— В своем ли ты разуме, Силантий? — по обыкновению ласково спросил Суббота.
— Ограбили меня! — взревел Силантий. — Дочиста ограбили.
Силантий бессильно опустился на сундук.
— Погодика-ка… — Суббота выдвинул ящик конторки. — Марфа во дворе подобрала, не твои ли?.. — Он достал из ящика и бросил на конторку три кожаных мешочка.
— Мои! — крикнул Силантий и жадно схватил мешочки.
— Слава богу, нашлась пропажа, а то сраму не оберешься… Люди скажут, у Субботы и заночевать нельзя.
— Пустые! — прохрипел Силантий и швырнул мешочки.
Суббота поднял их, вывернул.
— Никак, золотишко было? А сказывал, будто порожний вернулся? — Он осуждающе покачал головой.
— Харитон… где? — взревел Силантий.
— А я почем знаю. Да ты на него не греши…
— А кто ж тогда? Али еще кто ночевал? — допытывался Силантий.
— Да окромя возчиков никого не было.
— Возчики!.. кому же еще? Я видел, как они перешептывались… Они, конечно, они!
Силантий выбежал из комнаты. Суббота подошел к окну и стоял, наблюдая, как Силантий сел на лошадь, поскакал со двора.
За спиной у Субботы бесшумно появилась Марфа.
— Кажись, набрели они на золото… — тихо сказал Суббота.
— Это он сам тебе… признался?
— Красивая ты баба, Марфа, да бог ума не дал. Нешто такое говорят? Такое и жене не сказывают.
— Куда же это он не поевши? — спросила Марфа.
— Вернется… — усмехнулся Суббота. — Их четверо… бугаев. Куда ему против них!
По лесному тракту ехала одинокая телега, запряженная двумя худосочными лошаденками. Рядом с телегой, тяжело нагруженной ящиками и мешками, шли Смелков и Арсен. На Смелкове были надеты брезентовый плащ с откинутым назад капюшоном и фуражка горного инженера, на Арсене — солдатская шинель и щегольская кавказская каракулевая шапка.
Как и говорил Волжин, Арсен Кобакидзе оказался действительно способным на невозможное. Проделать путь в несколько тысяч верст от Петрограда до Балабина, через несколько фронтов, было бы просто немыслимо, если бы рядом не был Арсен, с его сообразительностью, хваткой и отчаянной смелостью. Где надо, размахивая внушительным мандатом, где привирая и ловча, а где и действуя силой, Арсен умудрялся преодолевать любые препятствия.
И вот, оказавшись в преддверии заветного Ардыбаша, Аркадий Николаевич вдруг переполнился удивлением. И вовсе не тому, что после долгого путешествия и подчас невероятных приключений почти достиг Ардыбаша, удивлялся, осознав до конца все легкомыслие этой затеи, тому, как он мог на нее согласиться.
Отправиться на Ардыбаш без необходимого снаряжения, с необразованным, пусть даже и весьма энергичным помощником, да еще с молоденьким красноармейцем, воплощавшим в себе одновременно и охрану, и рабочую силу экспедиции, было, конечно, безумием.
Беспокоило его и то, что выехал он из Петербурга, не попрощавшись с женой и дочкой Тасей, отправленными им в деревню под Лугой «на кормление» — в деревне было не так голодно, как в Питере.
Он охотно приписал бы свое неожиданное согласие отправиться на Ардыбаш силе внушения «товарища Захара», но понимал, что главным было не уговоры Волжина, а его собственная, фанатическая вера в золото Ардыбаша.
И еще тоска по любимому делу, которого он был лишен в Питере, вынужденный ради ничтожного пайка перебирать дурацкие бумажки в каком-то непонятном новом учреждении.
— Поразительное легкомыслие! — вырвалось у него. — Отправиться в эту глухомань безо всякого снаряжения, без опытных помощников, без провианта… На авось, на фу-фу!..
Арсен усмехнулся в усы.
— Вас я понимаю, — продолжал Смелков. — Вы ради своей революции готовы на все! Но я-то? Как я мог поддаться на такую авантюру?!
— Вы, мой дорогой, — с чуть заметным акцентом сказал Арсен, — ради своей науки не то что в эту глухомань, вы на костер, как этот итальянский монах… Джордано Бруно… пойдете!
