Не мог я находиться с ним рядом. Конечно, я знал, что если про чары догадаешься, то они исчезнут, но на всякий случай стоило подстраховаться.
Поэтому я впихнул Ннара внутрь и закрыл дверь на засов снаружи. Приковывать я его не стал — не хотелось близко подходить, а тем более — дотрагиваться.
Я свистнул, и меня услышал случившийся поблизости Огрм.
Оставив его на карауле, я пошел проверить, что там происходит в застенке. Появилась у меня мысль пересадить пленника обратно. Если я его не буду видеть, то меня окончательно отпустят его чары.
Но увиденное меня расстроило: в самом застенке стояли на полу лужи тухлой воды, а на стенах наросла какая-то зелено-серая плесень. Откуда только вылезла?
Я позвал троих парней и дал им задание — выжечь всю плесень дотла, отвести воду, насыпать на пол свежий сухой песок, протереть все цепи у стен и разогнать мокриц, крыс и прочую живность.
Устроили живой уголок.
Суки.
В конце концов, намечалась война, а может, уже и шла. Вдруг пленников много будет, куда их девать?
Я представил у себя в норе целую толпу эльфов и у меня аж в глазах потемнело.
Нахуй, нахуй.
Потом я пошел в Костровую пещеру, собрал там охотников и кухарей, и мы вместе взялись подсчитывать запасы — сколько есть, да чего не хватает. Распределяли, кому и сколько мяса надо притащить, кому из семейных не хватает, обсуждали, где лучше охотиться и как дела с дичью обстоят. Провозились почти до утра, а потом я собрал парней из своей сотни почти полным составом и провел смотр их оружия и боевой готовности.
Если вы думаете, что эти распиздяи были готовы хоть к самой завалящей войне, то хрен вам.
Один боевой топор проебал. Стали искать — выяснилось, у жены забыл. Причем у чужой. Тот, у чьей жены обнаружился топор, полез в драку. Едва разнял.
Другой, оказывается, собрал у себя мечи всех своих друганов, чтобы почистить, но, разумеется, забыл, свалил их все в сундук, и там они благополучно заржавели до непригодного состояния.
Суки.
Я так орал в эту ночь, что охрип и все кулаки отбил об их тупые морды.
Но все же, пока я возился со всеми этими делами, у меня под ребрами тихонечко так ныло. Словно какая-то заноза засела.
Я старался не обращать внимания, но на самом деле, глубоко в душе, прекрасно понимал, что это за заноза.
Ннар.
Проклятый эльфийский пленник.
Который сидит в моей собственной норе и преспокойно похохатывает себе под нос — так он меня красиво уделал.
При одной мысли об этом у меня кровью глаза наливались и шерсть на загривке дыбом вставала. Я бы его убил — вот клянусь Мраком. Распахнул бы дверь норы и с порога, с маху, всадил бы топор ему в грудь, так, чтобы ребра треснули, как сухие ветки, а легкие лопнули кусками, чтобы изо рта у него кровь хлынула.
Я представлял, как рублю его на куски, так, что ошметки кишок и прочей требухи в стороны летят, и облизывался, словно уже чувствовал на губах вкус его крови.
Потом я вспоминал про письмо в Крепость, встряхивался и отгонял от себя эти мысли.
Был уже почти полдень, когда я отпустил парней спать по норам, и сам отправился к себе.
Огрма на карауле уже сменил Ургл.
Стоял, ковырял в носу и зевал.
Охранничек.
Я подошел к нему и негромко зарычал.
— Как стоишь?! Куда смотришь?!
Ургл живо выпрямился и рявкнул:
— Все в порядке, сотник Орлум! Эльф сидит смирно, внеплановых происшествий не было!
— Да не ори ты, — устало отмахнулся я.
Потому что я действительно устал. И потому что мне дико не хотелось заходить домой.
Дожил. В собственную нору ноги не идут.
— Слушай, Серошкур, — замялся Ургл, переходя от официального обращения к личному.
То есть, он уже со мной не как с сотником, а как с родственником говорил.
— Ты, говорят, приболел тут от большой ответственности, — мялся Ургл, почесывая за ухом. — Ну, и мы тут с парнями подумали, что тебе надо продых дать. Давай я эльфа пока к себе в нору заберу, а ты выспишься. А мы его покараулим по очереди.
Я на секунду потерял дар речи. А потом меня накрыла лютая, бешеная, огненная злоба. Такая, что я аж задохнулся и зубами заскрипел.
