Всадник направил коня к обрыву над рекой, и конь с высоты прыгнул в воду. Митька на взмыленной лошаденке подъехал к обрыву. За ним, тарахтя, подкатила телега. Всадника нигде не было видно. Только желтая фанерная коробка покачивалась на волнах. Серега огляделся и закричал, показывая на другой берег.
— Митька! Мотри, Митька!
Митька увидел, как из оврага на том берегу выскочил всадник.
Когда Митька вернулся во двор Субботы, он увидел черного жеребца у коновязи. Возле него стоял всадник, тот самый, которого он преследовал.
К нему бежал Смелков.
— Таська?! Ты?! Откуда ты взялась? Зачем ты здесь?!
Митька с удивлением обнаружил, что всадник, которого он преследовал, оказался не офицером, а молодой и очень красивой девушкой.
— Нашла… Никто мне не верил, а я нашла, — всхлипывая, шептала она, обнимая отца. — Все говорили — война, тайга, тебя убьют… а я нашла.
— Опять мое ружье ухватил. — Бородатый мужичонка вырвал у Митьки винтовку. — Другой раз пришибу! Погнался за офицером… — Он презрительно хихикнул.
Но Митька даже не обращал на него внимания, обалдело смотрел на Тасю.
Смелков отстранил от себя дочь.
— А теперь изволь объяснить, зачем ты здесь? Что это за вольность?
— Отец, ты поступил со мной бесчестно, — обиженно сказала Тася.
— Я? — удивился Смелков.
— Да. Ты мне обещал, когда исполнится девятнадцать, возьмешь меня в экспедицию.
— Обещал… Но, кроме обещаний, есть еще и обстоятельства… Как ты меня нашла?
— Ты оставил маме адрес, в письме… Поспихино…
— Чтобы знали, куда писать, — нахмурился Смелков.
— Писать? — засмеялась Тася. — Разве почта существует? Какая теперь почта?! Писать!.. — Тася лукаво улыбнулась. — Вот я и приехала.
— И мать тебя отпустила?
— Нет, конечно. Но я оставила ей записку. Чтобы не беспокоилась. И адрес…
— Адрес. — Смелков и хотел бы и не мог рассердиться на дочь, в сущности он был рад ее появлению. — Ну авантюристка, ну негодяйка! Просто мазурик какой-то! — Он строго посмотрел на нее, но Тася счастливо улыбалась, и он сам невольно рассмеялся и обнял ее.
А Тася, увидев Митьку, засмеялась.
— А… этот мальчик меня едва не подстрелил.
Митька был смущен.
— Меня зовут Тася, — Девушка протянула ему руку.
— Ольшевец, — хмуро пробормотал Митька и, обтерев руку о штаны, протянул Тасе. — Митя.
Арсен из окна наблюдал за этой сценой, когда в комнату вошел Суббота, а за ним застенчиво улыбающийся Силантий, аккуратно прибранный с подстриженной, гладко расчесанной бородой.
— Отыскал я вам старателя, товарищ Кобакидзе, — сказал Суббота. — С лотка дробинки не уронит, сызмальства ходил золоть мыть.
Арсен пристально взглянул на Силантия, на кровавый подтек под глазом.
Суббота перехватил его взгляд.
— Не подумайте худого, — усмехнулся он. — С недобрыми людьми повстречался — четверо против одного, случается…
— Вы… ручаетесь за него? — спросил Арсен у Субботы.
— Отчего ж не ручаться… Ручаемся, — ответил Суббота.
— Нам еще вьючные седла нужны, товарищ Суббота, — сказал Арсен.
— А где их взять? — нахмурился Суббота.
— А где муку брали, там и седла возьмите, — прищурился Арсен.
— Однако… — покачал головой Суббота.
— Не пойду я на золото. Не пойду! — чуть не плача, повторял Митька, стоя перед Федякиным. — Я в отряд воевать пошел… У меня отец… на золоте… пропал. Не пойду!
Федякин сочувственно поглядел на Митьку.
— Некого, кроме тебя, послать, Митяй. Ты с отцом на Ардыбаш ходил… Тайгу понимаешь.
— Все одно не пойду, — упрямо повторял Митька. — Сами сказывали, при коммунизме никакого золота не надо!
Смелков улыбался.
— Из Петрограда приказ. От самого Совнаркома. — Федякин кивнул на Смелкова.
— На золото у буржуев за границей машины будем покупать, товарищ Ольшевец, — сказал Арсен.
Тася подошла к отцу.
— Ты возьмешь этого мальчика проводником? — спросила Тася. — Не боишься?
— Командир говорит, что он знает эти места. Да и выбора у нас нет.
Митька вызывающе посмотрел на Тасю.
— Ружье дадите? — спросил он у Федякина.
Командир подошел к стоящему рядом знакомому уже нам партизану с седой бородкой и, взяв у него винтовку, протянул Митьке.
Митька победоносно посмотрел на того и, вскинув винтовку, открыл затвор.
— А патроны?
Партизаны засмеялись.
В стороне, свесив ноги с телеги, Куманин, окруженный несколькими бойцами из отряда Федякина, польщенный интересом к нему, человеку из Петрограда, не мог устоять перед возможностью поразить доверчивых слушателей одной из своих баек.
— Да… А княгиня и говорит мне своим красивым голосом, — рассказывал он серьезно и доверительно. — Вы, Алексей Федорович, жизнь мне спасли, и теперь я, говорит, ваша любовь навеки.
— Княгиня? — покачал головой бородатый боец, — настоящая?
— Ну… Самая что ни есть настоящая! Голубых кровей, вся тоненькая из себя, голосок ангельский, на меня смотрит, ну просто как на господа бога. Вы говорит, Алексей Федорович, не сумлевайтесь, езжайте по своим революционным делам, только знайте, что здесь, в Петрограде, есть сердце, которое бьется только для вас!
— Не дождется, — скептически проговорил один из бойцов, — баба, она и есть баба…
— То баба… А то княгиня, — возразил другой. — Воспитанье у них сызмальства такое — коль слово дадено, помри, а сполни!
— Кончай травить, Куманин, — услышал он голос подошедшего к нему Арсена. — Собираться надо.
— Прощевайте, бойцы! — кивнул слушателям Куманин и спрыгнув с телеги, последовал за Арсеном.
Митька с винтовкой в руках с завистью глядел, как на конях, пешком, а кое-кто и на телегах уходили партизаны со двора Ефима Субботы. Уходили с песней — старой солдатской песней. Митьке помахал рукой Серега Худяков. Митька кивнул ему сдержанно.
К Арсену подъехал Федякин. Он кивнул на четырех лошадей, привязанных к коновязи.
— Четыре? — прищурился Арсен и показал Федякину палец.
— Еще? — понял его Федякин. — Креста на тебе нет.
— Креста нет, — согласился Арсен.
— Я тебе все, что мог, отдал. Бойцов, смешно сказать, на телеги посадил… Держи пять! — засмеялся Федякин и протянул Арсену руку.
Арсен пожал ему руку и благодарно кивнул — дескать, спасибо, все понимаю.
— Если что случится, посылай Митьку. Он нас найдет! — сказал на прощанье Федякин и поспешил за отрядом.
На рассвете экспедиция Смелкова готовилась к выходу. Навьюченные лошади стояли у ворот. Обтянутые брезентом вьючные ящики были надежно прилажены к крупам лошадей.
— Ну, с богом! — сказал Смелков.
— Ни пуха ни пера, — улыбнулся Суббота.
— К черту, к черту! — засмеялась Тася.
— Мы лично, — весело сказал Куманин, — ни в бога, ни в черта не верим, мы лично мировую революцию уважаем…
Куманин вскинул ружье и выстрелил в воздух.
Лошади вздрогнули.
— Прощальный салют, — широко улыбнулся Куманин и осторожно покосился на Арсена.
Тот только покачал головой.
Когда экспедиция скрылась за воротами, к Субботе и стоявшей рядом с ним Марфе подошел Харитон.
— Не пойму, Ефим, — сказал Харитон, — зачем ты им Силантия подсунул?..
— Старателя они искали, промывщика, — спокойно объяснил Суббота.
— Вот бы меня и послал, — с обидой сказал Харитон.
— Им работник нужен, — усмехнулся Суббота.
— Силантий им наработает, — проворчал Харитон. — Федор Ольшевец ему доверился. Где он, Федор?
— Не наше это дело, Харитон. Что там было, чего не было, мы того не знаем. А старатель он справный. К тому же в беду попал, грех человеку не помочь.
— Тебя послушаешь, все люди справные, один я никудышный. — Харитон в сердцах махнул рукой и поплелся к дому.
Марфа перекрестилась.
— Как бы беды не случилось, — прошептала она.
— Все мы под богом ходим, — покачал головой Суббота и вслед за Марфой перекрестился.
Караван экспедиции пробирался по узкой тропе, идущей по склону пологой каменной горы. Впереди шли Силантий и Митька.
— Чего волком на меня смотришь, — покосился на Митьку Силантий и доверительно, наклонясь к мальчику, сказал: — Я к Дуне допрежь твоего отца сватался… Ты б моим сыном мог быть…
Митька шел, не глядя на Силантия.
— Не пошла бы она за тебя, — сказал он хмуро.
— То-то и есть, что не пошла, — вздохнул тяжело Силантий. — Я, может, с того… бобылем и остался.
— И не пойдет! — оборвал его Митька.
Он взглянул на крутую осыпь, по которой скатывались мелкие камешки.
— Зря ты здесь повел. Дорога тут никудышная.
На выступе скалы стоял горный козел. Куманин залюбовался неподвижным, будто высеченным из камня, животным и вдруг вскинул винтовку, выстрелил в воздух. Козел вздрогнул и, перемахнув через расселину, скрылся.
— Нельзя здесь стрелять! — крикнул Митька, и тут же, разбуженные выстрелом, на дорогу посыпались камни.
Передняя лошадь испуганно шарахнулась в сторону и, сорвавшись с тропы, потянула за собой всю связку.
— Чомбур! Чомбур режь! — крикнул Силантий.
Смелков и Арсен бросились удерживать соскальзывающих с тропы лошадей, но лошади сползали все ближе и ближе к краю обрыва. Силантий вытащил нож и резким движением перерезал веревку, связывавшую упавшую лошадь с остальными. Связка была спасена. Только передняя лошадь покатилась вниз. Митька бросился за ней. Зацепившись вьюками за кустарник, лошадь лежала у самого края каменной стены.
Когда лошадь, дрожащую, с поцарапанными боками, втащили на тропу, Митька зло поглядел на Силантия.
— Говорил я тебе?! Нельзя было этой дорогой, опасно, — сказал он.
— Зато ближе, — заметил Силантий и набросился на Куманина. — А ты чего без толку палишь? Не видишь, что ли, осыпи?!
— Обратно идти надо, — сказал Митька. — Мимо нашего дома.
— По маменьке соскучился, — бросил Силантий насмешливо.
— Я верную дорогу указываю, — обиделся Митька.
— Думаю, товарищ Ольшевец прав, — сказал Арсен. — Лучше потерять два дня, но сохранить лошадей, да и людей… — Он обернулся к Куманину и спокойно добавил: — А вам, товарищ Куманин, когда мы вернемся в Питер, придется отсидеть еще десять суток за… — Арсен подумал и заключил: — За необдуманное расходование боеприпасов.
К Митькиному дому экспедиция добралась еще засветло.
— Я лошадьми займусь, а вы устраивайтесь, — сказал Силантий и вместе с Куманиным стал освобождать лошадей от вьюков.
Митька, Смелков и Тася направились к дому. Низенькая дверь скрипнула и отворилась. Митька увидел мать.
— Явился наконец… — не то сердито, не то ласково проворчала Дуня. — Где тебя черт носит, партизана?!
— Я, маманя, людей привел… переночевать.
Дуня с интересом взглянула на Смелкова и Арсена, улыбнулась Тасе.
— Ну что же, заходите. Добро пожаловать!
Первым, нагнувшись, в избу вошел Смелков. На широкой лавке возле печи сидел, укрывшись изодранной в клочья офицерской шинелью, уже знакомый нам светловолосый, недавний спутник Силантия. При виде Смелкова он слегка приподнялся.
— Смелков, — представился Аркадий Николаевич. — А это моя дочь Анастасия.
Светловолосый ответил не сразу.
— Зимин, Кирилл Петрович, — назвался он и, увидев вошедшего вслед за Смелковым Митьку, улыбнулся. — Домой вернулся?
— Не. Я по службе…
Зимин посмотрел в окно.
— Кто это там… с лошадьми? — спросил он тихо и, прежде чем Митька ответил, Зимин бросился к ружью, стоявшему у стены, и выбежал из избушки.
— Силантий! — крикнул он. — Стой!
Увидев Зимина, Силантий замер, затем, прикрываясь вьючным ящиком, отступил, спрятавшись за лошадь.
— Выходи, Силантий! — приказал Зимин, поднимая ружье.
— Что вы делаете? — крикнул Смелков. — Это наш рабочий.
Силантий бросил ящик и, метнувшись в сторону, вскочил на неоседланного Агата.
Зимин выстрелил.
Агат рванулся, и Силантий скрылся за деревьями.
Зимин выстрелил еще и еще раз, потом бросил ружье и, пошатнувшись, прислонился к стене. Митька удивленно посмотрел на мать.
— Силантий… отца твоего сгубил, — сказала Дуня. — И Петровича стрелял…
— А сказывал, будто… похоронил?
— Похоронил, — кивнула Дуня. — Сам загубил, сам и похоронил.
Все молча смотрели в лесную чащобу, туда, где скрылся Силантий.
А Митька вспомнил тот уже далекий день, когда перекрестились пути его отца, Федора Ольшевца и Зимина, когда завязался тот узел, который развязался с гибелью отца.
Митька впервые попал в губернский город. Все здесь было для него удивительно — и дома каменные, стоявшие тесно прижавшись друг к другу, и пролетки на дутых шипах с закрывающимся верхом, и квадратные плиты тротуаров рядом с булыжной мостовой.
Огромный — косая сажень в плечах — швейцар с галунами широко распахивал стеклянную дверь перед богато одетыми посетителями ресторана «Корсо». Одна за другой подлетали пролетки. Элегантные мужчины картинно протягивали руки нарядным дамам, помогая им сойти на тротуар, и исчезали за сверкающими стеклами дверей.
Заметив Федора и Митьку, швейцар легонько подтолкнул Федора.
— Нечего тут глаза пялить… Ходи, ходи отсюда.
— Ты рукам воли не давай, — рассердился Федор. — Мне господина Ружанского повидать надо.
— Я Ружанский, — услышал Митька за спиной и увидел человека, соскочившего с пролетки. — Эти господа со мной, — небрежно сказал он швейцару.
Швейцар недовольно открыл дверь.
— Господа… — проворчал он вслед.
В отдельном кабинете было сказочно прекрасно. Зеркальные стены, большой медведь, стоявший в углу, держал в передних лапах медный поднос, с потолка свисала хрустальная люстра, отсвечивающая всеми цветами радуги. Стол был заставлен разнообразным угощением, таким, какого Митька и в жизни не видывал.
— Так вот, Ольшевец, поведешь меня на Ардыбаш, — говорил Ружанский. — Если мои сведения подтвердятся, на следующий год соберем артель. Станешь богатым человеком, Ольшевец, я тебе обещаю. — Ружанский обернулся к Митьке и подвинул к нему блюдо с ананасом. — Угощайся.
— На Ардыбаш я вас поведу, чего ж не повести. Бывали мы там с сыном, — Федор похлопал Митьку по плечу. — Однако золотишком там не пахнет. Сказки это все про Дарьино золото. Однако путь дальний. Третьего прихватить надо бы.
— Есть кто надежный?
— Как не быть… Дружок мой, Силантием звать. Человек верный.
Дверь кабинета распахнулась, на пороге появились жандармы.
— Ваши документы! — обратился один из них к Ружанскому.
— Что это значит, господа? — брезгливо сказал Ружанский. — Какое вы имеете право? Впрочем, вот мой паспорт.
Жандарм взял паспорт и раскрыл его.
— Паспорт не ваш. Вы бежали с каторги. Ваша настоящая фамилия Зимин. Вы бывший артиллерийский офицер, приговоренный к десяти годам каторги за покушение на своего командира. Вы арестованы! Извольте следовать за мной!
Ружанский улыбнулся.
— Это какое-то недоразумение. Разумеется, я готов следовать за вами… Только сначала… — Ружанский сунул руку в карман.
И прежде чем Митька успел сообразить, что происходит, раздались один за другим четыре выстрела — люстра погасла, и в кабинете стало темно.
— Патрикеев, к окну! — крикнул жандарм и распахнул дверь. Свет из большого зала осветил номер. Портьера на окне была отодвинута, окно распахнуто…
Федор бросился к окну.
— В окно выпрыгнул, — крикнул Федор жандармам. — Сюда, ваше благородие. Вона, в те ворота вбежал.
Патрикеев выпрыгнул в окно, старший жандарм скомандовал «за мной» и выбежал из номера. Когда номер опустел, Федор приоткрыл другую портьеру, и оттуда появился Ружанский.
Ружанский пожал руку Федору.
— Спасибо. Жди меня в Поспихине.
Зимин подмигнул Митьке и выглянул в окно. Осмотревшись, он вскочил на подоконник и спрыгнул вниз. Митька с восхищением смотрел ему вслед.