— Костер нам не угрожает, — усмехнулся Смелков. — А вот от пули каких-нибудь ваших партизан, несмотря на все мандаты, мы совсем не гарантированы. Кстати, куда опять подевалась наша «охрана»?
На небольшой полянке молоденький красноармеец, поглядывая на верхушки деревьев, издавал какие-то гортанные крики, напоминавшие крик птицы.
— Ку-ма-нин! — донеслось издалека. И красноармеец, подхватив винтовку, прислоненную, к кедру, бросился через кусты к дороге.
Догнав телегу, он восторженно сказал:
— Отродясь такой птицы не видывал… У нас в Костромской губернии каких только птиц нету, а такой не случалось встречать… Вроде на чибиса похожа, да не чибис.
— Товарищ Куманин, — строго сказал Арсен, — в вашу задачу входит не отыскание редких птиц, а охрана личного состава экспедиции. Вы меня поняли?
— Понял, товарищ комиссар, — широко улыбнулся Куманин.
Смелков усмехнулся и покачал головой.
Слепая лошаденка, подгоняемая мальчишкой-погонщиком, ходила по кругу, наматывая на ворот толстый канат. Старенький паром, поскрипывая, причалил к берегу.
Четверо возчиков, те, что останавливались у Субботы со своими телегами, спустились на берег. К задней телеге был привязан серый в яблоках конь, на котором Силантий пустился их догонять.
К парому по отлогому скату спускалась телега экспедиции. Рядом с телегой шел Смелков, впереди Куманин и Арсен.
Возчики подозрительно оглядели процессию. Тот, что помоложе, сунул руку под рогожу и вынул обрез. Остальные тоже потянулись за ружьями.
Куманин придержал телегу, снял с плеча винтовку. Арсен достал из деревянной кобуры маузер.
Возчики выжидали.
Арсен, поигрывая маузером, спросил:
— Далеко до Поспихина?
— Верст тридцать, — ответил старик паромщик, разглядывая незнакомых, похоже, нездешних людей. — А вы из каких будете? — спросил он. — Из губернии?
— Мы из Питера, отец, — улыбнулся Арсен и подмигнул паромщику.
Паромщик почтительно оглядел Смелкова.
— Ну чего, чего добрых людей пужаете?! — прикрикнул он на возчиков. — Дайте дорогу-то!
Возчики посторонились, пропуская телегу.
Паром пересекал неширокую темную реку. Старик паромщик правил кормовым веслом, Арсен и Смелков, облокотись о поручни, глядели на воду, на стремительное ее течение.
— Скажите, Арсен, — спросил Смелков. — Мы с вами никогда прежде не встречались до вашего… гм… появления в моей квартире с обыском?
Арсен пожал плечами, неопределенно улыбнулся.
— Мне ваше лицо еще тогда показалось знакомым…
Арсен снова пожал плечами.
В берестяной корзинке, устланной травой, стоявшей у ног паромщика, попискивал щегол. Куманин взял птенца, поставил на ладонь. Птенец поджал лапку.
— Подранок… — заметил Куманин.
Паромщик кивнул.
Куманин защелкал по-щеголиному, достал из кармана горбушку черного хлеба, покрошил на ладонь. Щегол защелкал в ответ.
Паромщик одобрительно взглянул на Куманина. Куманин подмигнул ему и… закудахтал.
— Куропатка гнездует, — угадал паромщик и покачал головой. — Ловко…
Куманин, довольный, что получил возможность продемонстрировать свое искусство перед знатоком, прикрыл ладонью рот и защелкал.
— Глухарь на току! — восхищенно произнес паромщик.
— Детства в вас много, товарищ Куманин, — сказал Арсен. — Не верится, что вы два года на германской в окопах провели.
Где-то совсем рядом просвистел артиллерийский снаряд. Лошади вздрогнули. Куманин засмеялся, глядя на растерявшегося Арсена.
— Похоже? — с довольной миной спросил он Арсена. — Полевая гаубица. А это — ихняя мортира.
И, набрав воздуха в легкие, Куманин издал столь устрашающий звук, что лошади с перепугу рванулись, сбили поручень и повисли над водой.
Арсен бросился к лошадям, ухватился за повод, рванул их назад, Смелков и Куманин с трудом удерживали телегу. Паромщик сунул под колеса бревно и вместе с Арсеном, навалившись на дышло, осадил лошадей назад, на середину парома.
