- Что случилось, Катя? – спросил я, увидев её посерьёзневшее лицо.
- Дело, Тоник, дело! Я нашла ещё одного одарённого.
Моё сердце остановилось: такой прекрасный день переходил в мрачный вечер, где Катя опять будет с кем-то, не со мной! Я с трудом проглотил комок, застрявший в горле, впрочем, опять там появившийся.
- Когда? – спросил я, не сразу поняв, почему Катя не позволила мне раздеться.
- Ты пойдёшь со мной.
- Опять?!
- Что «опять?», хочешь, чтобы меня убили?
- Это так опасно?
- Возможно, смертельно, Тоничек! Это последний, потом мы долго будем свободны, не меньше недели…
Я понимал, что лучше уступить, не хочу больше видеть, в кого превращается моя любимая. Сейчас ещё можно себе представить, что это показалось, но, если ещё раз я увижу эту жуть превращения, не знаю, смогу ли дальше жить с Катей.
Поэтому, кивнув, смирно пошёл вслед за девушкой, которая не стала меня успокаивать, понимая, что будет зря тратить слова, мне и так очень больно.
Жители города веселились от души. Вынесенные столы ломились от закусок, пиво текло рекой, горели огромные костры, помогая возродиться солнышку, на длинных шестах горели, большие деревянные колёса, медленно вращаясь. Очарование праздника сломала Катя, дёрнув за рукав.
Она шепнула, чтобы я следовал за ней, когда они с молодым человеком пойдут куда-нибудь.
Катя выбрала из молодёжи одного парня, переговорила с ним, задорно смеясь, и парень повёл её куда-то в тёмный переулок. Я двинулся за ними. Переулок был совершенно пуст, и мне пришлось значительно отстать, так что я не увидел, в какой дом они вошли!
Кровь бросилась мне в голову: Я проворонил Катю! Её могут там опять… или вообще убить! Не зря она взяла меня с собой. Я заметался было по улице, как услышал стук закрываемой двери, и увидел парня, который привёл её сюда. Подождав, пока парень скроется, я осторожно открыл дверь, которую приметил, дальше был пустой тёмный коридор. Ощупью, держась за стену, дошёл до поворота, и увидел дверь, заложенную брусом. Здесь было почему-то светлее. Приглядевшись, увидел тупик с маленьким окошком, забранным слюдой.
Я прислушался, прислонив ухо к двери. Тишина. Осторожно снял брус с двери, попытался открыть. Но дверь была заперта изнутри. Я налёг на неё, не поддалась, толкнул, и услышал:
- Тоник, это ты?
- Да, Катя! – вполголоса ответил я, пытаясь унять, готовое выскочить из груди сердце.
Дверь немного приоткрылась, Катя, убедившись, что это я, втянула меня внутрь комнаты.
помещение было довольно ярко освещено множеством свечей, на Кате была одна лишь нижняя рубашка, низ рубашки, и ноги были забрызганы кровью.
Мне стало тошно, я подумал, что Катя опять…
- Это не моя кровь, - перехватив мой взгляд, сказала Катя.
- А чей? – удивился я.
- Не видишь? – посторонилась девушка. Я посмотрел, куда показывала Катя, не поверил, подошёл поближе: на кровати лежал Томаззо Торквемада, собственной персоной, вернее, не знаменитый инквизитор, а присвоивший его имя. В груди у него, напротив сердца, торчал кинжал.
Кинжал я узнал, это был Катин кинжал.
- Понимаешь, Тоник, - сказала Катя, пытаясь быть спокойной, после той ночи, где меня изнасиловали, я на всякий случай взяла кинжал. Привязала его к ноге. Как видишь, пригодился.
- Что произошло?
- Этот юноша, нужный мне, привёл меня сюда, опросил подождать, пока он сбегает за вином…
- За вином? – удивился я.
- Я тоже удивилась, но потом, сначала не придала значения словам. Говорит, пока раздевайся, я быстро. Я разделась, и тут входит этот, якобы инквизитор. Посмотри, какая у них кровать.
Я сначала не понял, кровать, как кровать.
- Сюда посмотри, - показала она на столбики по углам. К столбикам были вделаны оковы, которыми можно было легко приковать руки и ноги жертвы.
- Понял? Этот парень, Окунь, отдал меня на растерзание этой твари, представляешь?! Ну, найду его! – многообещающе прорычала моя любимая голосом, от которого меня бросило в дрожь.
- Помоги мне убрать тело за кровать.
- Зачем? – не понял я.
- Помогай, не задавай глупых вопросов, надо его убрать с глаз долой.
Мы вдвоём перетащили, тяжёлое тело в тёмный угол Катя осторожно вынула свой кинжал, чтобы не забрызгаться кровью ещё больше, тщательно вытерла его об одежду убитого, и спрятала в ножны под рубашкой.
В это время в дверь поскреблись.
Катя сделала мне знак «тихо!», и осторожно подошла к двери, посмотрела в глазок. Оказывается, здесь был глазок для наблюдения! Вот почему Катя так быстро меня впустила.
Сейчас она дала мне знак, чтобы я схватил входящего.
Катя открыла дверь, и я втащил в комнату молодого парня, почти ровесника нам. В руках у него действительно была корзинка с торчащим горлышком.
Парень до того удивился, увидев нас, что первое время не мог сказать ни слова. Я отобрал у него корзинку, поставил на стол, который стоял недалеко.
- Ты кто? – спросил он меня.
- Вопросы здесь задаю я! – ответил я, как герой боевика.
- Тоник, тащи его сюда, пристёгивай, - распорядилась Катя. Молодой человек, или как там его, Окунь, вздумал сопротивляться, но получив удар в живот, задохнулся, и дал себя заковать.
Катя стянула с него штаны. Мне стало до ужаса противно.
- Если тебе неприятно, подвинь ширму, вон стоит. Кстати, из-за неё вышел этот чёрный. И запри дверь, через которую вошёл этот несчастный.
Я заложил брусом дверь, подвинул поближе к кровати довольно большую ширму, полностью скрыв из моих глаз кровать, но, к сожалению, не скрыв звуки, которые начали оттуда раздаваться.
Я отвернулся, и тут же про всё забыл. Передо мной была пыточная. Возле стены был прокопан жёлоб для стока крови, которая и запеклась здесь, в стену были вбиты крючья, висели с потолка цепи.
Пройдя к мерцающему головёшками камину, я пригляделся, что было там. Не поверив своим глазам, взял кочерёжку и подвинул круглый предмет поближе. Круглый предмет оказался детским черепом. Не совсем детским, лет десяти. Почему я определил? Несколько часов назад у меня на коленях сидел обладатель такого небольшого черепа. Ещё здесь находились не сгоревшие косточки, от рёбер, и берцовая кость. Мне стало дурно.
- Катя, не убивай своего… клиента! – громко сказал я.
- Почему? – удивилась Катя.
- Когда закончишь свои дела, подходи сюда.
- Я уже, - нисколько не смущаясь, ответила Катя. Через некоторое время она приблизилась ко мне.
- Что это, Тоник?!
- Это? Это сатанинская чёрная месса. А точнее, замаскированное под мессу издевательство над детьми. Смотри, пыточная, рассчитанная, самое большее, на подростков нашего возраста, маленький череп. Похоже, Катя ты убила того изувера, который мучил и убивал детей в лесу. Здесь слишком опасно часто воровать детей, вот он и охотился подальше отсюда.
- А этот? – кивнула Катя в сторону кровати.
- Скорее всего, помощник, а может, и сообщник. Давай его прикуём на эту цепь, и допросим.
Без сожаления вырубив пленника, чтобы не сопротивлялся, я притащил его в пыточную, приковал к цепям, подтянул повыше, чтобы ноги не касались пола.
Катя в это время оделась, с любопытством наблюдая за моими действиями. А на душе у меня было пусто и холодно. Видя, что пленник не открывает глаз, я разогрел кочергу и приложил её к причинному месту. Пленник сразу ожил, взвыв и задёргавшись. Судя по этим звукам, я понял, почему это здание было пустым. Чтобы никто не слышал крики и мольбы маленьких жертв насилия и издевательств.
- Говори, тварь, что вы здесь делали с детьми? – спросил я.
- А вы меня отпустите? – с надеждой спросил парень. Совсем молодой, на лице даже не пробился пушок, разве что внизу живота.
- Отпустим. На тот свет. Не будешь запираться, убьём легко.
Видно было, что нашему пленнику было очень больно от ожога, и страшно.
- Хочешь, ещё что-нибудь прижгу? – ласково спросил я. Катя молчала, наблюдая за мной.
Тогда слова признания полились, как из рога изобилия. Да, Окунь приводил сюда обманом девочек и мальчиков. Сначала впихивал их в эту комнату, и уходил, потому что инквизитор не любил, чтобы за ним наблюдали, когда он насилует мальчиков. Потом приходил Окунь, довершал начатое. Девочек инквизитор оставлял парню. Затем они мучили детей, пробуя всякие пытки, прижигая огнём, вырывая раскалёнными щипцами рёбра, выжигая глаза…
Да, в дальних деревнях они воровали детей, насиловали их, вырезали дьявольские знаки, и вешали живьём замерзать зимой, и сжигая заживо летом…
Окунь замолчал, потому что Катя воткнула ему в сердце стилет, найденный здесь, на теле «Томаззо».
- Зачем ты его убила? – спросил я, готовый применить пытки.
- Ты обещал подарить ему лёгкую смерть, - бесцветным голосом отозвалась моя супруга, - И, Тоник, я не хочу, чтобы ты уподобился им. Они, конечно, заслужили жуткую смерть, но, вдруг тебе понравится?!
- Мне? Понравится?!
- Тоник, поверь мне, всё может быть. Знаешь, с каким наслаждением я свернула шею Милославу? Вот и, глядя на твоё лицо, испугалась за тебя!
- Кать, - спросил я, уже собираясь уходить из этого жуткого места, - почему тебя тянет к подонкам? Ведь все, которых ты… это, гм, они же все были мерзостью. Послушай: первый наш знакомый, Стас, любит издеваться над теми, кто слабее его, потом Уран, Милослав, теперь вот, Окунь!
- Тоник, откуда я знаю?! Все они оказались одарёнными, у них всех сильный ген Первых людей. Пойдём отсюда скорее, мне надо на воздух, а то начинает мутить.
- Мутить? – переспросил я, - давно тебя мутит?
- Нет, недавно, - удивилась Катя.
Так, подумал я, спокойнее, меня самого мутит от этого места.
Мы нашли потайной ход, который был недалеко от камина, прошли пустынными дворами и переулками, и вышли на оживлённую площадь.
Равнодушно посмотрев на праздник, отправились домой. Смотреть на веселье, когда перед глазами стояла картина камина, превращённого в крематорий, да и подвешенного к крюку мерзавца, никак не хотелось, да и не прибавляло аппетита.
Мы добрались до своего дома, пошли в баню. Пока я избавлялся от скафандра и упаковывал его, Катя уже начала париться. Баню теперь топили ежедневно, здесь мылись семья купца, которая недавно вернулась из гостей. Они, оказывается, гостили у мамы Любавы, которая соскучилась по внукам. Мы теперь мылись по ночам, никому не мешая.
- Тоник, ты как? Тебя не мутит? – заботливо спросила Катя.
- Когда вспомнится, нехорошо становится, - отозвался я.
- А вот мне, от вида твоего дружка становится плохо.
- Кать, тебе не кажется, что ты беременна? – вдруг предположил я.
- Беременна? Как это? – удивилась девушка.
- Ну как, мы ведь давно вместе, и забыли про всё.
- Нет, не может быть, это мы просто насмотрелись на такие вещи в последние дни, что поневоле замутит. Впрочем, доберёмся до Станции, разберёмся.
- Да, Катенька.
- Ты не хочешь ко мне?
- Ты права, Кать, мы насмотрелись всякого, и устали. У меня во рту гадко, и этот трупный запах...
- Может, заедим чем?
- Что ты? Противно, пошли, лучше, ляжем.
Добравшись до постели, мы впервые не стали ничего делать, обнялись, нацеловались, и уснули.
Мы так разоспались, что нас утром еле разбудили. Нас приглашали на завтрак.
С трудом приведя себя в порядок, и отчаянно зевая, мы пришли под светлые очи хозяев.
- Вы так выглядите, будто всю ночь не спали! – удивился Любомир.
- Кончай, отец, не смущай молодёжь.
Мы сделали вид, что всё так и было, всю ночь мы миловались, чтобы ни у кого не было даже тени подозрения на наше участие в ночных событиях.
- А где дети? – вспомнил я.
- Спят ещё, - махнул рукой Любомир, - пусть отсыпаются, пока детство не кончилось.
- Нам надо возвращаться, все дела сделаны, на праздник насмотрелись, думаем, вперёд войска двинуться, два дня, и мы на месте.
- Да, согласен с вами, ребята, - вздохнул Любомир, - хотя я с удовольствием оставил бы вас у себя, хоть навсегда, правда, любимая?
- Да, любимый, наши дети очень к ним привязались, они будут очень огорчены, если наши гости так быстро уедут.
- Что делать, служба! – непритворно вздохнул я.
Как мы и ожидали, прискакали Лада с Ратибором, с батюшкиным приказом явиться к нему.
Мы решили не тянуть, надели скафандры, забрали свои вещи, попрощались с хозяевами, оседлали лошадей, и двинулись под светлые очи местного государя.
Князь, узнав, что мы уже собрались в дальнюю дорогу, сообщил нам, что только хотел это же нам предложить. Передал нам опечатанную грамоту для Микулы, и отпустил.
Мы тепло попрощались с Ладой и Ратибором, строго настрого наказали им не сбегать из дома, не расстраивать родителей. Ребята переглянулись, блестя хитрыми глазами, и мы подумали, что эти двое ещё принесут своим родителям немало волнений.
Правда, на все их расспросы о пограничной жизни мы рассказывали только о суровых буднях, дозорах, усталости, холоде, когда стоишь на караульной вышке, или прячешься в секрете, но на наших двойников наши рассказы действовали совсем не так, как мы рассчитывали. В общем, жди, Микула, новых гостей!
- Катя, как ты думаешь, нашим друзьям не перепадёт от Дубыни? - спросил я, когда мы выехали из города, - он может подумать на них? Перепутать с нами?
- Ой, правда, - расстроилась Катя, - может наоборот, затаится, а вдруг захочет избавиться? Вообще-то он всего лишь слуга был, охранник.
- Ты не помнишь, как в это время наказывают за изнасилование?
- Тоник, ты же историк! – фыркнула Катя, - Штрафовали преступника, только я в денежных мерах не сильна. Судит князь. Я думаю, они не пошли бы на такое, если бы знали, что им грозит смертная казнь, или тюрьма, тем более что инициатива была, с моей стороны… прости, Тоничек, так надо было. Так вот, смертная казнь за изнасилование была принята только в семнадцатом веке.
- Если Дубыня соображает что-либо, будет сидеть тихо, тем более что заявления на него не было, - задумчиво сказал я, - а от нас он бежал, потому что мы не стали бы его судить, просто снесли бы ему башку.
- А если нам? – спросила Катя.
- А нам за что? – удивился я.
- Кто его знает?! – засмеялась Катя, - Нам, может быть, сошло бы с рук! – она пришпорила коня, и поскакала намётом по накатанному снежному пути.
Мы торопились, даже не снимали скафандров, договорившись оторваться за вынужденное воздержание на заставе, в такой уютной и желанной постельке, а то и в бане.
Но и там нас ждал неприятный сюрприз: поганые напали.
Заставы сделали всё, чтобы отразить нападение, к тому же пока это были передовые отряды, прощупывающие нашу оборону. Основные части были ещё в пути, как и наши.
Увидев нас, Микула прямо расцвёл от радости, узнав, что помощь идёт.
Мы попросились на стены засеки, немного проредить врага. Микула, немного помявшись, разрешил, и теперь мы расстреливали из луков неприятеля. Одна стрела, дин враг. Шлемы закрыты.
Некогда было ни переодеться, ни сходить в баню. Впрочем, мы в этом не нуждались.
Вольха, между прочим, выздоровел, приходил, просил у нас прощения, просился опять в нашу команду, чтобы хоть видеть свою любимую. Боюсь, он здорово влюбился в Катю. Безнадёжно.
Мне даже жалко его стало, ведь Вольха для Кати был не больше, чем объект для сбора генетического материала. Ну, немного подлечила, всё-таки и ей ничто человеческое не чуждо. Как и желание поспать. Мы теперь спали в скафандрах, потому что могли сыграть тревогу в любой момент.
- Тоник, нам пора уходить, - сказала как-то моя жена вечером.
- Мы же договорились? Как придёт войско, отправляемся.
- Пора, мне уже пора, самое большее, неделю, и то, с потерями. Неужели всё, что мы сделали, зря, Тоник?!
- Как ты думаешь, Катя, наш домик не сожгли?
- Не знаю, Тоничек, ты же что-нибудь придумаешь? Как ты находишь двери? Я ничего не вижу, всегда иду за тобой, - я пожал плечами: