И пока у «Мэ и Жо» стояли авиаторы в раздумьях, Саша на попуточке подъехал к штабу. Мимо техников прошел, стараясь в их сторонку не глядеть, и вскоре оказался у двери знакомой.
Вот в замочке повернулся ключик. Вот пошла стальная дверь без скрипа, так как смазана была обильно самым лучшим самолетным маслом МС-20. Тут уже не скрипнешь. Вообще любил Сашуля скрытность, как и правильный работник должен службы тайной и могучей самой… Эх! Когда б не алкоголь проклятый, по-другому б все, конечно было.
В кабинет войдя, уселся в кресле дерматиновом Сашуля, мягком, и по стенам пробежал глазами. Призадумался, вздохнув, а было экс-чекисту про чего подумать.
Феликс жилистый – железный Феликс, с прилепившейся к стене картины, укоризненно сверлил глазами: «Что, допился, алкашина хренов? Доигрался? И паши теперь вот пролетарием бесправным жалким… Но и там тебе коптить осталось с гулькин нос – разочка два горячка шарахнет и поминай как звали полкового особиста Сашу!»
От портрета отвернулся резко, покраснев до самых пят Сашуля, и поежился от взгляда злого, в спину бьющего лучом горячим.
«А ведь прав! – подумал горько очень. – Прав, и как еще, Железный Феликс! На врага народа смотрит словно, к стенке надобно кого скорее! Что ж, Эдмундович, прости засранца! Бестолковую судьбу такую, безалаберную, значит бог мне из мешка, в лото играя, вынул».
Жутко стало от подобных мыслей, в руки дрожь опять вернулась злая и Сашуля прошептал:
– Неужто это белая горячка снова начинается, едрена мама?! До конца не долечили видно, алкаша, меня врачи. А нужен им такой вот обормот, какого через месяц или два уволят? Так как нужен – и лечили так же, – и, глаза закрыв, попытку сделал задремать и закемарил сидя.
В это ж время туалета возле озадаченно стояла группа по спасению гвардейской чести. Предложений никаких конкретных никому не приходило, ну и молчаливо потому стояли, не шутя и не травя привычно анекдотов да красивых баек. Кочегар, уже набивший руку на решениях задач в полете нестандартных, тишину нарушил:
– Пробивать проход в бетоне надо перво-наперво. Пути другого я, товарищи, пока не вижу.
«Чем бетон долбить?»– вопрос банальный – в теплом воздухе повис вечернем.
– Я вчера два добрых лома видел, – оружейник показал рукою на санчасть, – ходил когда к зубному. Ожидают до сих пор, поди-ка, и не знают, что судьба-индейка с говнолазною бригадой свяжет.
– Коли видел, дуй в санчасть за ними, – кочегар команду дал, и вскоре два большущих, здоровенных лома возле «Мэ и Жо» легли на травке.
И работа закипела сразу. Без минуты перерыва били все по очереди и в бетоне вход широкий продолбили вскоре, мог в который безпроблемно булькнуть самый толстый замполит советский, а не то, что лейтенант Емелин.
На отверстие взглянул Алеша, и невольно содрогнулся парень. Словно дьявольская пасть дракона отвратительно зияла дырка, источая смрад из чрева жуткий. А неровные края дырины походили на пираньи зубы, зазывающие в ад на кару. Нервный тик слегка подернул веко, ужас крепко сжал тисками душу.
Наступила тишина, а Шухов, призадумавшись слегка, затылок почесал и:
– Все, ребята, ладно, – озабоченно сказал, – но только про страховку бы подумать надо. В чреве чертовом сознанье можно очень просто потерять, и как же в этом случае спасать беднягу, не привязанный когда веревкой? Не хватает нам сегодня только офицера утопить в говнище.
– Тут простым не обойтись шпагатом, – внес электрик в обсужденье лепту, – так как стать обрыв смертельным может.
Стали думать о страховке, ну и старший техник, капитан Охалков, тяжело вздохнув, достал из сумки парашютный длинный фал шелкОвый:
– Вот пожертвую, хотя и жалко: больше года в ПДСе клянчил на буксир – и вот в дерьмо подарок.
– Так, – воскликнул кочегар, – ну вроде все, что надо, есть теперь для дела. Раздевайся, лейтенант Емелин, – дал команду, – полезай, голубчик!
Опустились у хаевца руки, задрожал, затрепетал весь Леша, побледнел, и пот с лица полился, а в зрачках зашевелился ужас. Но:
– Не дрейфь давай! – коллегу Шухов подбодрил. – Спеши, не с нами время. Потемнеет – и пиши пропало.
