Оксеншерн не пытался ответить. По правде говоря, и не хотел. Аксель Оксеншерн, канцлер Швеции, был на одиннадцать лет старше своего короля. Старше, а часто он думал, что и мудрее. И мудрость давно привела этого человека к определенным и окончательным выводам.
Первый из этих выводов заключался в том, что Густав II Адольф, вполне возможно, был самым великим монархом, из всех, правящих когда-либо в Скандинавии.
Другой заключался в том, что у этого монарха была поистине великая душа.
И где канцлер мог бы поспорить с королем, человек не будет спорить с такой душой. Оксеншерн просто склонил голову.
- Ваши слова не нуждаются в ответе, господин мой, - были его единственные слова.
Густав признал его верность кивком.
- А теперь, друг мой, - сказал он мягко, - Мне нужно побыть одному какое-то время. Выражение властности исчезло с его лица. Его место заменила боль.
- Это была не твоя вина, Густав, - прошептал Оксеншерн. - Там не было ничего, что ты мог бы сделать.
Но король не слушал. Он был глух ко всем доводам разума и любым аргументам сейчас.
Тем не менее, Аксель попробовал: - Вы ничего не обещали народу Магдебурга, они поддержали нас добровольно, Густав. Во всем виноваты наши так называемые 'союзники'. Георг Вильям Бранденбург, который не стал поддерживать вас, и Иоганн Георг!.. Саксонцы преградили нам путь. Что вы могли сделать ..?
Он замолчал. Безнадежно. Король и воин на некоторое время оградился от людской реальности и ушел в свой внутренний мир.
Огромная, мощная фигура, стоящая в центре шатра, казалось, сейчас разорвется напополам. Через мгновение Густав Адольф уже стоял на коленях, опустив голову и сложив руки в молитве. Его пальцы были белыми, руки дрожали.
Канцлер вздохнул и отвернулся. Король Швеции на время исчез для всех. На много часов, знал Аксель. Эти многие часы он проведет в молитве за души убитых в Магдебурге. Оксеншерн не сомневался, что если бы его друг Густав знал имена десятков тысяч людей, убитых в этом демоническом месте, он бы помянул каждое из них, и за каждого молил бы Господа. Вспоминая все те обращения, которые они посылали к нему, прося о помощи. Помощи, которой он не был в состоянии оказать им вовремя.
Эти многие часы молитвы и покаяния покажутся ему вечностью.
***
Выйдя из шатра, Оксеншерн обвел взором расстилающиеся перед ним равнины центральной Европы. Миллионы уже погибли на этих равнинах за самую ужасную войну в веках, начавшуюся тринадцать лет назад. Миллионы, по всей вероятности, еще погибнут на этих же равнинах до ее конца. Всадники Апокалипсиса вырвались на свободу и ликовали.
Печаль была и в его собственных глазах, но не такая глубокая. Канцлер не претендовал на величие души своего короля. Он просто осознавал это, и отдавал взамен ему всю свою непоколебимую преданность.
Так что его взгляд был суровым и твердым. С холодной и сухой уверенностью в будущем, а не с теплым и влажным знанием прошлого. Лучше, чем любой из ныне живущих, Аксель Оксеншерн понимал эту душу, стоящую сейчас на коленях в молитве. Это понимание и было главным в его чувствах и в его планах.
Головорезы Германии обойдутся без его проклятий. В этом нет необходимости. Скоро нечто большее - намного большее - принесет им что-то гораздо худшее, чем просто проклятия.
Новое поколение пришло в мир, владыки Германии.
Трепещите. Трепещите!
Глава 7
Школа при строительстве была рассчитана на 1500 человек. Оглядываясь вокруг, Майк оценил количество собравшихся, как в два раза большее. Присутствовало почти все население округа Грантвилль, за исключением горстки людей, обслуживающих электростанцию, и около двух десятков шахтеров Майка.
Катаклизм, который все уже привыкли называть Огненным Кольцом, произошел три дня назад. С тех пор Союз горняков стал, волей-неволей, во главе сил обороны района. Просто не было никакого другого органа вооруженных и хорошо организованных людей, способных патрулировать район. Полиция Грантвилля состояла из пяти офицеров, в том числе ее руководителя. Даже если бы Дэн Фрост не был ранен, она не смогла бы справиться с проблемой общей защиты района. Полиции Грантвилля хватало только на поддержание порядка в самом городе.
В принципе, не было никаких серьезных проблем с самими горожанами, за исключением первоначального ажиотажного спроса на товары и продукты, который мэр города быстро и решительно укротил, закрыв все магазины. Департамент полиции патрулировал город, чтобы убедиться, что указ мэра выполняется, но оппозиции, как таковой, не было. Почти все признавали, что решение мэра было разумным.
Реальной проблемой, которая развивалась очень быстро, был приток беженцев с окраинных районов Грантвилля. Оказалось, что вся сельская местность подверглась разорению бандами наемных солдат. До сих пор ни один из этих солдат не появился поблизости от города, но мужчины Майка внимательно наблюдали за любым признаком беды.
Майк стоял в спортивном зале, рядом с одним из ярусов сидений возле входа. Фрэнк Джексон, вместе с небольшой группой других шахтеров, держался неподалеку. Сразу справа от него, на крайнем месте нижнего яруса, сидела Ребекка Абрабанель. Беженка-еврейка все еще не могла прийти в себя при виде странных людей и необычной обстановки вокруг нее.
Но Ребекку в общем, больше беспокоило состояния здоровья отца, чем все остальное. Большинство других беженцев по-прежнему скрывались в лесах, окружающих город, и не реагировали на любые попытки уговорить их выйти из укрытия. Но Майк, кроме того, подозревал, что психологическая устойчивость девушки была от природы. Да и интеллект Ребекки автоматически защищал ее от ошеломления перед высокими технологиями и беспомощной растерянности. Он усмехнулся, со стыдом, вспоминая их разговор в библиотеке. Он не понимал почти ни слова, когда она погрузилась в философские дебри. Сейчас он уже не удивлялся этому. Майк решил, что ему самому не помешало бы такое философское спокойствие.
Тем не менее, Ребекка вряд ли полностью осознавала все происходившее. Майк смотрел, как в десятый раз за несколько минут, Ребекка одергивала свою длинную складчатую юбку, поправляла лиф, касалась платка, который укрывал ее волосы. Он находил весьма забавным, что при всех необычных обстоятельствах, она так беспокоится о своей внешности.
Сидящая рядом с Ребеккой седая шестидесятилетняя женщина взяла ее за руку и ободряюще сжала. Ребекка ответила быстрой нервной улыбкой.
Веселое настроение Майка исчезло. Он понимал страхи Ребекки относительно ее иудейского происхождения и именно поэтому попросил Морриса и Джудит Рот принять Ребекку и ее отца в своем доме. Единственная еврейская пара в городе с готовностью согласилась. Бальтазар Абрабанель до сих пор находился в постели. Сердечный приступ прошел, но и Джеймс Николс, и Джеффф Адамс, грантвилльский врач, оба твердили, что ему нужен длительный постельный режим. Бальтазар, по-сути, выжил чудом.
На следующий день, когда Майк ненадолго заглянул к ним, Ребекка выглядела спокойной и почти расслабленной. Но Джудит сказал ему по секрету, что девушка разразилась бурными слезами, когда увидела менору, стоящую на каминной полке. Она провела последующие полчаса, рыдая на диване в объятиях Джудит, как беспомощный котенок.
Майк снова взглянул на Ребекку. Женщина внимательно слушала то, что говорил мэр города. Он с облегчением увидел, что выражение ее лица было спокойным. Слегка любопытным. Она слушала с интересом. Но без следа паники.
Майк пробежался взглядом по морю лиц в школе. Право же, она держится намного лучше, чем половина людей здесь.
Полезли мысли, не поддающиеся контролю. Суровый характер и гордость Майка заставляли его избегать очевидной истины. Его чувств к этой девушке, ее месту в его жизни. В голове возник образ безудержно мчащихся коней, вырвавшихся из разрушенного загона.
Только этого тебе и не хватало, Стирнс. Как будто у тебя не было достаточно неприятностей! Но несущиеся кони так же мало обращали внимания на его уговоры, как если бы это были полевые мыши. С первого момента, как он увидел ее, экзотическая красота Ребекки притянула его магнитом. Некоторые мужчины, возможно, нашли бы недостатки в ее темных глазах и раскритиковали бы ее полные губы.
