Все-таки замужняя. Или (что скорее) уже вдова.
- Ваше благородие! - служанка, заметив Роджера, отвесила поспешный поклон.
Ревинтер-младший против воли вздрогнул. "Благородие" - от слова "благородство". Но так простолюдины обращаются к любому офицеру. К нему самому, к Малену, к Канви...
- Барышня, их благородие к вам пришли...
Эйда обычно на такое не реагирует. Будто обращаются не к ней. Но сегодня ощутимо содрогнулась. И медленно обернулась к нему.
Всегда равнодушные серые глаза взглянули в упор. И Роджеру внезапно захотелось оказаться отсюда подальше - сильнее, чем когда-нибудь прежде. Но теперь бежать осталось только в лес - к волкам. Впрочем, честные лесные хищники не примут в стаю шакала.
- Благородие... - горько усмехнулась Эйда.
- Ты свободна. Позову, когда понадобишься, - обернулся Роджер к крестьянке.
Она тенью выскользнула из палатки. Далеко не уйдет - будет крутиться неподалеку. Под охраной личной гвардии Бертольда Ревинтера. А спать вернется к госпоже. Сам Роджер всё равно ни разу не оставался здесь ночевать. Зарежет его спящим Эйда вряд ли - не Ирия. Но рядом с пленницей всё равно не заснуть.
- Лейтенант Ревинтер. - Теперь ему что, называть ее "графиня"? Впрочем, на обращение по имени она всё равно не реагирует. - Что с моими родными?
Тихий-тихий голос. И безнадежная тоска в серых глазах.
- Их везут в других каретах. Сейчас они в ближайшем аббатстве, под охраной.
- Что с ними будет?
А сама не догадывается? Зачем спрашивает?
- Будет суд.
- Среди судей - ваш отец?
- Да.
Струйка крови побежала по дрогнувшему подбородку, по шее. Эйда прокусила губу.
- Иден - одиннадцать лет. Вы и ее отправите на плаху?
- Я... спрошу у отца.
Причем - именно сейчас. Служанка будет рада-радешенька, что можно не толкаться в лагере - под взорами жаждущей развлечений солдатни. Эйда будет рада, что мучитель хоть на какое-то время убрался. Отец рад не будет, но перетопчется.
Глава пятая.
2993 год от прихода Творца, начало Месяца Рождения Весны - конец Месяца Рождения Весны.
Эвитан, Лиар - Лютена. -
2995 год от прихода Творца, середина Месяца Заката Весны.
Квирина, Сантэя.
1
- Рад, что ты зашел.
Бертольд Ревинтер, министр финансов и один из Регентов Эвитана, - трезв и занят. Как и всегда.
Сидит и пишет за переносным столом.
Аристократ до мозга костей, всегда таким был. Среди стада озверевших свиней он - пастух.
- Отец, - Роджер присел на груду плащей в углу, - я хотел спросить тебя о Таррентах.
- Не волнуйся, - Бертольд Ревинтер даже чуть улыбнулся. - С ними проблем не будет. Их дурак-папаша не успеет сдаться - даже если захочет. А мы не станем ждать. Не говоря уже о том, что нам его сдача не нужна. Так что живым он до Лютены не доедет. Ты успокоился?
- Отец, я не о том... Обязательно убивать всех?
- А кого ты пожалел? Среднюю сестрицу, наградившую тебя шрамом на губе?
- Младшую. Ей ведь действительно одиннадцать.
- Для мятежников возраста не существует. А если серьезно, Роджер, то хватит сопли распускать! Ей сейчас одиннадцать. Считаешь, столько же будет всегда? Или потом она резко позабудет, кто избавил ее от родственников? Через три года Иден Таррент стукнет четырнадцать, она найдет себе мужа - графа, герцога, генерала! Каковы Тарренты в четырнадцать, ты видел на примере средней. А если до сих пор сомневаешься - взгляни на мамашу, подколодную змею.
- Но послушай...
- Это ты меня послушай! - глаза Бертольда Ревинтера опасно потемнели. - Я устал от твоей слабости. Будь хоть раз в жизни мужчиной, а не слизняком. Нам некуда отступать. Или мы победим - и тогда благодарная история распишет нас в розовых тонах, или проиграем - и тогда сдохнем. И нас все, кому не лень, вымажут грязью с головы до ног. Хочешь умереть в собачьем навозе? Я - нет. И я, кажется, знаю, откуда дует ветер. Это твоя невеста уже начинает командовать тобой? Надо же - от нее не ожидал! - Отец неожиданно расхохотался. И это не понравилось Роджеру даже больше гневного всплеска в светло-голубых глазах. - Оказывается, на тебя достаточно даже ее!