Обступили технари Алешу плотным маленьким кружком, прикрыть чтоб тело голое от глаз случайных. И Емелин раздеваться начал.
Вот уже он в неглеже. А вот и старший техник, фал расправив белый, голышонка обматал два раза, дабы вдруг не соскочил случайно, обрекая на конец бесславный.
Шухов узел оглядел с понятьем, был который не простым, похожим на морской, и на стартеха глянул:
– Как буксир не подведет, Иваныч?
– Самолет на форсаже удержит, а не то что водолаза, то бишь говнолаза, говорить точнее. Так что здорово не бойся, Леша, – повернулся к голышу Охалков, – в царстве белых червяков остаться навсегда тебе никак не светит
– Так, ребята, за веревку дружно! – дал команду кочегар, и стали друг за другом технари как в сказке, речь в которой шла про репку помню.
И несмело лейтенант Емелин к пасти двинулся раскрытой черта. Подошел. Присел на край и ноги в злую бездну осторожно свесил, но отдернул их брезгливо тут же, мерзопакостной коснувшись жижи: туалет был под завязку полон.
Кочегар подал опять команду, рубанувшую по сердцу больно и застрявшую в ушах ударом:
– Фал травить! Но осторожно только! – и дрожащего толкнул хаевца так легонечко руками в спину. Тот вздохнул и погруженье начал.
Вонь ужасная с секундой каждой, с сантиметром с миллиметром новым увеличиваться быстро стала. Это здорово дышать мешало.
Возмущенное чесалось тело оскорбленное, оно зудело, кожу драли наждаком как будто, озверевшие маньяки хором. Только, зубы сжав, держался Леша, как гвардеец, как хаевец твердо.
Вот уж жижа затянула плечи, к подбородку подошла вплотную по лосьоновым следам недавним. И, о, господи! Спасибо, милый! Твердь нащупал под ногами бедный! Тут маленько отлегло от сердца, и как будто даже вонь слабее от того прикосновенья стала.
Чтобы времени не жечь впустую, стал выхаживать по дну Емелин на носочках балериной юркой, правда, кверху нос, держа, который к ароматам пообвык маленько. И вдобавок ощущенье фала, что внатяжку был, вполне понятно офицеру добавляло силы.
Танец медленный танцует Леша, па в пространстве выводя вонючем, дно ступнями теребя, и мысль вдруг посетила бедолагу в бездне, что фал шелковый порваться может, оскверненный. От стыда большого, от обиды потерявши прочность. Надругательства снести не смея вот такого над собой. И надо ж. Наступил на кобуру родную в тот момент как раз скиталец ада. Весь напрягся, рот раскрыл и громко, радость бурно выражая, крикнул:
– Я нашел его! Нашел, ребята!.. – И осекся. Червяки активность проявили возле рта большую, привлеченные призывным звуком. Только взять что с однополых было, с урожденных онанистов жалких, бестолковых червяков каких-то, вовсе не было мозгов в которых, радость чтобы разделить всецело брата старшего – царя природы.
Нет ошибся. Вот один какой-то солидарность проявил восторгу в рот от радости раскрытый прыгнул. Как? Я этого во тьме не понял, рядом был хотя: удел мой тяжкий быть с героями своими вместе и тогда, когда совсем не сладко, как сейчас вот в полковом сортире. Что ж, гляжу, а червячка Емелин недовольно в коллектив отправил просто выплюнув, ведь не жевать же в благодарность за эмоций выплеск. Нет, хаевец он везде хаевец, даже ежели в дерьме по шейку, с состраданием на Лешу глядя, убедился я разочек лишний.
Поглядел поверх себя Емелин и отверстий над собой увидел в полумраке аж четыре целых: сбоку рваное одно, большое, и в полу в рядок еще три, круглых.
«Не хватало тут, – шутя подумал про себя, – шальной прохожий чтобы посетить вдруг туалет задумал да на голову подарок справить. Вот апофеоз позора будет». Улыбнулся и услышал:
– Братцы! Подполковник Балалайкин едет! – оружейник прокричал тревожно, и команду Шухов дал:
– В сторонку всем скорее отойти! – и после, отошли уже когда, добавил:
– От чекистов быть подальше лучше.
Леша весь похолодел, услышав о негаданном визите тестя, не лишился чуть сознанья было бедолага, но в кулак сжав волю, в руки снова взял себя хаевец.
