Пока я млел, эльф окончательно очухался, открыл глаза и первое, что увидел — мою морду прямо перед своим носом.
Он вскинулся и шарахнулся в сторону, запахивая одной рукой на груди рваную рубашку, а другую инстинктивно выставив перед собой в защитном жесте.
Я отодвинулся и оскалил клыки.
— Что ты делаешь? — выдохнул эльф.
Глаза у него стали круглыми, огромными, в них плескался животный страх. Такой взгляд бывает у оленей или диких свиней — когда они ранены, а ты идешь их добивать. Смотрит на тебя, и уже понимает, что все, и такой ужас в глазах, но вместе с тем — безумная надежда.
Что произойдет чудо. Что это все — не с ними.
— Тебя из сумрака вытаскиваю! — рявкнул я. — Ах ты, подлая тупая тварь! Я тебе на всенаречии объяснил весь расклад. Какого тролля тебя туда понесло?
Эльф вспомнил то, что с ним произошло во тьме, вздрогнул и сжался в комок. Но я уже пришел в себя и разозлился как следует.
— Раз ты языка разумных существ не понимаешь, то буду с тобой как с упрямым козлом поступать, — сказал я.
Пошел в кладовку, порылся там, нашел железный ошейник с цепью, молот и вернулся в пещеру. Эльфа перекосило, и он попытался было раскрыть рот, но я шутить не собирался и влепил ему смачную оплеуху тыльной стороной ладони.
Он схватился за щеку и уставился на меня, как будто ему из Тьмы вдруг сам Владыка Мрака явился.
Я схватил его за волосы, нагнул, и — щелк. Ошейник украсил его шею. Другой конец цепи я вбил в кольцо на стене.
Подергал как следует, проверил, а потом сходил и принес ему воды в кувшине. Эльф сидел и с трагическим видом смотрел в пол.
Сам виноват, припадошный.
Я был все еще зол, как огненный змей в брачный период, а потому отправился в кухарню. Пожрать. И заодно зло сорвать. Но хитрый гад Орхлук тут же просек мое настроение и быстренько выставил мне еду повкуснее.
Я молча сожрал все в один присест.
— А вот еще я что нашел, — сладко пропел Орхлук и положил на стол какой-то коричневый круг.
Я понюхал — пахнет зерном.
— И что это? — поднял я глаза на Орхлука.
— Хлеб, — надувшись от гордости, сообщил тот. — Для пленника. Эльфы такой едят.
Я хмыкнул. Сомнительно, чтобы эльфы ели такую плесневую гадость. Но кто их знает? Говорят, они и кислое молоко пьют, и еще всякую дрянь.
Короче, забрал я этот хлеб и отнес эльфу.
— Вот, — положил рядом с кувшином. — Хлеб. Не мясо. Если ты и это не ешь, сиди голодный.
Эльф ничего не ответил. Щека у него вспухла и покраснела. Он трогал ее дрожащими пальцами, а глаза у него нехорошо блестели. Мне это не понравилось. Вдруг он все-таки заболел?
— Что у тебя с глазами? — мрачно поинтересовался я.
— Ничего, — каким-то жалким писком выдавил эльф, и быстро отвернулся.
— Нет, я вижу, что они мокрые у тебя, слезятся, — я шагнул к нему, схватил за подбородок и развернул лицом к себе.
Эльф смотрел на меня с ненавистью, а по щекам его медленно сползали прозрачные слезы.
— Тебя повредил Безымянный Ужас? — нахмурился я. — Отвечай правду. Я знаю, как это полечить.
— Нет, — сквозь зубы прошипел эльф.
Сказал, как плюнул.
— Ну и как знаешь, — обиделся я.
Вот как с ним? Хочешь помочь — а он шипит. И жрать мясо отказывается. Вот так и начинаются все эти истории о том, как бедного пленника держали на хлебе и воде, мучили и угнетали.
— Если бы ты вел себя, как разумное существо, сидел бы на свободе, — не выдержал я. — А так сам виноват.
Эльф вытер нос локтем, и ничего не ответил.
Подумаешь, какие мы гордые.
Я демонстративно повернулся к нему задом, укутался с головой в шкуру, и заснул. Спал, правда, плохо. Все вздрагивал и смотрел — тут ли этот идиот. А то еще удавится на цепи ненароком. С такого все станется.
Но эльф к утру был жив, почти здоров, за исключением синяка на половину физиономии, и даже выпил воду и съел полхлеба.
Я лежал на спине в омерзительном настроении, пытаясь заставить себя встать и пойти умываться и завтракать. Все тело ломило — последствия воплей Безымянного Ужаса.
Хотелось спать, и долго.
Кстати, еще одним побочным результатом отсутствия жены у меня был мощный утренний стояк. Я смотрел в потолок, а хрен стоял, подняв шкуру. Я задумался о своей нелегкой судьбе и совсем забыл про пленника.
И тут меня чухнуло — когда на тебя кто-то смотрит. Я резко повернул голову и увидел расширенные глаза эльфа.
Сидел, понимаете, сука, и пялился.
— И чего ты тут не видел? — взбесился я. — У тебя самого по утрам не вставал, что ли, никогда?
Эльф вдруг снова интересно изменился — лицо его пошло алыми пятнами. Что бы это значило? Он быстро отвернулся и зажал уши руками.
Я, кряхтя, сполз с постели и поплелся мыть морду, а потом потопал в кухарню. По пути мне досталось. Там в главном проходе собралась целая толпа недовольных, и все они насели на меня. Особенно старые самки распалялись.
Мол, какое безобразие, понатащил сюда эльфов, бегают днем, никакого покоя и безопасности, а тут же дети, а если бы он кого порешил, а если бы он кого украл, и прочее и прочее. У кого-то вдруг простыня с веревки пропала, у кого-то котелок с супом, у кого-то наследный топор от дедушки.
Мраах Три Пуда вообще на голубом глазу заявила, что у нее этой ночью невинность похитили. Тут я совсем охренел. Она так врала, что если бы я сам с Огрмом и Марглом не драл бы ее во все дырки за кухарней, то поверил бы. Я и так почти поверил. Так красиво доказывала.
— ЗАТКНУТЬСЯ!
После моего рева недовольных сильно поубавилось. Я им популярно объяснил про «дело государственной важности», а также про штыри для отрубленных голов над Вратами, все всё сразу поняли и расползлись по своим делам.
А я пошел завтракать. И так уже солнце село, а я уже с вечера по уши в проблемах. Скорее бы уже приказ из Крепости пришел, чего с пленником делать, и я бы снова стал свободным и счастливым орком.
========== 5. Луч Солнца ==========
Возвращаться я не торопился.
Там сидел эльф, а видеть его мне совершенно не хотелось. Поэтому я провел инвентаризацию оружия, дал указания, что починить, что выкинуть, навести порядок в оружейной, потом пообедал, потом сходил в большой зал Костровой пещеры, послушал пение старых самок, поболтал с приятелями, и только потом нехотя поплелся в нору.
Огрм, карауливший эльфа снаружи, встретил меня с мрачным видом. Ясное дело, что ему совершенно не хотелось тут торчать в такой приятный вечер, и он злился, что меня так долго не было.
Да пошел он, сволочь. Нет, один я за всех отдуваться должен.
Словом, я его отпустил и вошел в нору. Эльф сидел на шкурах, держась руками за ошейник. Увидев меня, он засуетился.
— Мне нужно… — начал было он, и умолк.
— Воды? — спросил я. — Еды?
— Нет, — эльф опять пошел розовыми пятнами.
Как же мне интересно, отчего такое с ним бывает?
— Мне нужно… наоборот, — выдавил он.
Я подождал дальше, соображая, и наконец до меня дошло.
— Отлить, что ли? — уточнил я. — Или личинку отложить?
Эльф прижался к стене, и цвет лица у него стал совсем нехороший. Я даже испугался, что он околеет сейчас. Но он вместо этого кивнул.
— Ах вон чего, сейчас все будет, — успокоил я его.
Пошел в кладовку и принес ему поганое ведро. Поставил рядом и кивнул.
— Вот, валяй.
Эльф круглыми глазами уставился сначала на ведро, потом — на меня.
— Что это?
— Ведро, ссать туда и срать, — пояснил я. — Пользуйся.
Эльф вскинулся и зашипел так, что мне аж страшно стало.
— Отведи меня в нормальную уборную! Я не могу делать это здесь! У тебя на глазах!
Я не выдержал и заржал. Аж пополам сложился. Хохотал до слез просто. Давно такой шутки хорошей не слышал.
Отсмеявшись, я вытер слезы и сказал этому придурку:
— Короче, если тебе для того, чтобы посрать нормально, требуется уединение, то наш нужник тебе никак не годится — туда гадить ходят все подряд, и там всегда занято, даже очередь стоит. Все сидят подолгу и разные новости обсуждают. Конечно, я могу тебя туда сводить, но имей в виду, что на эльфа будут пялиться все, кто там есть. Еще и вопросы задавать начнут. Про всякие подробности.
Эльф судорожно вцепился пальцами в ошейник. Чуть не посинел.
— Поэтому лучше в ведро все сделай, меньше мороки.
Эльф ответил не сразу, да и то одно слово:
— Выйди.
Вот здорово. Это я из своей-то собственной норы выйти должен. Ничего себе заявочки.
— Ага, как же, — скрестил я руки на груди. — А потом что? Велишь мне у порога спать? Или вообще за порогом, чтобы вашу светлость не беспокоить?
— Вы орки, хуже животных! — выкрикнул он, сорвав голос.
Выглядел он жалко. Я понимал, что ему уже к горлу подпирает.
— Животные, к твоему сведению, гораздо лучше и орков, и тем более всяких эльфов, людей и гномов, — сообщил я ему. — И ничего плохого в том, чтобы жить, как они, я не вижу. Так что не думай, что ты меня сильно оскорбил.
С этими словами я повернулся и вышел за дверь.
Ну его на хуй. Тем более, что мне не очень улыбалось слушать, как он там журчит или запахи нюхать. Конечно, может быть эльфы и гадят розовыми лепестками, но я больше склонялся к тому, что их дерьмо воняет не лучше нашего.
Прогулявшись по главному входу, где-то через полчасика я вернулся в нору. Эльф снова сидел на шкурах, а ведро стояло в углу, прикрытое старой ржавой крышкой от котелка.
Вони особой не ощущалось, поэтому я решил вылить его попозже.
Уселся на свою постель и развел огонь в очаге. Тихо зазвенела цепь. Я даже глаз не поднял — смотрел на огонь.
— Орлум… — окликнул меня эльф. — Тебя ведь зовут Орлумом, так?
Голос у него был странный — от него у меня начинали подрагивать уши. Как будто их кто птичьим пером щекотал. Непонятное ощущение — вроде приятно, а вроде бесит.
— Орлум Серошкур, — многозначительно поправил я. — Прошу заметить.
— Это важно?
Тут я наконец поднял на него взгляд. Эльф смотрел прямо на меня.
— Орлумов много, Серошкур — один, — пояснил я. — Чего тебе?
— Что со мной будет? — спросил эльф. — Почему вы меня не убиваете?
— Потому что ты — ценный пленник, — пожал я плечами. — Решать твою судьбу должно начальство. А оно — в Черной Крепости. Я им написал письмо и жду указаний. Напишут, что надо тебя туда привести — отведем. Напишут, чтобы убить — убьем. До тех пор будешь сидеть тут.
Эльф опустил глаза, и некоторое время молчал. А потом заявил:
— Ты не похож на других орков, Серошкур.
— С чего бы вдруг? — нахмурился я.
— В твоих глазах светится разум, — открыто глядя на меня, сказал эльф. — И ты не выглядишь жестоким. Ты мог бы мучить меня для удовольствия, но не стал.
— Больно мне надо — возиться с тобой, — огрызнулся я. — Для удовольствия я жгучую воду пью, и самок пользую. И потом, ты много орков-то видел? Живых, а не изрубленных в куски после вашей засады? Многим в глаза-то заглядывал — что там у них?
— Я бился с орками на поле боя, — раздул ноздри эльф. — У них в глазах всегда горит слепая ненависть и тупое бешенство.
— Да-а? — я мигом оказался вплотную к нему, так близко, что мог бы пересчитать все его длинные густые ресницы. — Хочешь новость?
Он смотрел на меня, не мигая и приоткрыв рот. Ему стопудов было страшно, но он не показывал этого, только в самой глубине зрачков бился страх.
— Так вот, — выдохнул я ему в самое лицо, оскалив клыки. — Я тебе скажу, что в глазах эльфов на поле боя видел то же самое — лютую ненависть и ледяную злобу!
Я отодвинулся от него и стал ворошить угли в очаге. Внутри все кипело. Нашелся тоже, знаток горных тварей. Специалист, блядь.
— Сколько ждать ответа из Крепости? — спросил эльф через некоторое время.
— Не знаю, — угрюмо буркнул я. — Надеюсь, недели через две, не больше.
— Две недели… — прошептал эльф, и без сил сполз по стене.
Как будто из него все кости вынули разом.
— Чего еще?
— Солнце… — прошептал он с закрытыми глазами. — Я не могу больше без солнца… Этот мрак — он давит на меня. Сосет из меня жизнь. Перед глазами все черно, в ушах шумит… Хотя бы увидеть луч солнца, хоть на мгновение…
Я задумчиво потер подбородок. В чем-то я его понимал. Ну вот как если бы меня посадили где-то на самое солнце. Я бы выл и голову себе до крови когтями разодрал, я бы свихнулся и подох, наверное бы, уже на третий день.
— Слышь, ты, — позвал я. — Тебя как зовут-то?
Эльф открыл глаза и посмотрел на меня. Как-то очень пристально, словно раздумывал над сложным выбором.
— Алканар, — наконец ответил он.
— Э-э… — наморщил я лоб, в попытке вспомнить, чтобы это значило на эльфийском.
— Солнце… Подсолнечный…
— Луч Солнца, — подсказал он.
Меня перекосило. Ну и имечко. Получше-то никак назвать не могли?
Фу. Хуже не придумаешь.
— Вот что, Ннар, — сказал я, адаптируя его имя на наш манер. — По-вашему мне тяжело каждый раз выговаривать, так буду звать, нравится тебе или нет. Короче, я могу тебя сводить в одно место, где ты увидишь солнце. Но если ты опять попытаешься что-нибудь выкинуть, то я тебе все кости переломаю, изобью, как последнюю суку просто. Увидишь тогда, какой я добрый.
Эльф выпрямился и глаза у него засияли.
— Я даю тебе клятву, что не попытаюсь бежать, — поднял он руку. — Мне бы только увидеть солнце…
— Тогда не мешай мне выспаться, а то уже дело к утру идет, — зевнул я. — Посплю и поведу тебя, как раз после полудня там окажемся.
Спал я, конечно, недолго. Эльф звенел цепью и возился от нетерпения. Проснувшись, я снял с него ошейник и, крепко ухватив за локоть, повел за собой.
Чтобы не попадаться никому на глаза, я свернул направо — в сторону Огровой пещеры, но, не доходя до нее шмыгнул в боковой проход.
Когда нас окружила темнота, эльф сам стал жаться ко мне, постоянно вздрагивая и озираясь по сторонам.
— Не трясись, — осадил я его. — Безымянный Ужас сюда не приползает, светло ему слишком. Насчет всего остального — я вижу в темноте не хуже совы, а топор мой при мне. Так что перестань об меня тереться, нечего тут тебе бояться. Ну, кроме меня, разумеется.
— Я и не думал, — пробормотал эльф, и отодвинулся.
Вел я его в Пролом. Есть у нас такое нехорошее место. Там пол пещеры поднимается вверх, и в одном месте в потолке есть щель. В нее как раз и светит солнце. Мы это место не любим, и по доброй воле туда никто не суется. Так что я мог быть спокоен, что нам никто не встретится.
Иди туда вообще порядочно, но я сразу взял хороший темп, почти бегом. Ннар, надо отдать ему должное, не отставал.
Мы миновали несколько пещер, забитых сталактитами и сталагмитами, необитаемых, пробрались узкими коридорами, извилистыми и путаными, и — хоп! — впереди показался свет.
Эльф чуть не споткнулся, а потом резко прибавил хода.
Мы вывалились в Пролом. Большая сухая пещера выглядела непривычно — по полу и стенам полз мох, а в центре, там, куда падал луч солнца из щели, росло даже хилое тонкое деревце.
Я отпустил эльфа и остановился у входа, чтобы держаться подальше от света — и так уже приходилось щуриться, и глаза резало.
Ннар же бегом устремился туда и окунулся в солнечное сияние. Его волосы вдруг ослепительно засияли, так, что у меня слезы из глаз потекли. Он запрокинул лицо вверх и замер в луче света.
И тут я впервые почувствовал это — тяжелую тупую боль в груди, как будто мне что-то сдавило сердце, что-то холодное, отчего стало тяжело дышать.
Ннар улыбался, стоя в круге света, вокруг него мерцало сияние, а волосы горели золотом. Настоящим, чистым золотом, без всякой примеси, тем самым дивным завораживающим блеском, что слепит нас, орков, сводит с ума, завораживает.
Мне стало больно — физически.
— Эй, ты, — хрипло гаркнул я. — Ну все, хватит. Пошли обратно. Увидел солнце свое, не целый день же тут торчать.
Ннар словно проснулся и посмотрел на меня из своего сияния. В груди все свело новой болью. Он вздохнул, опустил глаза и вернулся во мрак — ко мне.
— Спасибо, — сказал он. — Это для меня очень много значит.
— Не надо мне твоего спасиба, — проворчал я. — Это все только для того, чтобы ты не помер до письма из Крепости. Ну, шевелись.