Когда лошади успокоились, старик паромщик перекрестился. Арсен сурово поглядел на испуганную физиономию Куманина и сказал:
— По возвращении в Петроград вы, товарищ Куманин, отсидите на гауптвахте десять суток. За ваше неподражаемое звукоподражание.
На узловой станции дымился остов догорающего вагона. Черный дым поднимался над пакгаузом. Из разбитой водокачки вода растекалась по путям. Станция всего два часа назад была забита белыми.
На одном из уцелевших путей дымил паровоз. Из теплушки по сходням спускали лошадей. Выгружалась кавалерийская часть. Солдаты укладывали в штабеля ящики с патронами и снарядами.
Вдоль платформы, пробираясь среди снующих солдат, шла девушка — хрупкая, большеглазая, в кремовой пелеринке. Она кого-то искала.
— Разрешите помочь? — любезно обратился к ней молоденький прапорщик, ведший на поводу породистого вороного коня.
Девушка отдала ему саквояж, по-прежнему разыскивая кого-то глазами.
— Вы издалека? — с легкой застенчивостью спросил прапорщик.
— Из Петрограда, — бросила девушка, увидевшая того, кого искала.
Навстречу им шел коренастый с короткими жесткими усами полковник Хатунцев.
— Подержите! — сказала девушка и протянула прапорщику круглую фанерную коробку.
Прапорщик поставил саквояж и взял коробку. Девушка вынула из коробки шляпку и надела ее. В шляпке она стала еще миловидней. Прапорщик, глядя на нее, даже смутился. А девушка решительно направилась к полковнику.
— Опять вы… — недовольно поморщился он.
— Почему вы не хотите помочь мне, полковник? — горячо заговорила девушка. — Я добралась сюда через три фронта, за тысячи верст от Петрограда, я должна разыскать своего отца. Помогите мне.
— Что вы от меня хотите? — устало произнес полковник.
— Дайте мне бумагу, чтобы меня всюду пропускали.
— Кому вы будете показывать ее? Медведям? — спросил полковник. — Или партизанам, для которых подписи полковника Хатунцева достаточно, чтобы вас тут же поставили к стенке?
— Что же мне делать?
— Возвращайтесь домой.
— Нет, — твердо сказала девушка. — Я должна найти отца. И найду, слышите?
— Ваш отец сумасшедший, такой же, как и вы. Отправиться в экспедицию в такое время мог только безумец!
— Мой отец благороднейший человек, и для него интересы науки выше всей вашей грязной политики, — гневно сказала девушка.
— Что вы от меня хотите? — устало повторил полковник.
— Пошлите со мной какого-нибудь офицера, — попросила девушка.
— Может быть, вам для охраны эскадрон отрядить? — насмешливо спросил полковник.
— Дайте хотя бы лошадь, — неуверенно сказала девушка.
— Вы хотите сказать, повозку?
— Я сказала — лошадь.
— От вас не отвяжешься, — раздраженно сказал полковник. — Прапорщик Казанков, — обратился он к молоденькому прапорщику, — отдайте ей свою лошадь.
— Слушаюсь, — козырнул прапорщик.
— Извините, дамских седел не припасли, — пренебрежительно сказал полковник, уходя.
Прапорщик передал девушке поводья.
— Как зовут? — спросила она.
— Николай, — сказал прапорщик.
— Коня, прапорщик… — засмеялась девушка.
— Агат… — смутился прапорщик. — Я должен вас предупредить…
Девушка, не дослушав его, вскочила в седло. В тот же момент Агат заржал и поднялся на дыбы, сделав свечку. Шляпа у девушки слетела с головы, и солдаты у ящиков со снарядами засмеялись. Прапорщик бросился было на помощь, но конь понес девушку к штабелям из ящиков. Солдаты разбежались, а конь легко перемахнул через ящики. Девушка зажала крепко поводья, развернула коня и снова перемахнула через снарядные ящики. Солдаты одобрительно смотрели на нее. Уже спокойно подъехала она к изумленному Казанкову и улыбнулась не без некоторого самодовольства.
Прапорщик протянул девушке шляпку.
— Где вы этому научились? — спросил он восхищенно.
— В Смольном, — сказала девушка.
— У большевиков? — удивился Казанков.
Девушка улыбнулась.
— В институте благородных девиц, прапорщик.
