Регулус медленно обернулся и впервые с того момента, как они поцеловались, взглянул ей в глаза. Сердце Гермионы ёкнуло, и она неслышно вздохнула, в то время как на лице Регулуса промелькнула тень какой-то эмоции, и он отвёл взгляд.
– Не говори глупостей, – сказал Регулус и слегка нахмурился. Было ощущение, будто его что-то гложет, и Гермиона чувствовала: она тому причина. Опасения подтвердились, когда она села к нему немного ближе, чем всегда, а он уже хотел было отодвинуться, но, видимо, вовремя одёрнул себя.
Прикусив губу от обиды, Гермиона какое-то время молчала, но вскоре выпалила:
– Что происходит? Почему ты меня избегаешь?
Регулус ответил не сразу – лишь нахмурился и напрягся ещё больше, но потом неохотно выдал:
– Дело не в тебе.
– А в чём? – тут же задала вопрос Гермиона, всматриваясь в его лицо, в котором уже не было и намёка на одухотворённость.
– Очевидно, во мне, – после небольшой паузы ответил Регулус с ноткой грусти.
Казалось, сердце Гермионы только что высоко взлетело, но тут же бросилось вниз.
– Ты… – проглотив ком в горле, начала она, – …ты жалеешь о том, что здесь произошло в прошлый раз?
– Конечно нет.
Он ответил так резко, что она даже растерялась.
– Но в чём…
– Ты действительно хочешь знать? – вновь повернулся к ней он и на этот раз посмотрел прямо в глаза таким взглядом, что от поясницы по телу разбежались мурашки, а низ живота свело от желания вновь ощутить руки и губы Регулуса, которому сейчас она была готова позволить гораздо больше, чем в прошлый раз.
– Да… Я хочу, – выдохнула Гермиона и, осознав двусмысленность фразы, немного покраснела.
Может, ей почудилось, но зрачки Регулуса слегка расширились, как если бы он уловил эту двусмысленность тоже, а взгляд мельком скользнул на её губы. В какой-то момент ей показалось: сейчас он её поцелует, как в прошлый раз нежно обняв за талию, но этого не произошло.
– Меня тянет к тебе, – поднял глаза Регулус, полностью развернувшись к ней, – так сильно тянет, что я едва себя держу каждый раз, когда оказываюсь рядом. Мне недостаточно просто говорить с тобой, мне хочется большего, гораздо большего. И дело здесь не в простой похоти, Гермиона, а в том, что я хочу быть с тобой, хочу обладать тобой, хочу, чтобы ты была только моей. Я хочу тебя обнимать не как подругу, а как возлюбленную, хочу целовать тебя и не чувствовать, как твоя рука упирается мне в грудь в предупреждающем жесте, не позволяя прижать тебя так близко, как я того желаю.
Он замолчал, словно проверяя её реакцию, а Гермиона просто не могла найти слов. Она смотрела в потемневшие глаза Регулуса, и ей казалось, что где-то внутри расцветает её личное сияние, будто само небо пустило маленькие ростки в душу, а Регулус словами заставил их взойти.
– И я думаю, что я… – Регулус закусил губу, глядя так, что она поняла всё без слов, которые он всё же озвучил: – Я люблю тебя. И я так хочу тебя, что лучше бы тебе держаться от меня подальше, пока ты не будешь готова ответить тем же. Если ты будешь готова ответить тем же.
Она сказала ему своё «я готова» беззвучно: просто потянулась к нему и горячо приникла к губам, обвивая шею руками. В первую секунду он опешил – точно так же, как она сама почти неделю назад, но в следующую… В следующую Гермиона почувствовала, что её внутреннее сияние распустилось пышными эфемерными цветами и пролилось в каждую клеточку тела, потому что Регулус наконец ответил на поцелуй и притянул её к себе. На этот раз между ними не было её выставленной вперёд ладони, которая сдерживала бы их в желании прильнуть друг к другу, а потому Гермиона едва слышно застонала, ощущая, как крепко руки Регулуса прижимают её к своему сильному телу, как восхитительно скользит его горячий язык по её губам, как жарко ей самой становится от осознания, что они проводят это последнее сияние так, как она втайне мечтала. И на этот раз совершенно не хотелось думать, правильно ли это? Нужно ли? Будет ли она потом жалеть? Потому что Гермиона знала лишь одно: ей это необходимо, а что до правильности – она всю жизнь нарушала правила.
