В какой именно момент она изменилась, став такой, Лиза не знала, да и не хотела знать. Однако злость начала разгораться в ней ещё тогда, в Бресте, когда вслед за супругом на её глазах погибла и сестра. Штурм продолжался долго, и Лиза сражалась наравне с мужчинами, до последнего защищая Брест, а когда немцы всё-таки взяли крепость, успела укрыться вместе с Лидой в подвале одного из уцелевших домов. Уходить вместе с другими женщинами и детьми она просто отказалась.
– Я не буду позорно бежать, – заявила она, глядя в глаза командиру. – Я не пойду добровольно к ним. Чтобы меня пленить, им сперва придётся меня убить.
– Отчаянная ты деваха, – вздохнул командир. – Только все мы тут смертники, и выбора жить или умереть у нас нет.
Лиза решительно передёрнула затвор винтовки. В зелёных глазах полыхнул огонь.
– Зато есть выбор, как умереть: трусливо, в плену, или как настоящий солдат.
Он тяжело похлопал её по плечу и, повернувшись к солдатам, обвёл их усталым взглядом из-под густых чёрных бровей.
– Держать оборону до последнего. Это приказ.
Они расположились в разрушенных взрывами казармах. Боеспособных солдат оставалось всего шестеро, ещё четырнадцать были ранены. Остальные погибли. Ребята подтащили к окну пулемёт, заправили последнюю ленту на двести пятьдесят патронов и затаились. Лиза зажмурилась на мгновение. В голове обрывками тумана ползали смазанные мысли: господи, не дай умереть, защити, помоги.
Она никогда не верила в бога, но сейчас просто не знала, на кого надеяться и кого просить о помощи. Первые несколько дней их маленький отряд ещё ждал подкрепления, верил, что вот-вот им на подмогу отправят авиацию, артиллерию или танкистов, безостановочно посылали радиозапросы в главный штаб. «Я крепость, жду подкрепления! Я крепость, жду подкрепления!» Но там молчали, будто каждый запрос уходил в вязкую, как трясина, тишину. Воды не было, еды тоже, и они держались из последних сил, но все, как один, знали: сдаваться нельзя. Нельзя выходить с поднятыми руками. И пусть крепость и окружена со всех сторон, они несмотря ни на что верили, что подмога уже в пути.
Лиза сжала ствол винтовки так, что побелели костяшки пальцев, и глубоко втянула носом воздух. Командир прав: все они тут смертники.
Сперва в крепость вошли танки, за ними с автоматами наперевес шли солдаты. Холёные, в новой без каких-либо дыр форме, с полными воды фляжками на поясах. Лиза подобралась к окну и прицелилась. Отдача больно ударила в плечо, заставив отшатнуться назад. Она перезарядила винтовку и снова выстрелила. Перезарядила, выстрелила. Перезарядила, выстрелила. Рядом с шипением строчил пулемёт.
К окнам подполз один из раненых и дёрнул Лизу за юбку. Она вздрогнула и обернулась. Он протягивал ей гранату-«лимонку» на раскрытой ладони и улыбался растрескавшимися губами. По лицу градом струился пот и смешивался в потёками высохшей бордовой крови.
– На, сестрёнка, – прошептал он. – Если что… войдут сюда… ты нас не жалей. Права ты, лучше так, чем в плен…
Немецкие пули со свистом били по стенам, и на пол сыпалась мелкая кирпичная крошка. Лиза взяла гранату, перебежала, пригнувшись, на другую позицию – тут её могло зацепить рикошетом – и снова прицелилась. Бабах! – и очередной немец свалился на брусчатку, подмяв своим телом пробивающуюся сквозь стыки сорную траву.
– Толково шмаляешь! – выкрикнул пулемётчик. – Прямо точно по цели, без промаха!
Лиза гордо вскинула голову.
– Я дочь полковника Строкина.
Когда-то, когда Лиза была маленькой, она хвасталась подружкам и мальчишкам из класса, что умеет стрелять из настоящего автомата. Никто ей, конечно, не верил, а они с отцом продолжали заниматься стрельбой, рукопашным боем, учили правила маскировки на местности. Лиза не знала, зачем ей это нужно, но учиться было интересно – отца она обожала, он всегда был для неё непререкаемым авторитетом и любое, даже неинтересное занятие с ним принимала на «ура». Она научилась ездить верхом, владеть саблей, штыком и палашом, и отлично разбиралась в устройстве любого огнестрельного оружия, даже могла собрать и разобрать автомат с завязанными глазами. В общем, была самым настоящим солдатом.
А ещё отец научил её не сдаваться. Он воспитал в старшей дочери такие стойкость и силу духа, каким мог позавидовать любой бывалый вояка, а упрямый своевольный характер сделал эту стойкость непоколебимой и прочной. Лиза была хрупкой, мечтательной девушкой с железным характером и неистребимым желанием жить.
В детстве ей много раз доводилось слышать рассказы отца о войнах, в которых он участвовал. Лиза иногда пыталась представить себе войну. Но сейчас она понимала, что никогда на самом деле не представляла её себе. Не представляла, что она может ворваться в твой маленький уютный мирок огненным ураганом и одним махом уничтожить всё, что было, превратив в пепел. Не представляла её именно вот такой, простой и страшной, что однажды придётся взглянуть ей в лицо – окровавленное, с чёрными провалами глазниц и оскалившимся ртом.
Лида с визгом жалась к выщербленной стене, свернувшись калачиком и прикрывая голову руками. Лиза крепко сцепила зубы и смачно, совсем не по-девчоночьи выругалась. Прямо на неё шёл молоденький немец в съезжающей на глаза каске. Он держал в руке «колотушку» – гранату с деревянной рукоятью, ещё несколько таких же были заткнуты за ремень. Лиза перезарядила винтовку и мысленно подсчитала оставшиеся патроны – меньше двух десятков штук.
Немец отвинтил крышку на рукоятке, дёрнул за выпавшее кольцо и широко размахнулся, но кинуть гранату не успел. Лиза метко уложила его лицом вниз, и в тот же момент граната разорвалась на десятки осколков. Вверх на короткий миг взметнулось яркое пламя, швырнуло в воздух сноп чёрного дыма и осело, рассыпавшись по земле маленькими всполохами.
– Урод! – сквозь зубы процедила Лиза.
С другой стороны казарм, у чёрного входа, послышались немецкие голоса и быстрый топот ног. Пулемёт дёрнулся, выплюнул последний патрон и тихо зашипел.
– Всё, – выдохнул пулемётчик и тяжело привалился спиной к стене. Из-под разорванной штанины выглядывала рана, пропитанная кровью ткань впечаталась в тело. Он поморщился, стащил с головы пилотку и вытер ею лицо.
Не долго думая, Лиза вскочила и схватила сестру в охапку. Та тряслась, как ветка осины, и смотрела на неё затравленным испуганным взглядом. Лиза решительно подтолкнула её к коридору, что вёл в подвалы, но она не двинулась с места. Большие карие глаза подёрнулись слезами.
– Иди! – грозно крикнула Лиза. – Быстро!
Лида замотала головой.
– Я не пойду. Я боюсь.
– Идите обе, – тихо сказал командир. – Патронов нет. Защищаться нам нечем. Не хватало ещё, чтобы и бабы вместе с нами наравне на смерть шли. – И, видя, что Лиза колеблется, строго добавил: – Это приказ.
Она двумя широкими шагами преодолела разделявшее их расстояние и сунула в руки гранату, что отдал ей неизвестный боец, имени которого она так и не успела узнать. Тот тихо лежал на спине, будто в молитве сложив перед собой руки, и помутневшим взглядом смотрел в опалённый пламенем потолок.
Командир коротко кивнул, и они с Лидой устремились к подвалу, куда в первый день войны привёл их Вадим. Когда Лиза уже закрывала висящую на одной петле дверь, раздался мощный взрыв. На стенах с обсыпавшейся штукатуркой мелькнули неясные отблески и тут же погасли.
Вот и всё. Вот и не осталось никого в крепости, кто мог бы защитить её и выгнать врага прочь. Немцы теперь стали тут хозяевами. В душе заклокотала холодная ярость. Пусть так! Пусть они всё же вошли в крепость, пусть перебили всех её защитников! Но именно тут, у её стен, они отдали свой первый приказ об отступлении, и именно здесь они потеряли не меньше тысячи солдат. Крепость не далась им в руки просто так, без боя, и никогда, никогда она не будет сломлена и покорена!
Дверь распахнулась и ударилась о стену. На пороге стоял толстопузый немец.
– Майне дамен! – радостно воскликнул он и шагнул вперёд. – Вас махен зи хиа?(1)
Лиза спрятала сестру за своей спиной и, насупившись, глянула на немца. Тот осклабился в больше похожей на оскал улыбке и двинулся к ним, и она подняла винтовку, крепко прижав приклад к плечу. У неё оставался ещё один патрон, но выстрелить Лиза не успела – немец просто вышиб винтовку ударом ноги. Лида заверещала. Он схватил её за волосы и швырнул к двери, потом повернулся к Лизе и снова заулыбался. Его толстые пальцы потянулись к пряжке кожаного ремня.
– Вилльст ду мих?(2) – пропыхтел он и сгрёб её в объятия одной рукой, а другой принялся расстёгивать свои штаны.
Лиза что было сил пихнула его в толстый живот. Она была одета только в кружевную шёлковую сорочку на тоненьких бретельках, и потому всей кожей ощущала мерзкие прикосновения его толстых, как сардельки, пальцев. Её охватили отвращение и ярость. Она со всей возможной ненавистью, с гневным исступленным презрением плюнула ему в лицо. Он удивлённо уставился на неё, явно не ожидая такого поступка. Наверное, с его стороны это казалось сумасшествием – плюнуть в лицо захватчику, который может сделать с тобой всё, что угодно. Лизе же это казалось возмездием.
Он наотмашь ударил её по губам. Она упала на грязный мокрый пол, а немец резким движением вырвал из кобуры пистолет. Грохнул выстрел. Лида медленно обмякла и завалилась на бок, из дырки в переносице потекла густая чёрная кровь и закапала на клетчатую юбку. Лиза выдернула у немца из-за сапога длинный кинжал, вскочила на ноги и с размаху вогнала сверкающее остриё ему в горло. Он выпучил глаза и соскользнул на пол, цепляясь за подол её сорочки, у ног зароились красные точки. Пальцы разжались, и кинжал со звоном упал на бетонный пол. Лиза с ужасом посмотрела на свою дрожащую руку. Откуда у неё взялись силы на такой удар?..
Она отступила назад, не сводя с немца глаз. Тот корчился на полу, зажимая рукой рану на горле, и беззвучно шевелил мясистыми губами, будто хотел что-то сказать. Между пальцев брызгала короткими струями кровь, впитывалась в воротник серого мундира и расплывалась большим бесформенным пятном. И вдруг её охватило злорадство: гадостное, торжествующее, ликующее злорадство. Лиза никогда не доводилось испытывать такого чувства прежде. Она наступила босой ногой ему на лицо и вдавила пятку в глазницу, ощущая ступнёй тёплую липкую кровь.
– Никогда! – злорадно прошипела она. – Никогда, сволочь, понял?!
Когда ночь окутала крепость своим серебристым покрывалом, Лиза бесшумно выбралась из подвала, прихватив с собой немецкий МП-40. С потолка в лужу крови с тихим «бульк, бульк» капала вода, и Лиза долго неотрывно наблюдала за маленькими каплями, которые быстро растворялись в густой красной жидкости. Холод ползал по телу крупными мурашками, и она подтянула колени к груди. Чувства онемели, будто ей вкололи лошадиную дозу успокоительного. Она не чувствовала ровным счётом ничего, хоть нервы и натянулись тугой звенящей тетивой.
Раз у неё нет другого выбора, то она будет воевать.
Она отстреливала их по одному под покровом ночи. Выбирала офицеров: когда-то давно в одном из своих бесчисленных рассказов о войне отец упомянул, что убивать нужно в первую очередь их, потому что армия без командира существовать не может. Где нет командира, там царят паника и хаос. Умение передвигаться бесшумно помогало ей исчезать и появляться незаметно, да и ночь была верным союзником, готовым в любой момент сокрыть её в своём мягком мерцающем мраке.
Потом была долгая и трудная дорога через оккупированные территории к линии фронта. Она шла практически наугад – никто не знал, где сейчас Красная Армия. В деревнях и сёлах, что встречались на её пути, Лиза слышала разговоры: столица сдана врагу, Сталин признал поражение в войне, но не верила ни единому слову. Москва не могла сдаться. Это всё вражеская пропаганда.
Однажды ей удалось незаметно пробраться в пустой вагон немецкого эшелона. Она спряталась среди деревянных ящиков, свернулась калачиком на сладко пахнущей, колючей соломе и крепко уснула; дорога настолько измотала её, что ноги буквально отнимались. Кашель гнездился в груди маленьким колючим клубком, разрывая лёгкие на части, а тело бил сильный озноб.
Проснулась Лиза от того, что кто-то мягко, но настойчиво тормошил её за плечо. Она с трудом разлепила налитые свинцом веки и тут же вжалась в пол, подобралась: прямо на неё с интересом в глазах смотрел немец, а позади него стояли ещё двое.
– Ты кто? – спросил он на русском. – Партизанка что ли?
Лиза мотнула головой.
– Это вы кто такие?
Немец стащил с себя мундир и заботливо накинул ей на плечи.
– Свои мы. Русские.
Через линию фронта она прошла с разведывательно-диверсионной группой.
Уже в Москве Лиза по собственному желанию поступила учиться на курсы мастеров точной стрельбы, и через полгода была отправлена на своё первое задание, которое выполнила с блеском. Немецкий оберст Генрих Герц стал второй зарубкой на стволе её снайперской винтовки – сразу после генерала фон Штиммеля. Солдат и низший командирский состав она предпочитала не считать.
Лиза свернула с заячьей тропы и двинулась напрямик меж деревьев. Поскрипывали сосны, шелестели изумрудной листвой липы и берёзы, где-то звонко стучал дятел. Солнце ложилось на землю рваными пятнами и путалось в высокой сочной траве. Лиза перекинула ремень винтовки на другое плечо, сорвала несколько ярких синих и розовых цветочков и с наслаждением вдохнула пряный сладкий аромат. Надо же, такие маленькие, а так пахнут!
– Лизаветка вернулась! – едва увидев её, радостно заголосила Анька, штабная связистка. – Наша волчица!
Лиза улыбнулась ей и вручила простенький, но пёстрый букетик.
– Я всегда возвращаюсь. Командир у себя?
– Так точно, у себя! – засияла улыбкой Аня и сунула нос в мелкие нежные лепестки. – М-м-м! Как пахнет, чудо просто! Спасибо, Лизок!
Командир курил, сидя на краю колченогого деревянного стола. Лиза остановилась на пороге, откинула назад капюшон маскхалата и отдала честь:
– Разрешите доложить, товарищ командир?