Потому я представил как к Ннару прикасается другой орк. Как кто-то трогает его, своими грязными грубыми лапами.
Хватает за руки, за плечи, за шею.
У меня в голове все помутилось, и я заревел на весь главный коридор:
— Рр-ррагрххх!
А потом влепил Урглу оплеуху — тот даже к стене отлетел.
— Вы меня еще учить будете, как мне пленников охранять?! — ревел я в безумии.
Глаза мои налились кровью, с клыков капала пена.
— Ты, может, хочешь сказать, что я уже не справляюсь? — зашипел я, надвигаясь на перепуганного Ургла. — Может, я зря пост сотника занимаю? А? Отвечай, паскуда!
— Нет, нет, ты что! — заверещал Ургл, закрывая голову. — Серошкур, я ничего такого не имел в виду!
Я уже занес кулак, чтобы вбить ему зубы в глотку, но вовремя опомнился.
Ургл в ужасе смотрел на меня, прижав уши.
В груди у меня клокотала ярость. Но это была ярость не на него лично, а безумное чувство, что моего эльфа заберет другой.
Я опустил руку и разжал кулак. И почувствовал, как на меня наваливается неодолимая усталость.
Колдовство действовало. Весь день я врал сам себе и зря себя выматывал.
Пока эльф тут, от чар не избавиться.
И разобраться с этим должен был я сам.
— Извини, — буркнул я Урглу. — Сорвался. Достали вы все просто, если честно. Лучше бы за оружием своим следили и за застенком. Развели помойку, а если сбор? То кто будет за вас отвечать?
Я указал себе пальцем в грудь.
— А вы то топоры проебываете, то сигнал тревоги забываете, как звучит.
Ургл виновато сморщился и захлопал глазами.
— Суки, — печально добавил я и махнул рукой. — Вали домой.
Ургл исчез, и я остался один под дверью.
Стоял и решался.
Но тянуть было бессмысленно, и я отодвинул засов и вошел внутрь.
Ннар сидел на своих шкурах, обняв колени, и смотрел на огонь в очаге. Он повернул голову и взглянул на меня.
— Орлум, — неуверенно назвал он меня по имени.
Против воли мои губы изогнулись в оскале, и я хрипло зарычал.
Все, что мучило меня все эти дни, вдруг снова ударило в голову.
Я больше так не мог.
— Ты выглядишь… — начал было Ннар, поднимаясь на ноги, но не успел закончить.
Я одним прыжком оказался рядом, схватил его за горло и повалил обратно на шкуры. Навис над ним, оскалив клыки.
Я забыл про все, даже про Черную Крепость.
Я хотел разорвать его, терзать, пока он не превратится в кусок окровавленного мяса, чтобы избавиться наконец от этого мучительного чувства под ребрами.
— Орлум, остановись, — Ннар тяжело дышал, глядя мне в глаза.
Но не делал попыток к сопротивлению, и страха в его взгляде не было.
— Остановиться? — снова зарычал я, и сильнее сдавил его горло, так, что он захрипел и закашлялся. — Я тебе сказал, чтобы ты оставил свое колдовство, иначе я тебя на тряпки порву, гадина!
— Это не колдовство! — задыхаясь, выдавил Ннар, поднимая руки в успокаивающем жесте.
— А-а! — придвинулся я еще ближе к его лицу. — То есть, ты признаешь? Ты все прекрасно понимаешь!
— Да, — сверкнул глазами Ннар, напрягаясь подо мной. — Я-то понимаю, а ты — нет! О, Свет Предвечный, какие же вы, орки, тупые!
— Чего я не понимаю? — встряхнул я его за горло, чувствуя, что последняя тонкая нить моего терпения лопается, как перетянутая тетива.
— Того, что это не колдовство! — Ннар схватился рукой за мою руку, стискивающую его горло, и заглянул мне в глаза. — То, что с тобой происходит — это никакие не эльфийские чары!
— А что это тогда? — рявкнул я, чуть ослабив хватку.
Во мне от его слов что-то перевернулось. Что-то хрустнуло внутри, высвобождая какое-то непонятное чувство.
— Это — любовь, — ответил Ннар.
— Что? — не понял я.
Рука моя почти разжалась, я нахмурился и переспросил:
— Что это значит? Не все слова всенаречия на орочий переводятся. У нас меньше слов, чем там. Я не понимаю, что такое — любовь?
— Вот это, — ответил Ннар.
И вдруг второй рукой схватил меня за шею, и резко притянул к себе. Я не успел ничего сделать, потому что вдруг его рот оказался вплотную прижат к моему, я почувствовал вкус и тепло его губ, а потом его язык проскользнул мне в рот и соприкоснулся с моим.
Это было настолько неожиданно и невероятно, что я впал в ступор. Застыл, словно бревно. Ннар сосал мои губы, его язык хозяйничал у меня во рту, вся моя шерсть встала дыбом, по спине поползли мурашки, а я мог только дышать, да и то, через раз.
Сквозь меня словно проходили волны жара, в голове все перепуталось, глаза закрылись.
Не знаю, что он имел в виду под этим словом, потому что все-таки это явно были какие-то чары. Но мне уже было по хрену.
Пусть чары, пусть я околдован.
Это колдовство того стоило.
Я сдался. Как будто все это время я висел, цепляясь, на краю бездонной пропасти, боролся, сопротивлялся, а потом просто разжал пальцы и полетел вниз — во мрак и неизвестность.
В тот самый момент, когда я впервые почувствовал вкус его губ, я понял, что пропал, погиб и все потерял навеки.
Постепенно я пришел в разум и оценил обстановку.
Ннар обвивал меня руками за шею, и вылизывал мне рот. Его дыхание имело слабый привкус цветов, а запах хвои, тот, которым пахли его волосы и кожа, усилился.
Я сгреб его в охапку, притиснул к себе. Вдавил всем весом в шкуры, а потом приподнялся и начал вытряхивать его из одежды.
Содрать с него жилетку были делом двух секунд.
Наконец-то я мог сделать то, что так давно хотел — обнюхать его с головы до ног, облизать всего, ощупать.
Я ткнулся носом ему в шею, лизнул ее — там, где трепетала жилка, потом провел носом вниз, широко облизав ключицу, потрогал языком маленький аккуратный сосок, перешел на живот, очерчивая каждую рельефно напряженную мышцу, попутно обнюхивая каждый сантиметр кожи, а потом снова вернулся к шее, и ласкал ее языком, упиваясь нежностью кожи, ее гладкостью и вкусом.
Я снова весь пылал, но уже не от злости, а от возбуждения.
Ннар вцепился мне в волосы и вдруг застонал. Я не обратил внимания — был слишком увлечен, вылизывая его.
Но он снова притянул меня к себе — руки у него оказались неожиданно сильными, несмотря на то, что выглядели такими тонкими.
Ннар опять потянулся ко мне губами, поймал мой язык, а его дрожащие руки торопливо зашарили по моей заднице и бедрам.
А потом он нашарил завязки моих штанов, распустил их и сунул туда руку. Прохладные пальцы нащупали мой член — твердый, скользкий от смазки.
Ннар снова застонал, уже чуть громче, стянул с меня штаны вниз, дернул бедрами, чтобы я приподнялся, и тут же приспустил и свои штаны.
Я взглянул вниз — у него тоже стояло.
Ннар пьяно улыбнулся мне в лицо, одной рукой обнял меня за шею, привлекая к себе, и поднял бедра вверх.
Наши обнаженные члены соприкоснулись, и у меня перед глазами заплясали звезды.
Это было настолько хорошо, что я и свое имя-то забыл.
Я чувствовал только его упругую, мокрую, теплую плоть, скользящую по моей плоти.
И мне хотелось еще, еще, еще.
Ннар потянулся рукой вниз и накрыл ладонью оба наших члена.
Чуть стиснул, прижимая, и я замычал, сходя с ума.
Таких ощущений я не испытывал за всю свою жизнь.
Это было охуенно. Настолько, что почти больно.
Ннар извивался подо мной, закусывал губы, чтобы глушить стоны, и вовсю работал рукой. И как работал!
А я просто вжимался в него, стараясь сдерживаться, чтобы не разодрать его когтями в кровь, кусал его плечо, чтобы не орать и терся плотью о плоть, все быстрее и резче.
Это было даже не колдовство, а голое бесконтрольное безумие. Опьянение до потери рассудка, сорвавшаяся с цепи похоть.
И при этом язык у него был все таким же нежным, влажным и ласковым.
Я уже чувствовал, как поджимаются яйца, как внизу все тянет первыми спазмами и как в голове начинает звенеть, а в ушах пульсировать кровь.
