Через три дня состоялась свадьба и, когда молодые, напутствуемые пожеланиями, остались одни, Джесси обратилась к мужу с вопросом:
— До сих пор вы мне не говорили, мистер Генри, каким образом вам удалось получить согласие моей мачехи, как вам удалось заставить ее послать такую телеграмму?
— Ну, это было нетрудно… — рассмеялся Генри, — потому что телеграмму написал я сам в кабинете у Джона Пейкерса…
Перед отъездом Мортон имел продолжительный разговор с Джемсом и Пейкерсом в кабинете последнего, дав им подробные инструкции и указав, куда посылать телеграммы в случае чего-либо важного.
Всю дорогу Генри окружал Джесси таким вниманием, такой заботливостью, что она начинала чувствовать себя положительно счастливой и жизнь за последнее время в доме отца под вечным гнетом мачехи стала казаться ей далеким, неприятным сном.
— Мисс Джесси, — сказал ей Мортон на другой день после отъезда, — перед лицом света мы муж и жена, только что повенчавшиеся… Для того, чтобы нам лучше играть роль, давайте называть друг друга просто по именам…
Джесси тотчас же согласилась и ей было странно и вместе с тем невыразимо приятно называть так этого сильного человека, ее мужа перед лицом света и защитника, брата и друга в действительности…
В Париже молодые супруги устроились в комфортабельной гостинице, заняв два смежных номера, соединяющихся между собой дверями.
Джесси, не выезжавшая никуда из Англии, была в восторге от шумной, бьющей ключом жизни современного Вавилона. Она по целым дням ходила в сопровождении Генри по магазинам, закупая тысячи ненужных вещей, радуясь и восторгаясь всем и всеми, как ребенок, вырвавшийся на свободу после душной комнаты.
Несколько раз, с благодарностью сжимая сильную руку Генри своими маленькими ручками, она говорила, задыхаясь от волнения:
— Генри, я так счастлива!.. Так счастлива!.. И вы такой добрый, такой хороший!..
Как-то раз, гуляя по улицам Парижа, по обыкновению, с мужем, Джесси остановилась около роскошной витрины ювелирного магазина и залюбовалась на кулон из цветного золота. Кулон действительно был прелестен.
— Генри, какая прелесть! Посмотрите!.. Какая дивная игра камней… Ой-ой, шестнадцать тысяч франков!.. — разочарованно докончила Джесси, взглянув на выставленную цену. — Нет, я не буду так много тратить денег. Пойдемте, Генри!.. А все-таки кулон одна прелесть…
Генри, не отвечая, отошел от магазина и, когда на следующий день Джесси проснулась, она увидела на столике около кровати изящный футляр с понравившейся ей вещью.
Тронутая таким вниманием со стороны Генри, она стала горячо благодарить его, радуясь не столько самому подарку, как той заботливости, которой окружал ее этот в сущности чужой ей человек, предугадывая каждое ее желание.
— Моя девочка! — ласково ответил Мортон. — Молодость бывает только один раз в жизни, а счастливых минут так мало достается на долю каждого, что, право, не стоит проходить мимо них… тем более в таких мелочах… Вы радуетесь, приобретя вещь, которая вам понравилась, я счастлив, видя вашу радость… Мы оба довольны, а это самое главное… Лучше одевайтесь, да поедем за город! В такую погоду, право, грех сидеть дома!..
Неделя в Париже для Джесси прошла незаметно и она с сожалением согласилась оставить этот город изящества, веселья и наслаждений для того, чтобы поехать в солнечную Италию, куда ее настойчиво торопил Генри.
В Париже Мортон вел обширную переписку, посылая и получая массу писем и телеграмм и эти занятия мужа несколько злили Джесси. Ей казалось, что противные дела отнимают у нее Генри, к которому она так привыкла, подкупленная его вниманием и добротой, что не могла обходиться без него минуты. И, когда, погруженный в работу, Генри предлагал ей пройтись одной, Джесси капризно отвечала:
— Без вас, Генри, мне будет скучно… Лучше я посижу около вас, пока вы работаете, а потом пойдем вместе.