Этого еще не хватало! Зазнобило почище, чем на Альварене. Те, кто мешал планам Бертольда Ревинтера, долго не жили. Никогда.
- У меня есть и своя голова на плечах! - страх не за себя помог почти отчеканить это. - Я тоже могу быть против убийства детей. Ты о таком не думал?
- Ты просто устал, мой мальчик, - уже мягче произнес Ревинтер-старший. - Скоро всё это кончится, обещаю.
- Отец, послушай...
- Не перебивай! Это - твоя первая военная кампания. Ты не привык к офицерским пьянкам и только недавно бросил травиться порошком. Я рад, что ты смог прекратить это, я горжусь тобой... но тебе и начинать не следовало - сам это знаешь. И я обещаю: скоро всё это останется в прошлом. Ты забудешь и об этой кампании, и о пьяном быдле, что окружает нас сейчас. Думай о том, что за всё это ты получишь Лиар.
И что, станет в нем жить? Убив предыдущих хозяев, включая детей? Получит во владение провинцию, которую он и подобные ему залили кровью?!
- Тебе, правда, придется еще какое-то время потерпеть жену. Но как только она забеременеет - я немедленно отправлю ее в поместье. А после родов, если ребенок будет вне опасности, сумею избавить тебя и от жены. Ты снова будешь свободен, Роджер.
Альварен проник в кровь. И заледенил ее. Вмиг.
Доигрался, кретин слабонервный!
- Эйда мне не мешает. Кроме того, убивать ее будет неразумно. Дети часто умирают в детстве...
- Хорошо - дождемся, пока родит двоих, - добродушно согласился отец. - А что касается Иден Таррент... Ей еще повезло, что в Эвитане мягкие законы. А то в Квирине запрещено казнить невинных дев. А казнь там - любимое средство расправы с противниками. И они просто устраняют досадный недостаток, мешающий избавиться от девицы. Вне зависимости от возраста приговоренной.
- Разреши, я пойду, отец?
Безумно захотелось на воздух. Да и всё выпитое резко попросилось назад.
- Да, иди. И объясни невесте, чтобы больше тебя не присылала.
Роджер Ревинтер, шатаясь, побрел к выходу. И резко остановился на пороге - словно повинуясь чужой воле. Своей у него нет и никогда не было.
- Отец... Да, еще - прекрати, наконец, бардак в лагере. Скоро в округе не останется живых крестьянок. Это быдло, как ты его называешь, не умеет развлекаться наполовину.
- А вот это уже не твое дело, Роджер. Открою тебе небольшой секрет большой политики: лучше отдать в уплату чужое, чем свое. Бабы вырастут новые, а вот золото нам еще пригодится. Иди, наконец! Выспись хоть сегодня. И выкинь из головы всякие глупости.
Палатка осталась позади, но легче не стало. Роджер Ревинтер только что выслушал порцию мерзостей, продлил срок жизни не желающей жить девушке и не смог спасти одиннадцатилетнего ребенка. Да, а еще на глазах некоего "лейтенанта" будут продолжать насиловать и убивать. Потому что он в этом лагере - пустое место. Ноль без палочки, а палочка - отец.
Вина во фляге оказалось еще много. Когда она наполовину опустела - караул у входа в палатку успел смениться.
Эйда - вновь в обществе служанки. Тускло чадят свечи. Половина прогорела, пока он ходил, а потом заливал тоску. Свечи погасли, а служанка не зажгла новые. Потому что госпожа запретила? Возможно.
Его явно сегодня больше не ждали. Жестом выслав на улицу едва успевшую почтительно присесть "горничную", Роджер сообщил, что родных Эйды ждет казнь. Что убьют всех. А заодно (сам не зная, зачем) - о квиринских обычаях, что гораздо хуже эвитанских.
Не следовало так напиваться, успел подумать он. Еще соображая, что несет.
Прервал его смех Эйды - дикий, заполошный, истеричный. Она хохотала, откинув назад голову, захлебываясь рыданиями. Худенькое тело дергалось, как висельник в петле.
- Так... - сквозь смех-хохот-истерику выкрикнула она. Вполголоса, страшно, с диким надрывом. - Так это ты меня к казни готовил?! А то вдруг... законы поменяются? Твой папаша с шайкой решат, что квиринские - лучше...