Майк вздохнул. Но не я. С трудом он заставил себя отвести взгляд и сосредоточиться на заключительных словах мэра.
- Так что вот, ребята, - говорил Генри Дрисон. Мэр кивнул в сторону небольшой группы людей, сидящих на стульях возле трибуны. - Вы слышали, что Эд Пьяцца и его учителя сказали нам. Каким-то образом, никто не знает, каким - мы все перенеслись куда-то в Германию и почти на четыреста лет назад. И вернуться невозможно.
На одном из нижних ярусов поднялся мужчина.
- Вы уверены в этом, Генри? Я имею в виду, насчет возвращения? Может быть то, что случилось, повторится. В другую сторону.
Мэр взглядом дал слово одному из учителей, сидящих рядом с директором. Грег Феррара встал и пошел к микрофону. Школьный учитель естественных наук был высоким стройным мужчиной в возрасте между тридцатью и сорока годами. Спокойные манеры и четкая дикция сопровождались явной уверенностью в себе.
Грег покачал головой, прежде чем достиг трибуны и взял микрофон.
- Я не думаю, что у нас есть такой шанс. Как говорится, проще отыскать снег в аду. - Он схватился за края трибуны и наклонился вперед, как бы подчеркивая дальнейшие слова. - Что бы ни случилось, это почти наверняка было какой-то природной катастрофой. Если вы спросите меня, то нам невероятно повезло, что мы вообще выжили. Никто серьезно не пострадал, и повреждение имущества было минимальным.
Грег посмотрел на лампы дневного света на потолке спортзала. По его лицу скользнула улыбка.
- Мы даже запустили электростанцию, так что у нас есть все удобства в домах. На какое-то время, по крайней мере. - Улыбка исчезла. - Но мы, по-сути, в положении пары трейлеров, унесенных торнадо. Как вы думаете, какие шансы, что другой торнадо перенесет нас обратно и поставит на то же место? - Грег сделал глубокий вдох. - И лично мне такой 'заманчивый' шанс не нужен. Будем надеяться, что его и не будет. Еще одно Огненное Кольцо, очевидно, уничтожит нас полностью.
Толпа, заполнившая школу, молчала. Грег сделал еще один глубокий вдох, и закончил простыми энергичными словами.
- Давайте смотреть правде в глаза, ребята. Мы здесь навсегда.
Мгновением спустя он вернулся на свое место. Мэр снова подошел к микрофону.
- Ну, вот так-то, народ. А сейчас двигаемся дальше. Наши планы на будущее. Городской совет проводил свои заседания практически беспрерывно в течение последних трех дней, и теперь у нас есть предложения, которые мы хотим вынести на ваше рассмотрение. - Он сакцентировал паузу, как учитель перед этим. - Мы должны проголосовать за них. Потому что они далеко за пределами полномочий Совета. Таким образом, каждый зарегистрированный избиратель здесь ...
Мэр запнулся.
- Ну, я думаю, здесь все зарегистрированы так или иначе.
Кислое выражение его лица вызвало рябь смеха, пробежавшую по залу. Ибо уже много лет все в Грантвилле знали, что Генри Дрисон то и дело увещевал людей регистрироваться для голосования.
Мэр продолжил.
- Надо определиться со структурой власти. Мы не можем в нынешних условиях сохранять старую, то есть мэр и городской совет. Так что мы хотим предложить вам выбрать чрезвычайный комитет для составления планов для будущего учредительного собрания. Этот же комитет должен принимать и осуществлять решения в промежуточный период. И мы должны избрать кого-то на должность председателя комитета. Он - или она - вправе выносить неотлагательные самостоятельные решения, не требующие согласований.
Кто-то в толпе выкрикнул имя мэра. Дрисон яростно покачал головой.
- Только не я! Горсовет уже предлагал эту идею, и я отказался. Мне уже шестьдесят шесть лет, земляки. И я просто обычный мэр маленького городка, вот и все. - Пожилой мужчина на трибуне выпрямился. - Вроде был довольно неплох на этой должности, если мне позволено говорить за себя, и был бы рад остаться на ней. Но я не тот человек, способный справиться со всем этим...