Генри в этих случаях проводил рукой по волосам или встряхивал головой, как будто для того, чтобы отогнать какую- то назойливую мысль, и продолжал работать.
В этот день Джесси с утра была какая-то странная. Несколько раз она подходила к мужу, как бы желая о чем-то попросить, но каждый раз уходила, ничего не сказав. Наконец, перед вечером, пользуясь наступившими сумерками, когда не так ясно видно выражение лица, она решилась и, выбрав минуту, обратилась к Мортону просящим тоном:
— Вы не рассердитесь, Генри, если я вас попрошу о чем-то?
Генри с удивлением взглянул на нее:
— Разве я когда-нибудь сердился на вас, Джесси, и, наконец… я на это не имею права…
— Я вас хочу попросить о чем-то… только стыдно…
— В чем дело?
— А… Вот что… Сведите меня в кафе-шантан, Генри!.. — вдруг решилась она. — Я читала в объявлениях, что здесь есть кафе-шантаны… Мне бы так хотелось посмотреть!..
— Только-то!.. — рассмеялся Генри, начавший уже беспокоиться. — Хорошо, сегодня пойдем…
— Так я побегу одеваться, — обрадовалась Джесси.
— Подождите, Джесси! Сейчас там и лакеев-то нет даже… Пойдем часов в одиннадцать, во всяком случае, не раньше…
— Как долго ждать! — надулась Джесси. — Почему так поздно?
— А видите ли, Джесси, шантаны в Париже начинают работать главным образом после закрытия театров. К этому времени подгоняются и лучшие номера, так что раньше идти не стоит.
В двенадцатом часу Джесси и Мортон заняли небольшой столик против сцены и заказали себе ужин, приказав заморозить бутылку шампанского.
Зал был залит электричеством, между столиками ходили пестро и нарядно одетые женщины с накрашенными лицами и подведенными глазами и перекидывались шутками с сидящими мужчинами. Иные подсаживались к подпившей компании и, бесцеремонно похлопывая по плечу или ноге сидящего рядом, просили угостить чем-нибудь.
— Генри, что это за женщины? — спросила Джесси, с широко раскрытыми глазами наблюдавшая эти сцены и старавшаяся не проронить ни одной мелочи.
— Это феи шантана, — отвечал Мортон.
— И они все… продажные?..
— Почти все.
— Господи, как противно!.. Как я их ненавижу!..
— Напрасно, Джесси!.. — серьезно возразил Мортон. — Это скорее несчастные женщины… И винить надо не их, а общество, выбросившее их на рынок. Есть спрос, есть предложение… Общество требует живого товара, создает его и… клеймит презрением… произведение своих же рук. Это нелогично!.. Многие из этих милых, но погибших созданий, как их называют, очень хорошие, порядочные люди, и душа у них такая же, как и у нас с вами, Джесси… только они пали, а общество, виновное в их падении, вместо того, чтобы поддержать их, еще более втаптывает в грязь.
В это время заиграл оркестр и поднялся занавес. Джесси, не имевшая никакого представления о кафе-шантанах, вся обратилась в слух, с трепетом ожидая чего-то страшного, ужасного разнузданного…
Дома, прощаясь с Генри, она разочарованно проговорила:
— А в сущности, в кафе-шантанах ничего особенного не бывает… А я ждала чего-то… страшного…
На следующий день, с грустью расставаясь с Парижем, молодые супруги уехали в Италию, куда Генри призывали неотложный дела.
* * *
После отъезда молодых супругов, Джон Пейкерс, пользуясь отсутствием бывшей мисс Гибсон и в точности выполняя инструкции, полученные им от Генри, стал ежедневно посещать генерала, ведя с ним нескончаемые разговоры на всевозможные темы.
Как-то раз за чашкой кофе, ловко наведя тему разговора на авантюристов и падших женщин, Пейкерс предложил рассказать генералу одну интересную, по его словам, историю, случившуюся не так давно.
— Несколько лет тому назад, — начал Пейкерс, — я знал одну женщину по имени Мери… Тейлор… Дочь содержательницы публичного дома и ее любовника. Мери с ранних лет поражала своей развращенностью и испорченностью… когда умерла ее мать, обобранная любовником, и дело пришлось ликвидировать за долги, Мери осталась без всяких средств. Скоро ей удалось пристроиться к небогатому торговцу, обобрав которого, она бежала в Гавр. Опускаясь все ниже, она, наконец, очутилась на панели и Бог знает чем бы кончила, если бы ей не встретился один господин, который под пьяную руку устроил ее в шантан. В шантане Мери, будучи недурно сложенной и обладая довольно красивой наружностью, имела успех и через самое непродолжительное время выступала уже солисткой-танцовщицей. Но ей хотелось большого… Ей хотелось иметь богато обставленную квартиру, выезды, бриллианты… В это же приблизительно время она познакомилась с одним испанцем, выступавшем в том же кафе-шантане и сделалась его любовницей. Раз, заманив к себе богатого провинциала, Мери напоила его и обобрала при помощи любовника. Потерпевший не испугался скандала и в результате оба мошенника отсидели в тюрьме. Выйдя из заключения, Мери снова поступила в шантан. Здесь при помощи одной шантанной певицы ей удалось заманить к себе богатого скупщика лошадей и обобрать его. К несчастью, одурманенный очнулся в тот момент, когда испанец очищал его карманы. Испанец начал его душить, но потерпевший был человек сильный и повалил испанца на пол. Тогда Мери, схватив кинжал, висевший на стене, ударила им в спину скупщика, который без крика повалился на полубесчувственного испанца. Завладев крупной суммой денег, преступники бежали в Лондон, где Мери, скрываясь от полиции, приняла вид вполне приличной, обиженной судьбой женщины, а испанец поступил для вида на службу в какую-то контору. Так прошло месяца три. В это время Мери, отлично играя роль, приобрела некоторые знакомства, говоря, что она вдова офицера, погибшего в колониях. В одном доме ей удалось познакомиться с богатым помещиком, человеком уже пожилым, вдовцом, редко ездившим в Лондон и потому отставшим от общества. Было пущено в ход все: улыбки, вздохи, закатывание глаз и старый провинциал в конце концов так расчувствовался, что предложил ловкой авантюристке руку и… состояние, не наводя даже справок о ее прошлом. Выйдя замуж, Мери ввела своего любовника в дом мужа под видом кузена и обманывала с ним влюбленного старика под самым его носом.
Генерал стал слушать внимательнее.
— Без вас, Генри, и море не то и чайки не так красивы…
Как-то раз Генри сидел вместе с Джесси за утренним кофеем, когда раздался стук в дверь и слуга доложил, что какая-то женщина желает видеть мистера Мортона.
— Просите! Просите!.. — обрадовался Генри. — Наконец-то!.. Джесси! — обратился он к жене. — У меня тут маленькое деловое свидание… Может, вы выйдете на минуту…
Джесси неохотно поднялась с кресла и, когда выходила из комнаты, увидела в противоположных дверях входящую высокую женщину с рыжими волосами и накрашенным лицом, и это больно кольнуло ее.
— Здравствуйте, Бетси! Я вас ждал с нетерпением, — приветствовал Генри вошедшую женщину. — Почему вы так долго не ехали?
— Как он смеет называть ее так… по имени?.. Кто она? А если… — мелькнула у Джесси мысль и она, упав на кушетку, залилась горькими слезами, первыми со дня ее свадьбы с Мортоном.
* * *
Старый генерал сидел в утреннем халате и просматривал газету, когда Джемс вошел в кабинет, неся на серебряном подносе почту.