Внезапно Регулус одной ладонью скользнул вниз и упёрся в землю за спиной Гермионы, а второй – перехватил её за талию и медленно уложил на мягкую траву, не разрывая поцелуй, который стал жёстче. Теперь они оба тяжело дышали, задыхались от ощущения такой близости, что кружилась голова. Они кусали губы друг друга, всё сильнее вжимались друг в друга ртами и целовались как в последний раз. А может, так оно и было? Гермиона чувствовала возбуждение Регулуса, чувствовала, как он вжимается напряжённой плотью ей в бедро, и от этого только сильнее заводилась, двигалась навстречу, желая ещё ближе ощутить его. Ощутить его полностью.
– Ты же понимаешь, что если мы сейчас продолжим, то я не смогу остановиться? – резко разорвав поцелуй и наклонившись так близко, что они соприкоснулись лбами, хрипло спросил Регулус.
– Не говори – испортишь, – повторила Гермиона фразу, которую услышала от него, когда пришла на сияние в первый раз, и Регулус впервые за много дней улыбнулся ей, вновь став настолько красивым, что Гермиона нетерпеливо притянула его к себе.
Она судорожно глотала ртом воздух, чувствуя, как Регулус спускается поцелуями к шее, нежно прикусывает кожу, а затем, поддев подол лёгкого платья, тянет его вверх, при этом плавно скользя по бёдрам к талии и опаляя и без того разгорячённую кожу ладонями. Гермиона привстала, помогая стянуть с себя ставшую бесполезной одежду, а затем принялась расстёгивать рубашку Регулуса, не решаясь поднять взгляд. К щекам прилила кровь, когда она стянула её с него и прикоснулась рукой к крепкой груди, ощущая кончиками пальца биение сердца.
– Ты такой… – начала она, а потом не спеша провела рукой по обнажённой коже вниз, замерев у пояса брюк.
– Не говори – испортишь, – с рыком перехватил он её запястье и вновь повалил Гермиону на землю, накрывая ртом ставший невероятно чувствительным сосок.
Гермиона охнула и выгнулась в спине, чувствуя, как восхитительно Регулус ласкает её грудь, как уверенно его рука скользит по внутренней стороне бедра всё выше, а потом и вовсе касается её там, где ей сейчас было просто жизненно необходимо его ощутить. Судорожно глотая ртом воздух, пытаясь не думать о том, что Регулус стаскивает с неё бельё, Гермиона трясущимися руками потянулась к его паху, расстегнула ширинку, но вмиг забыла обо всем, когда почувствовала, как его указательный и средний пальцы скользнули внутрь, а большой – накрыл клитор. И Гермиона уже не могла разобрать, стонет ли это она или слышит чьи-то другие стоны, потому ей казалось, она сходит с ума. Просто теряет рассудок из-за его пальцев, которые так правильно, именно так, как нужно, двигались в ней, что оствалось только это пульсирующее, всё разрастающееся возбуждение, которое ещё немного, совсем немного и…
Но она не хотела этого без него. Медленно открыв глаза, Гермиона обхватила Регулуса за запястье и мягко потянула вверх. Видимо, её взгляд говорил лучше любых слов, потому что Регулус, на миг замерев, всё же не спеша вытащил из неё пальцы, но лишь для того, чтобы, наконец, войти в неё.
Гермиона громко застонала, когда он сделал это. Плавно, осторожно, продвигаясь всё дальше, так восхитительно заполняя, что казалось, вот она – самая правильная вещь на свете. Гермиона запрокинула голову и сама вскинула бёдра так, что с губ Регулуса сорвался полустон-полувздох.
– Лучше не надо, – сквозь зубы прорычал он, обхватив её лицо ладонями и вновь склонившись к ней так, что их лбы соприкоснулись, а в следующую секунду подался назад и снова вошёл до упора. И когда он начал размеренно двигаться, растягивая, давая привыкнуть к себе, Гермиона уже не различала, где кончается сияние и начинаются они сами. Она смотрела на звёздное, теперь ставшее аквамариновым небо, видела, как облака набухают, разрастаются, как и это тягучее, плавящее кожу чувство внизу живота, заставляющее её стонать сильнее, сжимать, царапать спину Регулуса, который от этого только заводился всё сильнее и начинал двигаться жёстче. Этого было достаточно, чтобы в какой-то момент Гермиона, увидев, что небо словно падает на них, тоже упала, упала в сияние. И когда её тело мелко потряхивало от разрядившегося возбуждения, от ощущения, как внутри разливается тепло Регулуса, последовавшего за ней, а голова кружилась так, что всё вокруг напоминало мелькающее, движущееся цветное марево, она сама словно стала сиянием.