Смуглый вечер брал свое, темнело. Парашютный белый фал, два лома заодно слились с травой зеленой, так что не было почти их видно. Потому, когда «УАЗ» чекиста тормознул у туалета прямо, Балалайкин прошагал орудья, не заметив. И услышал Леша звон ремня над головою сверху, словно колокола звон, зовущий к месту лобному на казнь крутую.
Тишина затем. Потом журчанье. И почувствовал Емелин Леша, теплоту струи на лбу и шее. Отстраниться бы слегка в сторонку, отдалиться от нее, но только, заколдованные будто, ноги неподвижными вдруг стали разом, осознал когда позор всецело. Слезы горькие из глаз обильно, дружно брызнули, с мочой чекиста на бледнеющем лице мешаясь. Хорошо того никто не видел.
Все последние собравши силы, снес и сей удар судьбы мужчина. И, казалось, ну какая пакость ожидать еще могла похлеще? Но, представьте, ожидала: сверху по макушке рубанула гулко, метко очередь дерьма, и Леша, свежим запахом его кошмарным одурманенный, чихнул тихонько. Ситуации критичность поняв, замер парень, и молитва птицей умирающей метнулась к небу.
А чекист, услышав чох из бездны, испугался, и совсем не меньше, чем трепещущий в аду Емелин. То, что мог под ним быть кто-то, это не рассматривал мужчина даже и чихание за глюки принял. Страх объял все существо, всю душу, потому что посчитал причиной сногсшибательных галлюцинаций неповинного зелена змия. Знал, не первый контрразведчик вовсе угорает от чего бесславно. И Сашули тень предстала в мыслях, до горячки что допился белой.
И вздохнул мужик, еще гешефтом одарил большим головку зятя. А прощальный звон ремня заверил оскорбленного внизу, процесс что издевательств наконец закончен.
Облегченный Балалайкин вышел, и увидел технарей поодаль, у санчасти что курили мирно. Подопечным помахал, узнав их:
– На ночь глядя приболели что ли экипажем всем своим гвардейским с кочегаром во главе?
И Шухов как положено за всех ответил:
– Все здоровы. На карьер мы просто поудить сходить решили вместе. Ожидаем механца с червями.
– Дело нужное, – чекист в «УАЗик», на прощание махнув, запрыгнул и уехал. И у штаба снова тихо очень да безлюдно стало.
Лишь отъехал особист, все к яме дружно бросились гурьбой.
– Цел, Леша? – кочегар спросил в пробой, и глухо, словно эхом, отдалось:
– Да! Жив я! Но давайте торопиться, братцы! На последнем нахожусь пределе! Вы, страхуя, то в виду имейте!
И товарищи с земли подняли белый фал и вновь натяжку дали, дабы чувствовать внизу чего там. Стали в ряд, и кочегар, рукою шелк потрогав, поддержал:
– Не бойся! Крепко держим мы тебя, Алеша! Поддевай давай под хлястик пальцем кобуру, приподнимай повыше ты ногой ее затем, а после перехватывай уже руками. А в руках когда каналья будет, там уж дашь ума, поди наверно, как в отверстие швырнуть заразу.
Сделал точно лейтенант Емелин, инженер как говорил. Сначала кобуру поддел ногой под хлястик, палец всунув под ремЕшик скользкий, и лишь начал поднимать, как сразу расстегнулся тот, и лег обратно пистолет на дно сортира тихо.
Мысль кольнула: «Неужель с головкой в говнецо придется лезть?» И крикнул лейтенант, что только мочи было:
– Братцы! Сука, кобура раскрылась! Снова брякнулась на дно, паскуда!
Недовольно завозились черви, криком пуганые, носа возле, ну а Шухов, понимая то, что не протянет лейтенант Емелин там внизу, в аду кромешном долго:
– Не тяни, – вскричал, – давай, коллега, с головой в говно ныряй скорее! Поспешай, не с нами время нынче! Врежешь дуба, и пиши пропало: все великие труды насмарку!
Понимая правоту слов шефа, волю всю собрал в кулак Емелин и, наполнив воздушком противным поплотней себя, нырнул в пучину. С головою шарахнулся в бездну. И оружие схватив, струною распрямился да воскликнул:
– Тянем!
Исключительно был страшен Леша. В тот момент лишь я его мог видеть, но, однако же, представить можно, полагаю, и совсем не трудно, что за чудо он являл собою. Но гвардейцы потащили дружно. И как будто из бутылки пробка, Леша выстрелил на воздух свежий, грязью адовой обдав при этом всех спасителей своих прилично – на ладошку-то, поди, налипло.
Заругались технари, взроптали. Мат технический предельно едкий с ароматами дерьма смешался, но унял прыть подчиненных Шухов:
– Зря ругаться не резон сейчас нам, на карьер бежать скорее надо отмываться от дерьма, а то ведь, как вонючими домой являться?
К счастью в части был карьер отменный – триста метров с небольшим от штаба. И к спасительной воде метнулась группа дружною гурьбой смешною – всех быстрей бежал, конечно, Леша. Как ошпаренный, летел мужчина, несмотря на то, что фал серьезно, не отвязанный, мешал движенью, возвратившийся из ада, даже в суматохе про него не вспомнил.
В это время особист Сашуля с кресла встал и подошел к окошку. И взглянув в него, узрел такое, поперхнулся от чего невольно: человек, дерьмом покрытый густо, без одежд бежал что духу было, за собою волоча веревку. За бегущим же летела стайка разъяренных технарей, что матом безобразно и нещадно крыли… И убийственный противный запах в чудном воздухе витал вечернем.
Вот свалились из бегущих двое, наступив на скользкий след, который полосой за голышом тянулся. И закрыл чекист глаза в испуге, прошептав:
– Не долечился, сука!
В том, что это донимали глюки особист не сомневался даже. Он глаза закрыл: «Вот черт, – подумал, – а ведь плюс есть от горячки белой, сногсшибательных таких сюжетов не придумать с головой здоровой. А чего? А почему бы после КГБ не ломануть в писаки? Зарабатывать на хлеб насущный исключительно пером считаю перспектива не плохая вовсе. И тем паче, что совсем не надо интересные искать сюжеты, их всегда в башке в достатке будет у больного головой серьезно. Вон как лезут! Вон как прут лавиной! Крысы ставили концерт недавно, восхитительный промежду прочим, а теперь вот технари такой же разыграли. Не сценарий – бомба! Человека вроде как в сортире, сняв одежды, утопить хотели, бедный вырвался каким-то чудом и от гибели несется верной… Но веревка! Для чего веревка?.. Возвращается горячка снова!..»
И закрыл глаза Сашуля плотно их, ладошками прикрыв вдобавок. Да минут так простоял с десяток.
А пока стоял чекист, в тревоге, в беспокойстве пребывая жутком, дружно плюхнулась в карьер ватага и в блаженной замерла прохладе. А вернувшийся из ада только, было чуть не потерял сознанье от нахлынувшего вдруг блаженства. Тело юное обмякло, млея, будто в сладкий рай попав внезапно. Время вдруг остановилось словно. Снял с себя Емелин фал ненужный… Только счастье то недолго длилось. Вспомнил Леша, что забыл ПМ свой с кобурой у туалета, в травке, опьяненный долгожданной волей, свежим воздухом, победы счастьем. Из живительной водицы пулей перепуганный назад метнулся, разумеется, как прежде голый, но без слоя липкой дряни только. Как никак, а окунулся все же.
В это время особист Сашуля, осторожно отведя ладошки от лица, раскрыл глаза и снова представление увидел злое, подтверждало что болезнь конкретно: штаба мимо тот же голый мчался, только в сторону уже другую. Не бежал за ним никто, и также хвост веревки не тащился следом. И еще теперь голыш был чистым.
Испугавшись, вновь глаза зажмурил экс-чекист, а лейтенант Емелин кобуру свою нашел с ПМ-ом и помчался к водоему снова. И, когда вновь пробегал у штаба, то решил открыть глаза Сашуля, в раз последний убедиться чтобы в злом диагнозе болезни глупой. Так и есть. Она, конечно, белка! Тот же голый с пистолетом только. Весь дрожа в комок болезный сжался, перепуганный чекист до смерти и на пол присел с окошком рядом, приступ эдак пережить желая.
А Емелин вновь упал в блаженство и наяривать давай руками интенсивно сам себя, смывая с тела юного дерьма остатки.
Кисли рядом технари в комбезах, потому как в них ныряли прямо в водоем. И посидев немного, вышли, сняли их с себя, отжали да повесили на ветках ивы, что росла на берегу карьера. Ветерочек, чуть шалил который, теплый, летний стал сушить проворно спецодежду, а народ обратно в благолепную подался влагу. Что сидеть на берегу без дела, да вдобавок голышами также, можно ежели в воде плескаться.