Таким же умеренным муж был в пище. Но зачем так делать на пиру? Поначалу Илона не понимала, а затем начала подозревать, что умеренность впоследствии обернётся безудержным проявлением кое-чего другого: "Кажется, мой муж бережёт силы для брачной ночи, и потому не тратит их сейчас на веселье... Боже Всемогущий, когда же закончатся мои мучения!"
Новобрачная уже сейчас чувствовала себя утомлённой шумным праздником, а от мысли, что даже ночью не получит отдыха, стало немного дурно. К тому же она вдруг засомневалась, что даже под влиянием смертельной усталости сможет уснуть рядом с человеком, которого почти не знает. А муж меж тем продолжал вести себя так, что только подтверждал опасения жены - часто брал её за руку и иногда даже обнимал за талию. Он делал это будто бы невзначай, когда наклонялся к уху своей супруги и тихо расспрашивал её о том или ином госте, но Илона почему-то была уверена, что расспросы - лишь предлог для проявления нежностей. И ведь не скажешь "перестань", потому что это муж. К тому же тётя Эржебет советовала не отказывать без особой причины.
И всё же от обращения, за минувшие пять лет ставшего непривычным, у Илоны все мысли путались. Отвечая на вопросы своего нового супруга, она с трудом вспоминала имена людей, ей хорошо знакомых, и позволила ему уговорить её на ещё один танец, а затем на ещё один, хоть поначалу не собиралась больше танцевать.
- Я буду тебе подсказывать, - обещал муж.
Тем временем начало темнеть. Это случилось как-то незаметно, поэтому многие гости искренне удивились, когда прислуга начала вносить в зал зажжённые свечи.
К вечеру гости совсем развеселились, и началось то, чего Илоне особенно не хотелось - шутки на грани пристойности. К примеру, жениха спросили, что влахи ценят в женщинах, и что из этого есть в новобрачной. Илона почему-то смутилась так сильно, что даже не услышала, что ответил муж, а помнила только то, что каждая его фраза вызывала хохот. Затем гости начали расспрашивать уже саму новобрачную - вызнавали, что она чувствует в преддверии брачной ночи, и давали советы вроде:
- А когда закончите, ложись спать на правый бок. Тогда наверняка родится мальчик.
"Разве вы не знаете, что детей у меня не будет?" - думала Илона, но не могла сказать такого вслух. Все советы подобного рода оказывали на неё лишь одно действие - заставляли вспомнить, что ей ничего не поможет.
Эта пытка прекратилась лишь тогда, когда Матьяш громогласно объявил:
- Всё! Хватит разговоров! Новобрачным пора продолжить празднование свадьбы, но уже наедине. Сейчас моя кузина отправится в спальню, куда вскоре явится и супруг.
Смех гостей не прекращался, когда Илона встала из-за стола и направилась к выходу из зала вместе с тётей Эржебет, своей матерью и старшей сестрой. Новобрачную продолжали подбадривать шутками, и она уже знала, что с её уходом разговоры начнутся совсем уж непристойные.
Последнее, что слышала Илона, были слова Иштвана Батори, видного королевского военачальника. Под громовой хохот гостей-мужчин он обратился к её мужу, очевидно, стремившемуся последовать за женой:
- Погоди-ка, братец! Ишь, как ты торопишься ринуться в бой. А стратегия-то у тебя есть?
Новобрачная готова была закрыть уши ладонями, чтобы не слышать, что за стратегию собрались предложить пьяные гости. Может ли быть стратегия на брачном ложе? А если и может, то неужели муж станет рассказывать?
По счастью, большие двустворчатые двери пиршественной залы успели плотно закрыться за спиной у Илоны прежде, чем прозвучал ответ на счёт стратегии. Ничего из сказанного на пиру уже не было слышно.
II
Покои, которые занимала Илона, пока гостила во дворце, теперь преобразились. То, что ещё утром накануне свадьбы было комнатой одинокой женщины, теперь стало спальней для новобрачных.
Исчезли разбросанные в суматохе женские вещи, и даже портрет, успевший обосноваться в углу и накрытый сукном, куда-то исчез. Всё было убрано с необыкновенной тщательностью, повсюду стояли цветы, но Илона отметила это лишь мельком. Она устало остановилась посреди комнаты, ожидая, пока служанки во главе с Йерне расшнуруют ей лиф и расплетут волосы, уложенные в причёску.
Мать, старшая сестра и тётя Эржебет присутствовали при этом и следили, чтобы всё было в порядке.
- Да не тяните вы её так за волосы, - сказала тётя, увидев, что племянница чуть заметно скривилась. - Осторожнее. Не торопитесь. Времени ещё достаточно.
- Ночную рубашку принесли? - осведомилась Маргит у Йерне.
- Да, госпожа, вот, - ответила служанка с лёгким поклоном и указала на постель, где на одеяле аккуратно положили белую рубашку тонкого полотна, плохо различимую под тенью кроватного полога.
Старшая сестра Илоны, взяв свечу, стоявшую на окне, подошла к кровати чуть ближе, посмотрела и осталась довольна тем, что увидела.
- А если он всё же попробует сделать что-то, что запрещено церковью? - вдруг спросила мать Илоны, имея в виду нового мужа своей младшей дочери и его поведение во время предстоящей брачной ночи.
- Матушка, мы уже говорили об этом, - спокойно произнесла Маргит, ставя свечу на место. - Он предупреждён Его Величеством, что должен вести себя пристойно, а если забудет, то тем хуже для него. - Старшая сестра посмотрела на младшую: - Илона, не бойся. Всё будет хорошо.
- Да вы её только больше пугаете своими разговорами, - проворчала Эржебет и ласково обратилась к племяннице: - Девочка моя, ни о чём не беспокойся. Мы тебя не за зверя замуж выдали, что бы ни думала твоя матушка, - тётя наклонилась к уху Илоны и еле слышно прошептала: - Просто помни, что я тебе рассказывала про мою родственницу, за которой когда-то ухаживал твой нынешний супруг.
Новобрачная кивнула.
- Вот и умница, - улыбнулась Эржебет.
Меж тем служанки принесли ширму, чтобы Илона могла в присутствии посторонних сменить ту рубашку, которая была у неё под подвенечным платьем, на ту, что ещё минуту назад лежала на кровати.
Все молча ждали, а когда Илона, на которой уже ничего не было кроме рубашки и домашних туфель без задника, вышла из-за ширмы, тётя поправила племяннице пряди распущенных волос и сказала, обращаясь к остальным присутствующим дамам:
- Ну, что ж. Теперь мы можем идти.
Служанки помогли Илоне лечь в кровать, расправили одеяло, погасили освещение, оставив только одну свечу на туалетном столике, а затем собрали одежду новобрачной, уже не нужную, и вышли вслед за знатными дамами.
Теперь супруге Ладислава Дракулы оставалось только ждать, глядя, как огонёк единственной зажжённой свечи отражается в зеркале. "Как жаль, что нельзя просто уснуть. Как же я устала!" - думала Илона, но понимала: то, что предстоит ей совсем скоро, просто необходимо сделать хотя бы один раз, чтобы брак считался действительным.
Очевидно, новобрачная ждала довольно долго и даже задремала, потому что вдруг обнаружила, что вокруг темно, то есть свеча догорела и погасла, но в то же время было видно, что темноту всё больше разгоняет другая свеча, которую держит мужчина, входящий в комнату.
Вот мужчина, стараясь ступать тихо, закрывает за собой дверь, подходит к туалетному столику и ставит зажжённую свечу рядом с догоревшей. Затем всё так же тихо снимает с себя верхний кафтан, накинутый на плечи, и небрежно бросает на резное деревянное кресло. Затем расстёгивает ремень, надетый поверх нижнего кафтана.
Илона увидела, что на поясе нет кинжала, и вспомнила слова, сказанные не так давно: "Носить оружие мне пока не разрешается". То есть Ладислав Дракула, который сейчас явился в супружескую спальню, пока ещё оставался узником, а завтра с утра должен был выйти отсюда свободным человеком. "До чего же странный способ обрести свободу", - подумала новобрачная, а её муж тем временем успел снять нижний кафтан и, стоя возле кресла, начал стаскивать с себя сапоги - всё так же молча, сосредоточенно и почти бесшумно.
"Он думает, что я сплю", - вдруг поняла Илона и решила, что должна как-то дать знать о своём бодрствовании. Она вытащила руку из-под одеяла и откинула его край на свободной стороне кровати.
Муж, в это время стаскивая с себя второй сапог, так и замер, стоя на одной ноге, а затем поднял голову:
- Ты не спишь?
- Нет.
Второй сапог упал на ковёр рядом с первым, муж распрямился, улыбнулся:
- Ну, раз не спишь, тогда иди сюда.
- Сюда? - удивлённо переспросила Илона.
- Да, подойди ко мне, - попросил супруг и, видя, что жена медлит, добавил: - Твой муж просит тебя.
* * *
Илона вылезла из-под одеяла, совершенно ничего не понимая. Даже позабыла надеть домашние туфли, стоявшие возле кровати, и пошла по ковру, как есть, босая, а когда вспомнила об обуви, то возвращаться было уже поздно.
- Подойди, - снова попросил муж, а когда жена сделала ещё несколько шагов и, наконец, вступила в круг света, то поняла, зачем. Взгляд у Ладислава Дракулы сделался такой, как если бы у неё просвечивала ткань рубашки, и Илона даже начала подозревать, что так и есть, а ведь точно помнила, как примеряла эту рубашку несколько дней назад, и сквозь ткань ничего не было видно.
Захотелось закрыться руками, но всю себя не закроешь. Илона потупилась, распущенные волосы упали вперёд, а Дракула подошёл, откинул пряди ей за спину, провёл тыльной стороной ладони по щеке супруги, взял за подбородок, заставил поднять голову и поцеловал в губы. Этим поцелуем он будто говорил: "Вот я. А где ты?" Илона не решилась ответить.
Между тем его руки легли ей на плечи, а через несколько мгновений двинулись вниз, и она почувствовала, как ткань рубашки, только что висевшая свободно, теперь соприкасается с кожей то в одном месте, то в другом. Вполне ожидаемо.
Новобрачная уже не опасалась, как бы от неё не потребовали того, чего добродетельная христианка делать не должна. Она даже перестала бояться, что предаст память о Вацлаве, и теперь боялась только одного - как бы не расхохотаться, ведь то, что сейчас делал Ладислав Дракула, напомнило ей нечто иное. "Он женился или купил себе лошадь?" - подумала Илона.
Ей доводилось видеть в Эрдели на деревенской ярмарке, как странно порой ведут себя люди, только что совершившие удачную сделку. Помнится, один дворянин, купив лошадь, на радостях с этой же лошадью и обнимался, поцеловал в морду, любовно оглаживал лоснящуюся шею...
Действия мужа сейчас странным образом напомнили Илоне именно это. Торг окончен, и теперь покупатель, уже не скрывая восхищения своей покупкой, оглаживает ей бока, зарывается пальцами в гриву, шепчет в ухо нежные слова, но лошадь не понимает смысла и лишь встряхивает головой, потому что от дыхания человека ей щекотно.
"Смех! Просто смех!" - думала новобрачная, невольно улыбаясь, однако стало уже не смешно, когда муж принял улыбку за ободряющий знак и, смяв в руке подол рубашки своей супруги, потянул вверх.
- Нет! - в испуге воскликнула Илона, а через мгновение, опомнившись, добавила: - Здесь слишком светло.
- Ну, хорошо, - согласился супруг. - Пойдём туда, где темнее.
Он потянул её за руку к кровати, но увидел, что Илона робеет даже теперь, когда круг света остался позади.
- Если ты стыдишься, то можешь сначала лечь и накрыться одеялом, а затем снять рубашку, - предложил муж.
Илона так и поступила, причём старательно отворачивалась, чтобы не смотреть, как Ладислав Дракула, стоя рядом с кроватью, избавляется от своей одежды. Пусть в полутьме был виден только силуэт, казавшийся совсем чёрным из-за яркого света свечи, продолжавшей гореть вдалеке, для Илоны даже это показалось слишком. Она всё думала о своём прежнем муже: "Вашек, я тебя не предаю. Я согласилась на новый брак только ради своих родственников. А то, что случится сейчас, нужно сделать, чтобы брак считался действительным".
Ей вспомнилась её первая брачная ночь. Ночь семнадцатилетней давности. Такая же июльская ночь, как нынешняя. Илоне было тринадцать, а Вацлаву - всего лишь на три года больше.
Никто из них не чувствовал стеснения, лишь большую ответственность - они оба были обязаны сделать так, чтобы у них всё получилось. Вот почему, когда Вацлав пришёл в комнату, Илона, одетая в одну лишь спальную рубашку, не заставила себя упрашивать, а сама выскочила из-под одеяла и, подойдя к шестнадцатилетнему мужу, начала сосредоточенно расстёгивать пуговицы на его кафтане.
Расстегнув несколько, она подняла глаза:
- Я правильно делаю?
- Да, - ободряюще произнёс Вацлав, - я ведь как раз собирался просить тебя об этом.
Илона продолжила своё дело, а шестнадцатилетний супруг простодушно признался:
- Мой отец сказал мне, что будет хорошо, если я попрошу тебя сделать так.
Илона тоже решила признаться:
- Моя мать тоже говорила со мной об этом и сказала, что будет хорошо, если я тебе предложу.
- Значит, мы всё сделали верно, - улыбнулся Вацлав.
- Да, - улыбнулась Илона, стаскивая с него кафтан, и вежливо осведомилась: - Помочь тебе снять обувь? Моя мать не говорила мне об этом, но я могу. Мне совсем не трудно.
Юные новобрачные сделались такими довольными! Будто два ученика, хорошо выучившие урок. А затем настало время делать то, в чём Илона уже не могла помочь своему мужу. Могла только не мешать.
- Не беспокойся. Я знаю, как нужно, - произнёс Вацлав, старясь казаться небрежным, но по всему было видно, что он слегка озадачен.
Конечно, Вацлав уже пробовал это делать до свадьбы. Наверняка, ещё в Липто родители нашли среди своей челяди честную служанку, вдову, которой посулили хорошее вознаграждение, если она "поможет": "У нашего сына скоро свадьба, а он ещё не знает, как и что делать. Ты должна объяснить ему доходчиво, научить его, а мы в долгу не останемся".
Увы, вдова - совсем не то же самое, что тринадцатилетняя девственница. Вацлаву оказалось даже труднее, чем он думал, но мать Илоны, зная, что так будет, дала дочери наставление и на этот случай:
- Ты должна проявить покорность и много терпения. Очень много. Если тебе не понравится то, что произойдёт, не говори своему мужу. А если спросит, улыбнись и ответь, что ты счастлива. Тогда твой брак будет счастливым.