвением принялся за свое наказание…
Я посмотрел на Гермиону. Ее пальцы твердо держали перо, ни один мускул не дрожал на прекрасном лице, будто она ничего не чувствовала… Я в который раз восхитился этой девушкой: ее стойкостью, силой духа, выносливостью…
После всего случившегося, мы с Джорджем решили, что больше нам в Хогвартсе делать нечего. Да, ради Гермионы я бы остался, но амбиции и желание насолить Амбридж перевесили.
Наше тщательно подготовленное огненное представление стоило затеять хотя бы ради выражения лица ненавистной директрисы. Как она пискляво верещала, убегая от пасти огнедышащего дракона! Кажется, обезумевшая жаба на самом деле решила, что эта иллюзия ее проглотит! Толпа учеников и учителей, собравшихся во дворе, одобрительно кричала в нашу честь. Казалось, вся школа пришла посмотреть на прощальное шоу близнецов Уизли. Несколько виражей, яркие вспышки — и небо озарилось нашими инициалами. Все. Дело было сделано. Не выдержав, бросил взгляд на многоликую толпу. Ее лицо я нашел мгновенно: на губах — улыбка, в глазах — смешинки, переплетенные с тоской. Гермиона послала мне воздушный поцелуй. Она попрощалась. А я лишь подмигнул, зная, что мы обязательно встретимся. Не можем не встретиться.