— Ваша преданность? — Маркиз задумчиво посмотрел на Тараканова, потом подошел к двери и вытащил шпагу, торчавшую в деревянной переборке. Он несколько раз взмахнул шпагой, рассекая воздух, и наконец глухо, не оборачиваясь к Тараканову, сказал: — Хорошо. Я помогу вам переправить коллекцию через границу. Вы правы, я действительно многим обязан князю. И я не хочу, чтобы эти сокровища были разграблены… — И, обернувшись, добавил: — Или попали в ваши руки.
Тараканов улыбнулся.
— Вы не доверяете мне. Что ж, это ваше право. Со временем вы сами убедитесь, что я не обманываю ни вас, ни князя.
Маркиз поклонился.
— А этот ваш мальчуган… он нам пригодится, — сказал Тараканов. — Это очень хорошо, что у вас есть мальчуган.
На узорных воротах Знаменского имения князя Тихвинского висел большой амбарный замок. Калитка была тоже закрыта. Маркиз подсадил Кешку, и тот проворно перебрался через ограду.
— Отодвинь щеколду, — сказал Тараканов.
Тяжелая заржавленная щеколда не открывалась.
— Камнем стукни, — посоветовал Маркиз.
Кешка нашел камень и стукнул по щеколде. Щеколда подалась. С резким скрипом открылась калитка. Когда все трое вошли, Тараканов прикрыл калитку и задвинул щеколду. К опустевшему барскому дому вела широкая липовая аллея, заросшая травой. Поднявшись на парадное крыльцо, Тараканов достал ключ и открыл дверь. Из просторного вестибюля два полукруглых марша мраморной лестницы вели на второй этаж.
В парадных комнатах было полутемно. Свет едва проникал через закрытые ставни. На стенах не было картин, исчезли ковры, гобелены и мебель…
Тараканов остановился возле камина, на котором когда-то стояли часы со всадником. А Кешка подошел к зеркалу, покрытому густым слоем пыли. Он стал водить пальцам по стеклу и в луче пробивающегося из-за прикрытых ставен света постепенно появился причудливый контур сказочного коня с узкой длинной шеей, с вьющейся по ветру гривой… Маркиз подошел к зеркалу и нарисовал на Кешкином коне всадника в широкополой шляпе. Кешка засмеялся.
— А ну-ка поди сюда, — окликнул его Тараканов и, указав на камин, сказал: — Полезай.
— Не полезу! — заупрямился Кешка.
— А я тебе говорю — полезай! — вспылил Тараканов.
— С чего это я в печку полезу? — Кешка посмотрел на Маркиза.
— Зачем ему лезть в камин?
— Скажите ему, чтобы лез в камин, я объясню, что делать.
Маркиз кивнул Кешке, и тот скрылся за каминной решеткой.
— Нащупай колесико. Сбоку. Нашел?
— Нашел.
— Поверни налево.
— Не крутится.
— А ты посильнее!
Тараканов прислушался к едва уловимому скрипу, доносившемуся из камина. И вдруг камин слегка вздрогнул и медленно стал поворачиваться, открывая тайник…
— Черт побери! — засмеялся Маркиз. — Надежное местечко!
Камин, повернувшись, открыл проход в темную комнату.
Тараканов нащупал в темноте фонарь, зажег его и осветил узкую комнату. Комната была пуста.
Кешка нагнулся и поднял с пола разбитую фарфоровую статуэтку.
— Что ты там нашел? — спросил Маркиз.
Он взял у Тараканова фонарь и осветил голубую фарфоровую фигуру коня с отбитым крылом.
— Лошадка… С крылами, — сказал Кешка.
— Это Пегас. Крылатый конь вдохновения, — сказал Маркиз.
В дрожащем свете фонаря Пегас казался сказочно-прекрасным. Его глаза диковато смотрели на Кешку, а сохранившееся крыло, казалось, вздрагивало и трепетало.
— Где же ваши… ящики? — спросил Маркиз у Тараканова.
Тараканов вырвал из рук Кешки Пегаса и со злостью швырнул его на пол. Конь разлетелся вдребезги.
— При чем же тут этот… несчастный Пегас? — усмехнулся Маркиз.
К воротам имения тем временем подъехал удивительный кортеж. Впереди, на извозчике, рядом с молодой красивой дамой в пудреном парике сидел разбитной парень в кожаной тужурке, с мотоциклетными очками, поднятыми на лоб. За извозчиком ехал ломовик с ящиками и полосатой сторожевой будкой. За ломовиком следовала телега с гусарами и гренадером в высокой шапке, а еще дальше шесть лошадей, запряженных цугом, тащили золоченую карету, в которой какие-то молодые люди распевали «Яблочко». Кортеж остановился около ворот, парень с мотоциклетными очками соскочил с пролетки и, открыв амбарный замок, распахнул ворота. Вся процессия с шумом подкатила к барскому особняку.
Перепачканный сажей Кешка выбрался из камина, снова закрывшего вход в тайник, в ту минуту, когда снизу послышался шум.
— Кто это? — встревожился Тараканов. — Что там за люди?
Маркиз подтолкнул Кешку за плечи.
— Ну-ка, отец Иннокентий, сбегай, узнай, что там происходит.
Возле парадного подъезда заканчивались приготовления к киносъемке.
Возле полосатой будки прохаживался гренадер со старинным ружьем, у лестницы стояла карета, в которой сидела красавица в пудреном парике, на высоких козлах восседал ливрейный кучер в треуголке, а в открытой автомашине рядом с оператором и кинокамерой стоял наголо обритый режиссер в клетчатой курточке с накладными карманами. Приложив рупор ко рту, он кричал:
— Приготовились!.. Поехала карета! Камера!
Оператор завертел ручку. Гренадер сделал «на краул». Дама, приложив к глазам лорнет, кокетливо выглянула из-за занавесок кареты.
— Стоп! — закричал режиссер. — Где грумы? Не вижу грумов! Боржомский, где грумы?!
Парень в мотоциклетных очках бросился к режиссеру.
— Какие грумы, Яков Николаевич? В сценарии грумов нет.
— А голова у вас на плечах есть?! — кричал режиссер. — Парадный выезд, шестерка цугом, ливрейный кучер, а кто на запятках? Я вас спрашиваю, кто на запятках?!
— На запятках? Пожалуйста, Яков Николаевич, я сам встану на запятки…
— Мне нужны грумы или хотя бы… негритенок!
— А где я возьму вам негритенка?! Мы с вами не в Африке, Яков Николаевич.
— Вы уволены, Боржомский. Съемка отменяется, — неожиданно спокойно сказал режиссер и стал раскуривать погасшую на ветру трубку.
Именно в этот момент парадная дверь приоткрылась и из нее выглянула удивленная физиономия Кешки.
— Съемка продолжается! — снова закричал Яков Николаевич. — Я нашел вам грума, Боржомский. Берите этого мальчишку, и чтоб через пять минут на запятках был негритенок!
Маркиз через щель в ставнях увидел, как Боржомский схватил Кешку за рукав и потащил к костюмерше, стоявшей на подводе у раскрытого ящика с костюмами.
— Пойдемте, Илья Спиридонович, нам тут делать больше нечего. Полюбопытствуем, как снимают кино.
— Стоит ли рисковать? — спросил Тараканов.
— Не бойтесь, — ответил Маркиз. — Кроме съемки, их сейчас ничего не интересует.
Когда Тараканов и Маркиз вышли на парадное крыльцо, режиссер сразу же обратил внимание на элегантную фигуру Маркиза.
— Хорошо стоишь! — крикнул ему режиссер. — Так и оставайся. Наденьте на него камзол! А вы, — крикнул он Тараканову, — будете открывать дверцы кареты!
— А по какому, простите, праву… — начал было Тараканов.
— Не спорьте, Илья Спиридонович, — остановил его Маркиз. — Отдадим несколько минут нашей жизни «Великому Немому»!
Рассуждать было поздно — на них уже надевали цветные камзолы и пудреные парики.
— Съемка! — закричал режиссер. — Поехала карета! Камера!
Карета тронулась. Кешка с вымазанной черной краской физиономией в непомерно большом камзоле и в парике, с растерянным видом трясся на запятках. Когда карета остановилась, Тараканов, бессмысленно улыбаясь, распахнул дверцы, красавица медленно и величественно поднялась по ступеням, и Маркиз застыл в изящном поклоне.
Когда съемка закончилась, режиссер подозвал к себе Кешку и сказал:
— В понедельник приходи на кинофабрику. Я начинаю снимать новую фильму «Гуттаперчевый мальчик». Будешь играть роль! А пока держи!
Он достал из сумки, лежащей на сиденье, буханку хлеба и отдал ее Кешке.
Автомобиль загудел и тронулся вслед за шумным кортежем, покидавшем имение.
— Это что, гонорар? — спросил Кешу Маркиз, показывая на буханку.
— Не… хлеб… — улыбнулся Кешка, махнув на прощание рукой режиссеру.
— Ну что ж, Илья Спиридонович, — усмехнулся Маркиз. — Вас кто-то опередил?
— Отвратительный у вас характер, — поморщился Тараканов. — Только вы напрасно злорадствуете… Еще не все потеряно, Шиловский. Для начала мы поместим вашего мальчугана в детский дом имени Парижской коммуны.
Когда к имению подъехала пролетка и из нее вышли Макар и Петровых, шумные кинодеятели были уже далеко, а Маркиз, Тараканов и Кешка уныло брели к станции, каждый погруженный в собственные мысли.
Петровых, в старом бушлате, надетом на косоворотку, в картузе, сменившем матросскую бескозырку, утратил свой грозный вид и даже ростом стал вроде бы поменьше. Остановившись на крыльце черного хода, Петровых, щурясь от яркого солнечного света, закурил папиросу.
Здесь за городом еще виднелись островки почерневшего снега, а с крыш, из водосточных труб стекала вода.
— Тут на крыльце у меня круглосуточный пост был. И у парадного хода часовой стоял, — рассказывал он Макару. — Дом после пропажи прочесали, можно сказать, насквозь и даже глубже. Нет тут коллекции, точно — нет, можешь мне поверить.
Они вместе обошли вокруг дома, вышли к парадному крыльцу, где всего час назад разыгрывалась сцена из старинной роскошной жизни.
Макар открыл дверь и вошел в вестибюль.
— Вот по этой лестнице аккурат ящики и таскали… — объяснял Петровых, поднимаясь по лестнице. — Гляди-ка, перила поломанные… Мы и поломали, язвия его дери…
— Чердак обыскивали? — спросил Макар.
Глаза его смотрели на Петровых строго и недоверчиво.
— Обыскивали, — пожал плечами Петровых.
— Стены простукивали? Подвалы осматривали?
— Вроде простукивали, — снова повторил Петровых.
— Вроде, — передразнил Макар. — Здесь должны быть ящики! Больше им быть негде! — с завидной уверенностью сказал он и решительно направился на чердак.
Через два часа мрачный, перепачканный, весь в пыли и паутине, с продранным локтем, Макар бродил по пустынному дому уже без прежней уверенности. Нигде не было даже следов, способных натолкнуть его на какие-либо предположения.
Петровых сочувственно поглядывал на Макара и тяжело вздыхал.
— Митрича, плотника… допрашивал? — спросил Петровых, когда они наконец уселись покурить на подоконнике в зале второго этажа.
— Митрича… нет.
— Возьми его в оборот. Он ящики сколачивал, может, чего и знает.
— Нету Митрича, — вздохнул Макар.
— Как так нету?
— Кокнули Митрича.
— Наши?
— Нет.
— Белые?
— Нет.
— А кто же?
— Бандиты.
— А старуху княгиню видел?
— Нет. В прошлом году умерла от тифа.
Петровых почесал затылок.
— А Тараканова… допрашивал?
— Нет, — вздохнул Макар. — Пропал Тараканов. Исчез. Будто сквозь землю провалился…
— Шутка сказать… Три года прошло… Ищи ветра в поле.
Макар еще раз оглядел стены, обитые вишневым шелком, с большими темными прямоугольниками на тех местах, где когда-то висели картины.
— Нечего здесь делать, — сказал он сокрушенно. — Пошли.
Решительно натянув кепку, он направился к выходу. И вдруг, проходя по залу, он остановился. Возле большого камина на затянутом пылью паркете виднелась какая-то свежая, едва заметная полоса. Эта дугообразная полоса как бы от раскрывавшейся двери возле камина была непонятна и неестественна.
Макар внимательно осмотрел пол. На паркете виднелись следы ног. Их было много, и разобраться в них было почти невозможно, хотя Макар, как ему казалось, узнал следы собственных сапог и матросских ботинок своего спутника — они проходили здесь, наверно, раз десять. Но дугообразная полоса никак не могла быть объяснена их собственным присутствием. Макар провел ладонью по мраморной поверхности камина, ощупал ребра, нагнулся, заглядывая в печное отверстие.
— Ты чего увидел, а? — спросил Петровых.
Макар вскочил и выбежал из комнаты. Потом вернулся с большой кувалдой и ломом и, задыхаясь от волнения, сказал:
— За камином тайник. Факт.
Он забрался на каменную решетку и стал ломом дробить кирпич. Кирпич не поддавался.
— Ну-ка я попробую. — Взяв кувалду, Петровых сменил Макара.
Макар ликовал — он предвкушал победу. И действительно, вскоре ему с Петровых удалось пробить такое отверстие, через которое Макар проник в тайник.
Но и его, как и Тараканова, ожидало разочарование.
— Пусто? — спросил Петровых.
— Пусто, да не совсем. — Макар протянул Петровых осколок Пегаса. — Коллекция была здесь. Обвели тебя вокруг пальца как маленького, Петровых!
Шведский коллекционер Ивар Свенсен завтракал в номере парижской гостиницы «Мажестик», когда его секретарь доложил о приходе посетителя.
— Вас хочет видеть князь Тихвинский.
Свенсен, высокий, нестарый еще человек с поседевшими слегка висками, нахмурился:
— Я не могу его принять. Я занят…
— Господин Свенсен, рано или поздно вам придется встретиться с князем, лучше не откладывать.
Нильс вышел, а Свенсен подошел к мольберту, на котором стояла картина Пинтуриккио «Мальчик в голубом» и накинул на нее кусок материи.
— Ну что ж, Нильс, вы, пожалуй, правы. Пригласите его.
Вошел Тихвинский. Это был несколько располневший, но подвижный человек среднего роста, с чуть насмешливым выражением глаз.
— Господин Свенсен, — сказал князь, поклонившись. — Я весьма сожалею, что наше знакомство происходит при малоприятных для нас обоих обстоятельствах.
— Я тоже сожалею, — ответил Свенсен.
— Картина, которую вы приобрели у неизвестного лица, является моей собственностью. Вы крупный коллекционер, я не сомневаюсь, что в вашей библиотеке есть каталог моей коллекции, и, таким образом, вы, разумеется, отлично знаете, что приобретенная вами картина принадлежит мне.
— Принадлежала, — сухо сказал Свенсен.
— Принадлежит, — улыбаясь, сказал Тихвинский. — Цель моего визита состоит в том, чтобы заявить вам: я буду вынужден обратиться в суд с просьбой вернуть картину мне, как законному владельцу.
— Это ваше право, князь. Но вряд ли у вас что-либо выйдет.
— Поживем — увидим, господин Свенсен, — снова улыбнулся Тихвинский. — Но прежде чем уйти… я хотел бы взглянуть на картину. Простите мою сентиментальность, но я не видел ее несколько лет.
Свенсен подошел к мольберту и откинул драпировку.
Тихвинский приблизился к мольберту.
— Вы подновляли ее? — спросил он.
— Нет, — насторожился Свенсен.
— Странно, — сказал Тихвинский. — У меня такое впечатление, будто ее заново покрыли лаком.
Он взял в руки картину и осмотрел холст с тыльной стороны. Потом подошел с полотном к окну и, внимательно рассмотрев холст, снова поставил картину на мольберт.
— Я должен извиниться перед вами, господин Свенсен. Я не буду подавать в суд. Не буду потому, что эта картина не моя.
— Не ваша? — растерялся Свенсен.
— Не моя. И не Пинтуриккио!
— Не Пинтуриккио? Но ведь я консультировался со специалистами.
— На всех картинах моей коллекции на обратной стороне холста есть оттиск моего герба. Вам подсунули фальшивку. Превосходную, я бы даже сказал — талантливую… но подделку!
— Вы уверены в этом, князь?
— Да… Свой герб на подлинник я наносил собственноручно. Что касается этой копии, то я ее знаю. Она написана нашим петербургским художником Борисом Тамариным, можно сказать, гением своего дела. Не знаю, во что она вам обошлась, но могу вас утешить, господин Свенсен. Лет через сто талантливые подделки Тамарина, быть может, будут цениться немногим дешевле подлинников.
Витоль стоял у окна своего кабинета и смотрел, как на каменных плитах двора две девочки и свободный от дежурства молоденький милиционер играли в классы.
Макар докладывал о результате розыска.
— Картина похищения в целом представляется так. Люди, принимавшие участие в упаковке коллекции, в самый последний момент незаметно для Петровых подменили ящики. Ящики со всякой рухлядью прибыли в Петроград, а подлинная коллекция была спрятана сначала в имении, а потом перевезена в какое-то другое место.