Они оба стали сиянием.
День шестьдесят восьмой
Регулус никогда не умел прощаться. Расставаясь с семьёй, он не сказал и слова перед тем, как уйти. Но, с другой стороны, к тому моменту его отвращение к их взглядам стало настолько нестерпимым, что он и не видел смысла долго распинаться перед людьми, вмиг ставшими совершенно чужими. Но сейчас, когда он стоял на берегу реки напротив Флавиуса, ему хотелось сказать так много слов, а он не мог найти ни одного. Целый день он держался, пытался разговаривать с ним как ни в чём не бывало, и все, в общем-то, вели себя так же, вот только глаза выдавали печаль, щемившее душу сожаление от того, что, возможно, они больше не увидятся никогда. А всё потому, что Флавиус решил остаться. Они не знали почему, но он сказал, что будет ждать от них весточки, будет дежурить возле Арки до тех пор, пока не получит знак, благодаря которому поймёт: они живы. Флавиус убеждал их: они обязательно увидятся, только позже, но Регулус почему-то был уверен, что нет. И от этой мысли каждый раз так щипало в носу, что он вынужден был до боли сжимать переносицу и, крепко зажмурившись, уговаривать себя не показывать слабость. Потому что видел: Флавиус и сам держался из последних сил, а их слёзы делают ему только больнее.
Гермиона целый день старалась уговорить его пойти с ними, но Флавиус отвечал твёрдым отказом. Говорил, что только после завершения одного важного дела сможет подумать о себе. И хотя они не говорили этого вслух, каждый ощущал, что этот лёгкий завтрак возле хижины Флавиуса, эти дурачества в воде и вечерний ужин у костра – всё это в последний раз.
А сейчас, когда они впятером стояли на берегу реки, в которой медленно зарождалось сияние, Регулус смотрел, как Джонатан крепко обнимает Флавиуса, смаргивая слёзы, а потом отходит в сторону, чтобы дать попрощаться Элен, которая тут же прижимается к его груди, тихо плача. То, что Элен и Джонатан решились уйти за сияние, очевидно, стало неожиданным решением даже для них самих. Просто в какой-то момент Элен сказала: «Пора», и Джо согласился, почувствовав то же самое. Словно решение Регулуса, которое поддержала Гермиона, придало им двоим не только смелости, но и уверенности, что здесь они уже сделали всё, что могли. Что они выполнили свой долг.
После Элен к Флавиусу подошла Гермиона и так сильно стиснула его шею в объятиях, не сдерживая рыданий, что Регулус почувствовал: у него самого вот-вот выступят слёзы.
Когда настала очередь Регулуса прощаться, закат плавно растворялся в голубоватом свечении сияния, пахло горной свежестью и слышались слабые девичьи всхлипы. Регулус подошёл к Флавиусу, который смотрел на него со слабой улыбкой, и остановился в нескольких футах от него, взглянув в добрые практически угольного цвета глаза. Иногда Флавиус шутил, что чернее его кожи могут быть только его радужки, и сейчас, вспомнив эту дурацкую шутку, Регулус ощутил, что нижняя губа предательски трясётся, а он сам скоро присоединится к в открытую плакавшим Гермионе с Элен. Даже Джонатан безмолвно смахивал тёкшие по щекам слёзы, не стыдясь этого.
– Эй, Рег, ну ты же не распустишь нюни, верно? – усмехнулся Флавиус, с хлопком положив ему руки на плечи, а Регулус, сжав челюсть, покачал головой и не смог вымолвить и слова, потому что в горле стоял такой ком, что ему было трудно даже дышать – не то, что говорить. – Возьми это, Регги, – внезапно достал Флавиус из кармана наглухо закрытую небольшую медную коробку и сунул её ему в ладонь, – и пообещай, что откроешь её только через сутки после того, как вы дадите мне знать, что живы. Обещаешь?
Регулус кивнул, а затем, не выдержав, крепко обнял Флавиуса, прижимаясь щекой к его плечу.
– Спасибо, спасибо тебе за всё… – еле выдавил он, ощущая, что не может просто отпустить из своей жизни его, человека, который стал ему ближе, чем отец. Он для всех них стал настолько родным, что расставаться было так сложно, будто из тебя заживо извлекают целую половину сердца, а взамен оставляют лишь воспоминания. И внезапно Регулус почувствовал, что Флавиус, который так отважно держался целый день, посмеиваясь над их скорбными лицами, тоже крепко обнял его в ответ, шепча: «Мой мальчик… Мой славный мальчик…» И Регулус не видел, но знал: Флавиус так же безмолвно плачет, пока сияние медленно топит закат в реке и в конце концов заполняет собой небо, сливающееся с водой.
– Ну всё, всё, Регги, иди, – похлопал его по плечу Флавиус, отстраняясь. Его лицо вновь озаряла светлая улыбка, пока слёзы текли из уголков глаз. – И береги её, – кивнул он на Гермиону, – ты сможешь сделать её счастливой.
В последний раз Регулус обернулся, когда зашёл в реку по ключицу. Флавиус всё так же стоял на берегу и смотрел им вслед, улыбаясь, и его кожа по-прежнему казалась угольно-чёрной на фоне белых брюк и рубашки, но Регулус подумал, что человека светлее, чем Флавиус, он вряд ли когда-либо узнает.
Регулус так и не сказал ему заветное «Прощай» и даже не помахал рукой, потому что надеялся: они ещё встретятся.
Ему хотелось в это верить, и он верил, потому что теперь, когда они вчетвером, пронёсшись сквозь сияющий знакомый туннель, вынырнули на поверхности моря и увидели огромное судно неподалёку с мельтешившими на нём людьми, Регулус знал: иногда это не бессмысленно.
День восьмидесятый
Он провёл за Аркой более двухсот лет, но лишь двенадцать последних дней практически не отходил от неё ни на шаг. Он приготовил всё необходимое: разложил еду, поставил воду, притащил кресло, хоть на это и потребовалось потратить не один час, а ещё сделал самое главное – положил прямо напротив Арки в десяти футах книгу, которую писал все эти годы, страницу за страницей каждый день, перед сном. Он был уверен: тот, кто прочтёт её, и минуты не будет сомневаться – спасение за сиянием. Ведь в этой книге была история его настоящей жизни, жизни за Аркой, где Флавиус наконец-то смог найти своё предназначение и совершить самый главный для него подвиг, о котором не напишут в газетах, но благодаря которому он сможет помочь тем, кого угораздит так же, как и его когда-то, попасть за Арку.
Он сэкономит их время и через страницы поможет понять всё самое важное, всё, что следует знать человеку, чьё первое желание будет броситься прочь. Конечно, Флавиус понимал: скорее всего, он не сможет всех уберечь от ошибки, но надеялся, что кто-то всё же обратит внимание на раскинутые перед Аркой листы бумаги или же на вбитые в землю самодельные таблички с написанными на них и казавшимися сейчас смешными, но на самом деле очень важными призывами: «Не дотрагивайся до Арки! Прочти книгу – в ней спасение». И если это сохранит хотя бы одну жизнь, то будет уже не зря.
Флавиус не мог ошибаться, он был уверен, что прав, но всё равно сомнения кружили рядом, словно рой надоедливых пчёл. Он постоянно думал о Регулусе с Гермионой, которые – Флавиус знал – подарили себя друг другу во время их последнего сияния, а теперь… Что теперь? Живы ли они? В порядке ли?
Он вспоминал нежную Элен и её опору – Джонатана, которые так мечтали стать родителями, и Флавиус не сомневался: если они выбрались, судьба обязательно подарит им дитя. Но всё ли хорошо? Смогли ли они выйти из-за сияния и начать новую жизнь?
Вылетевшая ласточкой из озарившейся светом Арки записка стала ответом. Флавиус, резко подскочив, подбежал к ней и, рухнув на колени, нетерпеливо развернул.
Вверху было одно слово: «Сияние», а чуть ниже постскриптум: «Надеемся увидеться скоро» – и подпись: «Гермиона, Регулус, Элен, Джонатан, Джек и Гарри Поттер, который уже начинает волноваться, что скоро мир забудет про него, узнав о подвиге нового Героя».
Флавиус тихо рассмеялся и свернул записку. Зажав её в кулаке, он не спеша поднялся и, вскинув подбородок, направился прямо к Арке. Он знал: они поймут уже через сутки, что ему больше не нужно быть героем, чтобы стать счастливым, обретя настоящий покой.
Ему нужно другое.
Флавиус остановился, когда ему осталось сделать последний шаг. Обернулся к медленно уходившему за горизонт солнцу и внезапно понял: небо больше не кровило закатом. Скорее протягивало ему лучистые руки, звало его, чтобы потом вместе раствориться в сиянии. И Флавиус протянул ему ладони в ответ, падая на Арку.