Он махнул рукой. Жест вроде не был ни вялым, ни безнадежным. Но он, тем не менее, передал ощущение надвигающейся катастрофы.
Движение на краю толпы привлекло внимание Майка. Джон Симпсон, свежеиспеченный свекр его сестры, сделал шаг по направлению к микрофону. Хорошо одетый мужчина взялся за дело с той же уверенностью, с которой он выступал на многочисленных собраниях акционеров. Он не стал отодвигать мэра в сторону, он заставил его уступить ему микрофон своей внушительной властностью.
- Я согласен с мэром Дрисоном, - напористо сказал он. - Мы находимся в чрезвычайной ситуации. И это требует сильного, чрезвычайного управления.
Другой, менее уверенный в себе, человек, замялся бы, прежде чем продолжить. Но не Джон Чандлер Симпсон.
- Я предлагаю себя в качестве председателя комитета по чрезвычайным обстоятельствам. Я понимаю, что я не очень хорошо известен большинству из присутствующих. Но уверяю вас, что я имею лучшую квалификацию для этого, чем кто-либо здесь. Поэтому у меня нет другого выбора, кроме как выдвинуть себя на эту должность. Я был главным исполнительным директор крупной корпорации уже много лет. А до этого я был офицером морского флота Соединенных Штатов. Служил в Пентагоне.
Рядом с ним, Майк услышал, как Фрэнк Джексон пробормотал: - Ну и дела, какой самоотверженной жест.
Майк подавил смешок. Да, прямо как Наполеон, добровольно занявший трон. Для блага народа, конечно.
Он быстро оглядел лица в толпе. Майк видел у некоторых признаки недовольства решительной готовностью незнакомца взять на себя командование. Но не у многих. По правде говоря, решительность Симпсона, очевидно, попала в струю ожидания людей. Люди, плавающие в воде после кораблекрушения, не станут задавать вопросы, откуда шлюпка. Или сомневаться в компетентности ее капитана, до тех пор, пока человек, кажется, знает, что он делает, и имеет громкий командный голос.
Он перенес свое внимание на Симпсона.
- Первое и главное - это перекрыть город, - говорил Симпсон. - Наши ресурсы сильно ограничены. Очень сильно. Необходимо урезать их распределение. Вплоть до каждой косточки. И их, конечно, не хватит для беженцев, которые кажется, наводнили уже весь округ.
Майк увидел, как Симпсон бросил быстрый взгляд в сторону его и маленькой группы шахтеров. Лицо Симпсона выражало очевидное неодобрение. За последние три дня Майк и его шахтеры не предприняли никаких усилий, чтобы прогнать небольшую армию беженцев, которые заполнили окрестные леса. После того, как он убеждался, что новая группа не была вооружена, Майк пытался уговорить их выйти из укрытия. До сих пор безуспешно, кроме одной семьи, которая укрылась в одной из методистских церквей на краю города.
- Я еще раз повторяю, - продолжал дальше Симпсон, - Мы должны закрыть границу. Кроме всего прочего, это огромная опасность эпидемии.
Симпсон уставил обвиняющий перст на южную стену гимназии. Плакаты, висящие там и с гордостью ведающие всем о победах школы в футбольных чемпионатах штата в 1980, 1981, и в l997-х годах, казалось, стали объектом его обличения.
- Эти народы ... - Он сделал паузу. Паузу, подчеркивающую презрительный тон употребленного им слова 'народы'. - Эти существа, они носители чумы. Они лишат нас всего, накинувшись как саранча. Еще вопрос, умрем ли мы все от голода или от болезней. Так что ...
Майк вдруг ощутил, что идет к трибуне. Он чувствовал легкое головокружение, какое он всегда испытывал, выходя на ринг. Старая же привычка заставила его игнорировать это ощущение, изгнать его, приводя разум в норму.
Он был переполнен чисто нервной энергией. И гневом, понял он. Так, это тоже отодвинуть в сторону. Еще не хватало потерять себя. Усилием воли он взял себя в руки, несмотря на кипящую ярость. Последние несколько фраз Симпсона прошлись кровоточащими царапинами по его душе.