— А-ай, — застонал, запрокинув мокрую от пота голову, Ннар.
И я почувствовал, как судорожно сжимаются его пальцы, выдавливая из нас обоих первые капли спермы.
Я чуть сжал его плечо зубами и закрыл глаза, отдаваясь горячей волне оргазма.
Ннар всхлипывал мне в грудь, я чувствовал, как его тело вздрагивает в ритме биения моего сердца.
Мы кончали — он подо мной, а я — вжимаясь в него, мокрые и выжатые до предела, и чем острее было удовольствие, тем глубже проваливался я в полную мрака бездну.
На какую-то секунду у меня остановилось сердце, и я перестал осознавать себя. Словно я на несколько секунд умер.
Потом я услышал звук глухо бухающего сердца. Своего сердца — он отдавался у меня в ушах, постепенно затихая и выравниваясь.
Ннар пошевелился подо мной и уперся рукой мне в грудь, пытаясь сдвинуть. Я сообразил, что всей тушей лежу на нем, и сполз с него на шкуры. Не до конца, правда — рука и нога остались на нем.
Я лежал, уткнувшись носом в пушистый мех снежного барса, и постепенно осознавал случившееся.
— Я переспал с эльфом. Бля, какой пиздец!
— Да, именно так, — услышал я голос.
Блядь, я это еще и вслух сказал!
Я поднял голову и посмотрел на Ннара. А он смотрел на меня. И если вы думаете, что он выглядел сильно расстроенным или там смущенным, то хрен вы угадали.
Он весь аж сиял от удовольствия, как будто ему поднос с сокровищами в постель принесли. Я выдохнул.
— Послушай, — медленно начал я. — У нас, у орков, самцы друг с другом не трахаются. Это… Ну, неправильно.
— Я не орк, если ты вдруг не заметил, — поднял бровь Ннар.
Блядь, вот как это у него получается такое лицо сделать, что по нему все ясно — какой я дурак.
— Но я-то — орк, если ты не заметил! — разозлился я.
Не успели толком переспать, а он уже права качает. Охренеть просто.
— И? — Ннар протянул руку и положил ладонь мне на скулу. Провел пальцем. — Тебе не понравилось?
Я даже растерялся. Смотрел на него и молча глазами хлопал.
— Я просто не пойму одного, — я приподнялся на локте. — Ладно, допустим, я. У меня самки нету. И вообще одни нервы сплошные. Но ты-то! Ты же — светлый эльф. Каким образом тебя потянуло на орка?! Вот чего я понять никак не могу. Ведь для вас же орки — полные уроды, морально и физически. Сплошная мерзость, скверна и полный мрак. И вдруг ты, эльф, и переспал со мной. С орком.
— Ты говорил, что орки не так хорошо видят глазами, как чувствуют обонянием и осязанием, — ответил Ннар. — Мы, эльфы, тоже считаем, что главного глазами не увидишь. Главное, не то, что можно увидеть, а то, что скрыто.
И он положил мне руку на грудь — на сердце.
— Вот там — главное, — серьезно сказал Ннар.
— А мне лично кажется, что не в этом дело, — ухмыльнулся я. — Что вовсе не на это ты пялился тогда утром. А вот сюда.
Я тоже положил руку. Ему. Не на сердце, а гораздо ниже.
Ннар вспыхнул и уставился на меня.
— Нет, вы, орки, действительно — скверна и сплошная похабщина, — заявил он.
— Возвращаясь к моему вопросу, — сменил я тему. — Что такое любовь, если не колдовство?
— Я думал, что ты был женат и сам знаешь, — улыбнулся Ннар.
— С женой у меня такого не было, — признался я. — И думаю, ни у кого такого не было. Это… Не знаю, какими словами объяснить.
— Любовь и нельзя объяснить, — вздохнул Ннар. — Любовь — это чудо. А чудо не имеет объяснения. Эльф влюбился в орка — это и есть чудо, и никакой логикой этого не объяснить.
— Чудеса — это чушь, — наставительно заявил я. — У любого чуда есть простые и понятные причины. А если мы не можем их понять, значит, просто пока не знаем.
— Нет, все-таки ты ужасно не романтичный, — косо глянул на меня Ннар. — Ну, хорошо! Считай, что это колдовство. Что меня так покарали Силы Света.
— Чего? — возмутился я. — Это не тебя покарали, а меня! В конце концов, это я свой долг нарушил.