Прежде всего генералу бросилось в глаза письмо, лежащее наверху и адресованное на имя его жены. Грязный конверт, безграмотно написанный адрес невольно обращали на себя внимание.
— От кого бы это могло быть?.. — задал себе вопрос сэр Джонс и, не получая ответа, взял письмо в руки. Письмо было плохо заклеено и одного движения пальца было достаточно, чтобы его распечатать, но причиняя вреда конверту.
Подозрения, навеянные рассказами Пейкерса, сразу пришли в голову генерала и он уж взялся было за письмо, чтобы прочесть его, но сейчас же положил, говоря про себя:
— Что за глупости!.. Ведь может же прийти в голову!..
До обеда генерал несколько раз подходил к столику, где лежала корреспонденция жены, но каждый раз, ловя себя на желании прочитать письмо, быстро выходил из комнаты.
А мысли одна за другой приходили в голову сэру Джонсу, рисуя всевозможные картины. Рассказ Пейкерса о Мери Тейлор припоминался в деталях и ему невольно мерещилась связь между Мери Тейлор и его женой.
Наконец, успокаивая себя тем, что конверт почти расклеился и жена не заметит ничего, генерал решительно взял письмо и, без труда вскрыв его, стал читать. По мере чтения лицо его бледнело, руки дрожали и он был близок к обмороку.
Дорогая Мери! — гласило письмо. — Я только что вышла из тюрьмы, в которой отсидела ровно два года после этой истории со скупщиком. Твое счастье, что ты успела уехать, так как нож-то пустила в дело ты и тебе бы не поздоровилось… Случайно узнала о твоем замужестве и поздравляю тебя. Ты всегда была ловкая, хитрее нас всех… Я теперь сижу на мели, поэтому думаю, ты не откажешь прислать своей бывшей подруге и соучастнице на первое время фунтов пятьдесят. Ведь у тебя теперь денег куры не клюют. Адрес прилагаю.
Как поживает твой Педро? Я думаю, вы катаетесь, как сыр в масле, за спиной твоего старого наизаконнейшего мужа… Ну и ловкая же ты! Жду денег.
Твоя Бетси Тейлор.
Генерал схватился руками за голову, письмо выпало из его рук и отлетело в дальний угол комнаты; шатаясь, подошел он к креслу и опустился на него, бессознательно проводя рукой по лицу… Его жена… Бетси Тейлор… История, рассказанная Пейкерсом…
Несколько часов просидел сэр Джонс неподвижно и, когда поднялся, лицо его выражало твердую решимость. В нем проснулся прежний генерал Джонс, когда-то бесстрашно водивший свою дивизию под градом пуль и снарядов в самые опасные места битвы.
В тот же день сэр Джонс приказал Джемсу перевести пятьдесят фунтов по адресу, написанном на грязном клочке бумаги, от имени его жены, а сам пошел к Пейкерсу, с которым имел продолжительный разговор, просидев у него до поздней ночи.
* * *
В Италии, так же как и в Париже, Джесси почти не сидела дома. В сопровождении Генри она все время проводила на берегу моря, гуляла, каталась на лодке, ездила за город. Излюбленным местом для прогулок Джесси была набережная, откуда открывался чудный вид на море, испещренное сотнями стоявших на якоре всевозможных судов, начиная от гигантских океанских кораблей и кончая маленькими изящными яхтами, красивыми и нарядными, как парижанка.
Прогуливаясь как-то по набережной, Джесси и Генри дошли до площади, на которой помещался небольшой сквер, наполненный играющими детьми, оглашавшими воздух радостными криками. Вдруг в конце улицы раздались крики, послышался выстрел. Генри инстинктивно загородил собой Джесси, готовый защищать ее от всех и каждого. Из-за угла показалась большая желтая собака, несущаяся прямо на Генри. За ней на некотором расстоянии бежали несколько человек, которые громко кричали: