-Уж и куда бежать не знаю... - а потом вдруг кинулась к Танюшке и запричитала: - Сиротинушка ты моя го-о-орькая...
- Сватья, ты никак ополоумела? Может, разругались, разбежались!
- Сказал бы. Нет! Нет! Ой, горе мне горе!
- Тебе не доложились! Прекрати сей момент завывать, как по покойникам! Значит так, я сегодня со второй смены, а то бы ушла. Поеду к Надюшке. Родные сёстры все-таки, сама подумай, может Елена у неё, или она знает что. А по дороге забегу в милицию и скорую, может, там что выясню. А ты езжай домой, жди, может, объявятся. Ну а я, как всё обойду, к вам заеду. А уж там будет видно.
Анастасия вернулась домой. Сложила поленья в печь. Затопить? Рано ещё. Беспомощно толклась по квартире, берясь то за одно, то за другое. Глянула на часы. Время подходит к обеду, а от Акулины ни слуху, ни духу. Да что же это такое? Господи? И Анастасия Петровна упала на колени перед маленьким образком, висевшим над её кроватью. Этой иконкой ещё её мать благословляли, потом её, потом она Петра и Елену. Анастасия молилась, на диване, сжавшись в комок, сидела Татьяна. И вдруг вроде кто в дверь стукнул? Показалось? Но от пережитого волнения, ноги слушались плохо и она вместо того, чтобы опрометью кинуться открывать, кое-как поднялась с колен.
В дверях стояла Акулина. Она разулась у порога, скинула на плечи шерстяной клетчатый платок, прошла в комнату. Анастасия, молча, двигалась следом.
-Значит так, сватья, Пётр лежит в технической больнице. Ну, той, что супротив проходной бумажного комбината, через дорогу со столовой, в которой работаю. Тут недалеко. Поговорить с ним не могла, но я всё-таки убедилась, что это он. Потому и долго, зашла на работу, взяла свой столовский халат, да платок. Прошла чуток по коридору, и заглянула в палату.
Анастасия только швыргала распухшим от слёз носом.
- Петро ночью пришёл в скорую, Лёнку искал, - от волнения Акулина называла Елену так, как когда-то в её детстве в Рязани, когда та была совсем ребёнком: - Видать продрог так, что в скорой и свалился. Они его увезли в больницу. Говорят какое-то сурьёзное воспаление лёгких. Сильный жар. Без памяти он.
- Он на той войне всё своё здоровье оставил! - плакала Анастасия. - Тонул, живой остался, потому что к деревяшке примёрз. А теперь вот...
- Лёнку надо искать... - Акулина вновь набросила платок на голову.
- Может горячего чаю?
- Неколи. Отправлю Устишку к Надьке, пусть поводится с Володькой и Галиной. А мы с Надюшкой... в морг сходим. Только там и не была ещё.
- Акулина Фёдоровна, может и Танюшку пока к Надежде? Я бы к Петру...
- Ну, що ж?! Одевай.
Автобус остановился напротив четырехэтажного кирпичного здания - техническая больница. Анастасия чувствовала, как мелко трясутся её руки, и зуб на зуб не попадает. Она и спешила и боялась увидеть своего сына. Лишь бы Бог дал всё обошлось. Ну, хоть в одном повезло, как раз попала во время посещений. Ей выдали белый халат и дерматиновые тапочки сорок последнего размера. Не отрывая от пола ног, чтоб не потерять их, зашаркала в указанную палату.
Заострившийся нос сына, чёрная щетина по щекам и испарина на лбу. Анастасия присела рядом. Достала платок, промокнула лоб, рядом на тумбочке стоял стакан с водой. Взглядом спросила мужчину на соседней койке: чей?
-Его. Медсестра иногда заходит, губы смочить.
Набрала чайную ложечку, приподняла его голову, влила в рот. Так и сидела, изредка смачивая водой его губы, пока не вошла медицинская сестра.
- Приходите завтра. Мы вам пропуск выпишем.
- Там диванчик в приёмном покое, мне бы остаться...
- Нельзя. Никак нельзя. Да и чем вы поможете? - видя, что просьбы переночевать в приёмном покое не прекратятся, санитарка почти выдавила своим корпусом Петровну за дверь.
На улице осенний ветер рванул полы пальто, дунул холодом за воротник, вышиб из глаз слезу, а может и не ветер был тому виной? Доехала до седьмого участка, напротив проходной Ворошиловский завод строил дома для своих работников. Это и был седьмой участок. В одном из новых домов жила сестра Елены - Надежда. Анастасия шла от остановки и смотрела на окна: в комнате Надежды свет. Значит дома. Ну, ясно, Галина, Володька - Надеждины дети, да Танюшка, куда ж их деть?
Устинья и Акулина сидели на диване. На кухне Надежда кормила ребятишек. Её муж - Петро, работал во вторую смену. Это ж надо? У обеих сестёр мужья как на подбор - тёзки. Анастасия расслабила платок, ожидая: что скажут?
- Слава Богу в моргах нет, - как могла, успокоила Акулина.
Не в силах удержаться, Устинья заголосила тоненько, горько:
- За что же энто мне горе такое? Али я провинилась в чём? Господи, забери мою жисть, спаси дочь мою Елену!
- Хватит за живо-то хоронить! Раз в моргах нет, значит живая. Утром снова искать пойдём. - Решительно пресекла сестру Акулина. Та послушно вытерла глаза кончиком головного платка, кивнула:
- В моргах нет. Стало быть, живая. Бог дасть сыщем.
Решили, что детей оставят с Надеждой. И распределив между собой кому куда идти или ехать, направились по домам.
Третьи сутки Анастасия неотлучно сидела возле сына. Либо Акулина, либо Надежда привозили днём горячий куриный бульон в банке, укутанной так, чтоб не остыл, и Анастасия чайной ложечкой поила сына. На третьи сутки к обеду Пётр пришёл в себя. Врач посмотрел на Петровну поверх очков:
- Ну что ж? Поздравляю. Кризис миновал.
Анастасия протирала сына махровым полотенцем, и пуще всего боялась, что вот сейчас он спросит про Елену.
- Слава Богу! Один очнулся. А то бабонька, что считай вместе с тобой привезли, только её днём, а тебя ночью скорая доставила, так и лежит чурка-чуркой, без сознания. Ни документов при ней, ничего, - вздохнул мужик, явно радуясь, что сосед по койке не помер.
- Мама, помоги... - попытался подняться Пётр.
- Петя, я сама...
- Да ты что, мужик? Нельзя тебе! А-а-а! Держись, коли так! - И сосед почти подхватил на руки Петра.
В соседней палате, белая как мел, разметав по подушке кудри, лежала Елена.
- Скорая доставила. На заводе искусственного волокна, там, где столовая, укладывали бордюры возле пешеходной дорожки, стали натягивать трос, чтоб ряд ровно выставить, а тут женщина перейти решила, трактор трос дернул, а она как раз шагнула, ну и головой о бордюр с размаху ударилась, - врач вздохнула, поправила стетоскоп на груди: - Ни документов при ней, ничего... И в себя не приходит. Не знаем, как и быть. Хорошо мимо скорая проезжала, так рабочие остановили и вот... - она кивнула на кровать с пациенткой.
- Невестка это моя. Сын её искал, когда к вам попал...
- Надо же? Это чтобы так совпало... - и уже другим тоном добавила: - Ну, всё равно, Петру Ефимовичу - строгий пастельный режим!
Оставив Петра на нянечку, Анастасия кинулась к Акулине. Не очень радостная новость, но все-таки лучше, чем полная неизвестность.
По ночам, лёжа на своей кровати, Петро ждал, пока в больничном коридоре затихнут шаги нянечек и медсестёр, чтобы потом, стараясь не шуметь, направиться к женской палате. Приоткрыв дверь, чутко прислушался, ему казалось, что слышит едва уловимое дыхание жены. При слабом свете ночного освещения, пытался рассмотреть её лицо, и возвращался в свою палату, а через некоторое время, вновь повторял свой поход. Душу терзала мысль, что как только перестанет её караулить, то обязательно случится что-нибудь плохое. А раз он рядом, то как-нибудь всё образуется. Но шли дни, а Елена так и не приходила в сознание. В это утро, только закончился врачебный обход, и Пётр присел на кровати, в палату вернулся лечащий врач.
- Пётр Ефимович, мы тут целый консилиум собирали... понимаете, состояние вашей жены...
- Что?! Ч-ч-что!?
- Тише, тише! Пока без изменений, но в любой момент... понимаете, уже две недели она не приходит в сознание, и все наши усилия результатов не дают.
Пётр отстранил врача, поднялся с кровати, повернулся к нему спиной и уставился в окно:
- Вы хотите сказать, что Ленушка... Ленушка...
- Пока всё не так критично, но время может быть упущено... для лечения и тогда...
- Так чего же упускаете время? - сказал, не поворачиваясь, и не узнал своего голоса.
- Дело в том, что остался только операционный метод. Надо делать трепанацию черепа. Другого выхода не вижу.
Пётр молчал. Вот так же тогда с сыном, поверил врачам, оставил Валерика... Если бы забрал его из больницы... если бы забрал! Сын был бы жив! Он виноват в его смерти! А теперь вот... Ленушка.
- Нет! Нет! Не-е-ет!
- Не кричите. Вы тут не одни. Подумайте, хорошенько подумайте. Только, не долго, чтобы не опоздать! - и врач вышел из палаты.
Весь день Пётр просидел на стуле возле кровати жены, лишь изредка, если кто-то из соседок по палате просил, выходил в коридор. Он держал её за руку и чуть слышно рассказывал, как её искал и как нашёл, и какие красивые у неё кудри. И старался не моргать, потому что слёзы капали ей на руку. Стеснялся своей слабости, но ничего с собой поделать не мог. Подошло время ложиться спать, укрыл жену потеплее, и пошёл к себе. Затихли больничные шорохи и шарканье тапочек по коридору, а он всё смотрел в белый больничный потолок. Вот потолок качнулся, поезд тронулся и он увидел на нижней плацкартной полке, на белой наволочке разметались кудри жены, он присмотрелся: она еле заметно улыбнулась ему и тут проводница взад вперед, взад вперёд мимо них! А чтоб тебя! Он вздрогнул, приснилось? И услышал в коридоре какую-то суету. Но разобрать ничего не мог. Лежать стало невтерпёж! Поднялся и, сам не зная почему, торопясь и суетясь, обул не на ту ногу тапочки, даже не заметил этого, запнулся об угол кровати и выскочил в коридор.
Дверь в палату, где лежала Елена, приоткрыта, суета именно там. Шаркая слетающими тапочками, подошёл к этой двери, но, ни зайти, ни остаться у входа... сердце стучало прямо в горле. Наконец дверь открылась и вышла медсестра. В одной руке чёрный пластмассовый фуляр прибора, которым меряют давление, в другой белая эмалированная ванночка с использованным шприцом. Удивлённо глянула на Петра:
-Что с вами?
В белых больничных кальсонах, такой же рубахе, чёрные волосы с проседью на висках всклокочены, один тапочек слетел. Он пытался поправить больничную рубаху так, будто это матросская роба.
- Похоже, ваша жена приходит в себя. Глаза приоткрыть пыталась и рукой шевельнула. Соседка заметила, на пост сообщила. Там сейчас дежурный врач, - кивнула на дверь палаты. - Тише, всех перебудите!
-Я только на минутку, я...
-Да вы что? Ночь, женская палата. Ну и, посмотрите на себя. Вы же женщин перепугаете, - и заспешила прочь.
В палате Елены на окна повесили плотные шторы, закрывающие свет, на тумбочке небольшая настольная лампа, прикрытая сверху плотной тканью. Но как только она пыталась открыть глаза или что-нибудь сказать, её лицо искажала гримаса боли и она очередной раз теряла сознание.
-Её бы в отдельную палату, а то тут: то звякнут, то брякнут, да разговоры всякие...
Врач поправил стетоскоп на груди, поднял глаза к потолку:
- У нас даже операционная общая на три стола. Где же я возьму отдельную палату? И так что могли, сделали. Ну и... размышлять долго ещё собираетесь? Разве не видите, как она мучается?
-Гарантии какие?
-Гарантии? Операция - всегда риск! Даже аппендицит! А тут! Ну, ведь не из любви к искусству настаиваю. Другого пути не вижу. И думаете, мне хочется брать на себя такой риск? Говорю же вам - нет у неё другого шанса! Нет! Это моё твёрдое убеждение. Смотреть, как пациент на твоих глазах гибнет, а ты бездействуешь - думаете просто? - и направился в ординаторскую.
На следующий день к Петру в приёмные часы пришла Акулина.
-Мы тут посоветовались... Меня послали с тобой поговорить, потому как Устинья только зачнёт про Лёнку говорить, слёзы её душат и толку никакого. Татьяну Портнягину просить хотели, соседку нашу по бараку, помнишь ли? - Петро утвердительно кивнул. - Она может многое и голову лечит от сотрясения. Ну, уж ежели не поможет... воля ваша. Но попытать стоит. Я не то что особо врачам не доверяю, но хучь меня в пример возьми... Да и, это же страсть - не операция.
Договорились, что завтра в приёмные часы Акулина приведёт Татьяну Портнягину, Пётр проводит её в палату.
После ухода тёти Лины, он сидел около жены и шёпотом медленно пересказывал ей всё, что услышал.
-Ты не бойся. Я рядом, у дверей постою.
Елена чуть сильнее сжала веки, потянула уголок губ, изображая улыбку. Не боюсь, мол.
В длинной чёрной складчатой юбке, и темной кофте в мелкий белый цветочек, в белом с серыми крапинками платке, опущенном на лоб до самых глаз, высокая статная старуха вошла в больничный коридор. Пётр провёл её к Елене. Женщины замерли на своих кроватях. Татьяна наклонилась и что-то негромко сказала Елене. Достала чёрную ленту, аккуратно просунула ей под голову, завязала узелок над переносицей. Достала кусочек белого мела, в нескольких местах что-то аккуратно отметила на этой ленте и осторожно сняла её. Складывала, совмещая полоски мела, что-то вымеряя. Потом махнула Петру рукой: подойди.
- Вылечу я её. Сотрясение сильное. Сначала лечения ходить ко мне будет через день, потом пореже, ну а там как Бог даст.