Двор Ефима Субботы, превращенный в партизанский лагерь, был забит телегами, лошадьми, боеприпасами, сложенными под рогожей. У амбара на старой бочке сидел молодой человек в гимнастерке, туго перетянутой ремнями с деревянной кобурой у пояса, и разглядывал бумагу, переданную ему Арсеном.
— Ничего этого у меня, товарищ, нету. — Он вернул бумагу Арсену. — Ничего!
Смелков хмуро поглядел на Арсена. Арсен улыбался.
— Ничего?! Ай-ай-ай. Неужели же мы ради этого «ничего» отмахали с вами, Аркадий Николаевич, пять тысяч верст?
Смелков пожал плечами и отвернулся.
— Мне не до шуток, товарищ Арсен! — произнес он с раздражением.
— А я не шучу. Это товарищ Федякин шутит.
— Рад бы помочь. — Федякин развел руками. — Нечем.
Арсен растопырил пальцы и показал Федякину.
— Это что? Не понимаю, — спросил Федякин.
— Пять, — сказал Арсен.
— Что пять?
— Пять лошадей. Всего пять!
— Нет лошадей, самим не хватает.
— Понял. А у белых лошади есть?
— Ну?
— Отобьешь. Ясно?
— Ну ладно, будут лошади.
— Лошадей отобьешь для себя! А нам отдашь своих.
Федякин рассмеялся.
— Ну вот и договорились, — широко улыбнулся Арсен и протянул Федякину руку.
— Держи пять!
Федякин покачал головой, засмеялся.
— Нам нужен еще проводник, — сказал Смелков.
— Вот именно, нужен человек, который знает тайгу как свои, — Арсен снова растопырил ладонь, — как свои пять пальцев.
— У меня каждый человек на счету. Ищите сами. Проводника у белых не отобьешь. А мука… Муку у Субботы возьмете.
Суббота, все время маячивший невдалеке, услышал последние слова Федякина.
— Однако!.. — покачал он головой. — А где же ее взять? Белые все побрали.
— Не хитри, Ефим. Найдешь, — сказал Федякин.
— Апосля с голоду помирай, — недовольно пробормотал Суббота и отошел в сторону.
Арсен удовлетворенно подмигнул Смелкову.
Светало. На опушке леса, невдалеке от проселка, петлявшего среди лежащих в утренней дымке холмов, располагался партизанский дозор. Стояла запряженная телега, рядом паслась Митькина лошадь. В телеге спал, придерживая винтовку, щупленький мужичок с клочковатой седенькой бородкой. Прямо над ним на высоком дубе среди ветвей был устроен настил. Серега Худяков, паренек лет тринадцати, вглядывался в даль. Внезапно он толкнул задремавшего Митьку.
— Митька! Мотри! — Он показал на едва заметный в тумане силуэт всадника.
Митька встрепенулся, сон сразу пропал. Он увидел всадника, который остановился у копны с прошлогодним сеном и спешился. Митька спрыгнул на землю, схватил с телеги винтовку и вскочил в седло.
У копны стоял необыкновенной красоты жеребец вороной масти. Через седло был перекинут саквояж и какая-то коробка. Почуяв Митькину лошадь, жеребец заржал. Из копны выскочил какой-то человек в странном наряде, вскочив на коня, поскакал к лесу.
Митька выстрелил в воздух и погнался за всадником.
Серега, услышав выстрел, прыгнул с настила прямо в телегу. Мужичишка испуганно встрепенулся.
— Где ружье?! — испуганно крикнул он Сереге.
Тот не ответил, рванул лошадь, и телега, подскакивая на кочках, понеслась наперерез всаднику. Мужичонка недоуменно озирался.
Всадник, оторвавшись от Митьки, несся к огороженному высоким камышовым плетнем загону, перемахнул через ограду и понесся к реке.
Наперерез ему летела телега, кренясь и подпрыгивая на рытвинах. Серега еле удерживался на ногах. Развернув телегу, он поставил ее поперек узкой тропинки, по которой скакал всадник. Всадник летел на них. Серега упал на солому, мужичонка пригнулся. Всадник перескочил через них.
И тут они увидели, что на коне сидит девушка.
Мимо промчался Митька, нахлестывая и без того несущуюся галопом лошаденку.
— Чего за бабой гонишься? — заорал ему мужичонка.
— Какая баба?! Это офицер переодетый! — крикнул Митька и тоже перелетел через телегу.
— Тьфу! — сплюнул мужичонка.