– По рукам, – ответил я, расписываясь в документе.
– Думаю, что мы сработаемся, – профессор встал, и протянул мне руку в знак прощания, – жду вас в холле, завтра в девять.
Я пожал его крепкую, сухую руку и вежливо кивнув, направился к выходу.
– И да, – я обернулся на его голос, он вновь стоял у окна вполоборота ко мне, – раз уж мы, какие никакие коллеги, зовите меня просто Невилл.
Он оборачивается на дверь. За ней слышатся шаги. Глухие и размеренные, они напоминают поступь солдат. Вот только откуда здесь взяться солдатам? За окном все также темно. Это ничего не значит, время все равно бежит быстрее, чем его рука по бумаге.
Он откидывается на спинку стула и слепо глядит на серый потолок. Он слишком ровный. Он не должен быть таковым. Этот чрезмерный перфекционизм вокруг сводит с ума. Человек смотрит на ручку. Она остра. Всего одно движение и он унесется из этого идеально-ровного мира.
Нельзя. Они должны знать. Она должна.
Он вновь наклоняется над столом.
Глава 2.
Когда я проснулся, ее уже не было. Семь тридцать. Удивительно, но я уже не помню, когда последний раз вставал вовремя без будильника. Вчерашний день казался сном. Я откровенно не готов к каким-либо действиям.
Я поднялся с постели и двинулся на кухню. Там, на столе стояла тарелка с овсянкой, остывший чай и пара шоколадных конфет. Слава Богу, каша. Все лучше, чем каждодневный яичный свиной корм. Под тарелкой обнаружилась записка:
«Крис, я побежала на учебу. Постараюсь закончить пораньше и успеть до твоего возвращения. Глаженая рубашка в коридоре на вешалке. Удачи на работе. Люблю тебя. Вася».
Снизу было пририсовано кривое сердечко. Я улыбнулся и, свернув бумажку, положил ее в карман халата. Удивительный человек – Василиса. Записки, рисунки, завтрак, постараюсь прийти раньше тебя… Где же всепоглощающий умы женщин феминизм, будь он проклят? Может быть, мне просто повезло. Интересно, как там в университете? Все ведь, по-прежнему, я уверен. Приходят новые люди, уходят старые. Преподаватели читают лекции, не несущие никакой интересной информации, а какой-нибудь паренек сидит на заднем ряду со своей первой печатной книгой и ему абсолютно параллельно на окружающий его мир. У него есть свой. Куда он его приведет? Куда привел меня?
20 минут в тесном автобусе, и я на месте. Да, давненько я не бывал в общественном транспорте в час пик, все больше передвигаясь пешком, я совсем позабыл все прелести букета запахов жара и давки. Но сегодня все это будто проносилось мимо меня. Прислонившись к стеклу, я внимал непонятной для меня музыке какой-то русской песни из Васиного сборника. Вот и моя остановка.
Немного помявшись у входа, я хотел было уже нажать на кнопку звонка, как вдруг сзади меня окликнул знакомый голос:
– Крис, доброе утро! Чего же не заходите? – через дорогу неторопливым шагом переходил доктор Кроссман. Сказать, что его вид удивил меня – не сказать ничего. Он словно сошел с картинки, с кадра из фильма образца двадцатого века: облаченный в бежевый полосатый костюм, он опирался на резную деревянную трость, а голову его, прикрывая седины, венчала широкополая шляпа. Он подошел ко мне, и, наверное, заметив мой взгляд, спросил, – Вас удивляет мой вид? Не смущайтесь, это всего лишь дань традициям. Заходите, – он приложил, внезапно появившуюся у него в руке, ключ-карту к домофону, и открыл передо мной калитку.
Мы зашли во двор, и медленно двинулись по мощеной камнем дорожке. Следуя чуть позади доктора, я обратил внимание на его походку. Она была то ли неправильной, то ли правильно настолько, что кидалась в глаза, по крайней мере, она идеально сочеталась с его внешним видом. Его спина все время была вытянута подобно струне, а шаги были выверены настолько, будто он их планировал. Сейчас он больше походил на отставного военного, нежели на врача. Этот человек поражал меня каждым своим действием. Я не понимал его, не понимал окружения, которое он строил вокруг себя, не понимал манер и стиля одежды. Это пугало и притягивало одновременно.
Он растворил дверь, и мы попали внутрь самой больницы. Здесь он обернулся и протянул мне небольшой плоский белый пластиковый прямоугольник:
– Это, дорогой друг, – универсальная ключ-карта. Она позволяет открыть любую дверь в этом здании. Сейчас мы в главном холле. Если подняться по лестнице, вы окажетесь во врачебном коридоре, вы бывали там вчера, когда шли ко мне в кабинет. Вы можете занять любой их них, за исключением, соответственно, моего, – он слегка улыбнулся, а я кивнул, внимательно слушая его слова, – сейчас у нас достаточно маленький штат сотрудников. Если конкретнее, то лишь мы с вами и Феллиса – единственная медсестра, а по совместительству садовник и уборщица. Итак, в конце коридора гардероб. Возьмите там халат, так положено. Слева и справа от гардероба лестницы на второй этаж, там располагаются комнаты пациентов. Второй этаж также запирается на ключ карту. Во избежание инцидентов перед походом туда убедитесь, что при вас нет острых или режущих предметов. Ах да, уборная за соседней от гардероба дверью. Это все, что вам надо знать, чтобы приступить к работе. Есть вопросы?
Вопросов, в принципе, не имелось, за исключением оного: два человека? Ну, допустим, теперь три. Но, даже втроем невозможно управиться с целой клиникой для душевно больных. Почему же персонала так мало?
– Мистер Кроссман, вчера вы отказали мне в вакансии санитара, сказав, что их у вас предостаточно, а сейчас говорите, что до моего появления в больнице работало всего два человека? Как это возможно? Вас же должны спонсировать, направлять людей из центра занятости… – я хотел продолжать и дальше, но вдруг понял, что он уже готов ответить. Он знал, что именно я спрошу.
– Финансирования нам хватает, а за подбор кадров отвечаю лично я и никто более. Когда мне понадобился помощник, я заявил об этом в надлежащие органы и дал объявление в газету. Помощник найден, а значит, персонал полностью укомплектован. Вы все поймете, не бегите впереди паровоза. А сейчас, ступайте, переодевайтесь, выбирайте кабинет и заходите ко мне на разговор. И распишитесь у Феллиссы в журнале, когда она придет, – с этими словами он отвернулся и пошел в сторону лестницы, с видом, будто меня здесь и не было, а я просто остался смотреть ему в спину. Это определенно самая неординарная личность из всех, кого я видел на своем веку. Я знавал ярких, безбашенных и веселых представителей всевозможных субкультур, умных и собранных прилежных студентов, музыкантов, поэтов, математиков и даже одного космонавта. Все до одного, они желали казаться лучше и необычнее всех остальных, и все недотягивали до установленной самим себе же планки. Невилл Кроссман не старался показать себя ни с лучшей, ни с худшей стороны. Я вообще не понимал, чего он действительно желает, каких целей преследует, что за мысли роятся в его голове. Так я и стоял, погруженный, как всегда, в раздумья, пока он не скрылся во врачебном коридоре. Только после этого, я несмело, двинулся следом.
Что ж, приступим. Белый халат я еще не носил, уберегла судьба. Попробуем. Я без проблем отыскал нужную мне дверь, и, воспользовавшись ключом, попал внутрь. В тесной маленькой комнатке в свете одной лампочки показались всевозможные предметы хозяйственного назначения: пара металлических ведер, швабра, совок с веником, и куча разнообразных перчаток, тряпок и губок, а так же здоровый набор моющих средств. На стене расположились в два ряда маленькие крючки, на которых висели два белых медицинских халата. Я выбрал тот, что побольше и натянул его на себя.
Закрыв за собой дверь, я еще раз посмотрел на помещение вокруг себя. По четыре комнаты с каждой стороны, одна занята. Мне, в принципе, было без разницы, но воспоминания об общежитии, в котором мне не посчастливилось оказаться в студенческие годы, напрочь оттолкнула желание иметь соседа через стену. Поэтому я выбрал соседний от гардероба кабинет, подальше от Кроссмана.
Он оказался намного просторнее, чем обиталище доктора, да и убранство было побогаче. У покрытой краской темно-алого цвета стены расположился обтянутый зеленой атласной тканью диван, напротив которого стоял длинный рабочий деревянный стол вместе с высоким стулом, очевидно, из того же набора. Шкафов не было, что огорчало, зато напротив широкого окна висела большая, во всю стену, явно старая картина эротического содержания. Вальяжно раскинувшая на простынях девица, окруженная различными фруктами, смотрела прямо на меня, как бы я не перемещался. Когда-то я читал о таком художественном приеме. Надеюсь, здесь не бывал ни один из пациентов данного заведения, ведь, без сомнения, эта барышня являлась бы им в ночных параноидальных кошмарах. В принципе, можно жить. Если честно, я не очень-то понимал, зачем мне здесь нужен свой собственный угол, ведь, судя по вчерашней речи Невилла, я должен буду практически всегда находиться рядом с ним. Кстати о докторе, он ведь, наверное, уже заждался.
Я зашел в полуоткрытую дверь его кабинета. Доктор, казалось, даже не заметил моего появления. Он вытянулся в кресле и увлеченно листал какую-то толстую книгу. Лишь после того, как я смущенно покашлял, Кроссман поднял на меня глаза, и отложив чтиво, проговорил:
– Садись, я расскажу тебе, что да как.
Я плюхнулся напротив него и, поправив рукава и ворот не лишком удобного халата, приготовился слушать. Но вместо ожидаемых мною инструкций, он вдруг задал вопрос, который я не ожидал услышать:
– Крис, вы курите?
Что мне надо было ответить? Во всем мире курение не то, что не поощрялось, во многих случаях вообще наказывалось. Так, например, я знал, что сотрудникам медицинских заведений запрещалось курить во время рабочего дня, а за уличение в этом частенько шло увольнение. Соврать? Но скорее всего мои вещи напрочь пропахли табаком. Сказать правду? Что за этим последует? И, вообще с чего такой вопрос? Если он почувствовал запах табака и хочет наложить на меня за это какие-либо санкции, то почему сейчас? Ведь он, скорее всего, заметил его еще вчера… Как бы то ни было, есть ли у меня возможность обмануть опытного, а Кроссман – без сомнения опытный, психиатра? А вот оно что. Скорее всего, он хочет проверить мою честность.
– Да, курю, – собравшись с мыслями, ответил я.
– Я так и думал! Знаете, что я вам скажу? В современном мире с его бесконечной суетой порядочному человеку без табачку совершенно невозможно собраться с мыслями, – его лицо растянулось в довольной улыбке, и он незамедлительно выудил из ящика стола большой железный портсигар, – Угощайтесь, родной. Такого вы не пробовали, это вам не отвратительные сигареты, наштампованные бездумными машинами. Сигары ручной закрутки, с вишневыми листьями. Произведение искусства! Берите, и давайте приступим, – с этими словами он достал две толстые коричневые самокрутки, от которых, и вправду, исходил безумно приятный аромат вишни, и положив одну передо мной, закурил и, закинув от наслаждения голову, выпустил в потолок густое облако дыма.
В голове пронеслась мысль, что я бы с удовольствием сошел бы с ума, лишь бы остаться в этой больнице, чтобы целыми днями сидеть здесь в окружении книг, и потягивать вкуснейший табак вместе с этим странным, немного сумасбродным, но чертовски приятным человеком.
– Спасибо, Невилл, – только и смог сказать я, добавив при этом свою лепту, в уже затянувшую комнату завесу.
– Давайте к делу. Первый этаж вы осмотрели. Теперь пара слов о втором и в целом о больнице. Раньше здесь было семь врачей и бесчисленное количество другого медицинского персонала, но с недавнего времени нас переквалифицировали под строго определенную болезнь, название которой вам все равно ничего не скажет. Скажем так, это некое ответвление от паранойи. Знаете что это такое? – я кивнул, и Кроссман продолжил, – сейчас у нас живет всего три человека. Мальчик пяти лет, старушка и женщина чуть старше тридцати. Вот вам, между делом, и ответ на ваш вопрос, о малом количестве сотрудников. Люди требуются везде и повсюду, а мне вот поручили изучить, обследовать и попробовать излечить этих несчастных. И, знаете, я прекрасно справлялся, вот только они привыкли ко мне. К моим вопросам, к моему поведению. Они не хотят больше говорить правду, не хотят открываться. Для этого здесь вы. Как показывает практика, присутствие нового человека побуждает душевнобольных поведать ему о себе что-то такое, что может его поразить.
– У меня есть один вопрос… – судя по всему, он очень хорошо относился к своим подопечным, и поэтому мне было немного неловко, – Вы сказали, чтобы я не брал с собой острых переметов. Они опасны?
– Ну что вы, нет! Они почти неотличимы от здоровых людей. Я просто боюсь, что в условии постоянной изоляции, кто-нибудь из них захочет свести счеты с жизнью. Вы не подумайте, им не причиняют вреда, просто вот вы, смогли бы несколько лет провести в компании двух человек?
– Если бы не нужда в заработке, я с удовольствием прожил бы жизнь в компании жены и хорошей книги, доктор.
Мы докурили. Приятное послевкусие жгло губы и язык, и с каждым вдохом его жар спускался вниз по глотке, словно вновь и вновь обволакивая ее тонким слоем дыма.
– Значит, вам бы я принес ножницы, – усмехнулся доктор, – пойдемте, работа не ждет.
Выйдя в холл, мы поздоровались с уже сидящей на своем посту Феллисой и поставили росписи в ее журнале. Кого она тут встречает? Для кого ведет этот журнал посещения? Больница вообще больше напоминала не столько больницу, сколько приют или гостиный дом, только вот постояльцы которого слегка не в себе.
– Невилл, вы говорили о каких-то процедурах. Что вы даете им? – спросил я Кроссмана, пока мы поднимались деревянной винтовой лестнице на второй этаж.
– Лучшее лекарство, друг мой, – профессор посмотрел на меня с усмешкой, – хорошие книги.
Ключ в моей руке лег на за панель замка, и заветная дверь, щелкнув несколько раз, наконец отворилась. Что я ожидал здесь увидеть? Темные коридоры с исписанными кровью стенами, как в фильмах ужасов? Стерильно белые палаты с мягкими стенами и безумцев в смирительных рубахах завязанных морскими узлами? Я не бывал в подобных заведениях. Я никогда не видел их изнутри. Я готов был ко всему. Но не к этому.
Если бы не решетки на окнах, у меня сложилось бы впечатление, что мы находимся на загородной вилле какого-нибудь богатого бизнесмена или министра. Мы стояли на пороге большой светлой комнаты, никак не походившей на больничную палату. Прямо посреди нее стоял большой обеденный стол, за которым расположились шесть стульев, чуть поодаль от него, возле камина старой деревянной кладки находилась каскада кресел, расположенных полукругом по отношению к вышеописанному камину, стены в этой части помещения были превращены в библиотеку, на которую у меня бы не хватило даже воображения: полки усеянные книгами тянулись прямо от пола до высочайшего потолка. Все это занимало половину этажа, вторая же половина была отделена стеной, на которой виднелись два двери и узенький коридорчик между ними. Кроссман, видимо удовлетворенный моим восхищенным взглядом, улыбнулся своей, как я уже понял, фирменной улыбкой с ехидным прищуром, и сказал:
– Вот так вот они и живут. Может быть, когда-нибудь, за это мне прилетит нагоняй из министерства, но я напрочь отказываюсь понимать тех живодеров, превращающий психиатрические больницы в комнату страха. Теперь смотрите, – он указал рукой налево, – там за дверьми туалет и ванная комната, а прямо по коридору комнаты расположены, так же как и внизу – это спальни. Всего их восемь штук, но надеюсь, в ближайшее время постояльцев не прибавится. А теперь, давайте знакомиться, – он вытащил из кармана маленький золотистый колокольчик и со всей силой накал трясти им перед собой, шагая по направлению к спальной зоне, с криками, – подъем, господа! Подъем!
Что он, черт возьми, делает? Кем он их считает? Они же, в конце концов, безумны! Какая-то уникальная болезнь, смахивающая на паранойю? Но разве параноика стоит будить звоном этого бешеного колокольчика? И что за содержание? Где он взял все эти вещи? Это же раритеты! Ладно, допустим, он не собирается окунать своих подопечных в ванны с холодной водой или пичкать таблетками, или что там делают с психами… Но, Боже, здесь же ни одного медицинского прибора! Сомневаюсь, что этот Невилл спрятал под халатом дефибриллятор…