- Эйда...
Встряхнуть ее? Влепить пощечину? А смысл? И то, и другое уже делал раньше. Хоть раз помогло?
Неуклюже попытался обнять - дернулась, как от гремучей змеи. И так теперь и будет. Всегда.
Роджер беспомощно отступил назад, бессильно опустив руки.
Каждый пятый сюжет модных романистов - красавица влюбляется в насильника. Вот только то ли там герои - загадочные писаные красавцы, в отличие от Роджера, на котором природа, вылепив Бертольда Ревинтера, решила сделать передышку во всех смыслах, то ли девицы в романах какие-то другие.
А сам Роджер еще раньше знал, что у него ни змеи бы не вышло. Сбежать ему хотелось от Эйды. Навсегда. И забыть обо всём, и чтобы она забыла. Чтобы ничего этого не было. И больше никогда и ни за что не смотреть ей в глаза!
Она успокоилась сама - резко и сразу. Прекратила вздрагивать и рыдать. Только уголки губ еще чуть кривятся.
- Убей меня вместе с остальными. Я ведь всё равно жить не буду, - тихо и отрешенно проронила Эйда. - И чтобы родить вам ребенка - тоже не буду. Так убейте сразу.
Роджер промолчал. Взять пистолет и застрелиться? И тогда... тогда обезумеет всегда спокойный и выдержанный отец. Когда мачеха упала с коня, Бертольд Ревинтер приказал сломать несчастной лошади сначала все четыре ноги, потом - шею. Хотя по справедливости ломать нужно было любому из братцев. Или обоим.
Что сделает отец теперь? Убьет Эйду? Швырнет ее "быдлу"?
Застрелить сначала ее, потом - себя? И отец вместо Эйды отдаст своим ублюдкам Иден? Раз уж именно эту из злополучных сестер Таррент упоминал перед смертью кретин-сыночек.
В голове плывет, перед глазами - хоровод взбесившихся огней. Болотных.
- Скажи мне, Ревинтер: а если бы я уже умерла? Если бы мы с Ирией утонули - как хотел Анри Тенмар? Или она убила бы меня? Как тогда вы с папашей получили бы Лиар? С помощью Иден? - Эйда вновь рассмеялась, но уже - сухо, едко. Ядовито.
Яд Карлотты, ярость Ирии - всё это было и в Эйде. Просто спало.
- Она, конечно, никого еще не родит. Но ведь обесчестить ее - уже достаточно, не так ли?
Небо обрушилось, придавило...
- Считай меня кем хочешь, но я бы никогда...
- Не верю. А если даже и нет, - она усмехнулась, - тогда - твой отец. А ты бы молчал и напивался. Как молчишь сейчас - когда ваши солдаты до смерти насилуют лиарских женщин. Они еще и спорят при этом - "под кем", да? Пари заключают на...
- Эйда, ты...
Напиться!
Не поможет.
- Да, я выходила сегодня... в лагерь. Сейчас. Пока тебя не было. - Больше нет ярости и огня. Только тихий, безучастный пепел. - Меня сопровождали твои псы. Удерживать не стали. Но и не заступились ни за кого.
Молчание. Тяжелое, горькое, невозможное. Единственно возможное.
- Убей меня. Если ты сможешь жить после всего этого, то я - нет.
2
Площадь перед тюрьмой. Плаха под алым сукном, палач с топором наперевес. Сегодня здесь умрут родственники Эйды. Тихой, безучастной Эйды. Она вновь замолчала после той, единственной вспышки. Ни слова не возразила даже против того, чтобы остаться сегодня дома... точнее - в особняке Ревинтеров. Впрочем, кому охота смотреть, как убивают родных?
Роджер и сам предпочел бы здесь не появляться. Это отец жаждет в полной мере насладиться победой, а сыну она будет до конца его дней в кошмарах сниться. Но выбора нет. Парадный мундир - и извольте присутствовать на действе. От начала и до конца.
Бертольд Ревинтер - рядом. На белом коне. И штатское идет министру финансов куда больше, чем пресловутый мундир - его сыну.
Замерла площадь. Тишина. Молчат аристократы, палач у алой плахи, золотодоспешная стража. Со скрипом отворяются тяжелые тюремные ворота...
На самом деле всё наверняка не так. Где-нибудь на том конце площади пересмеиваются простолюдины. Кто-то чавкает, шумно и со вкусом жует пироги с потрохами. Или хлеб с солью. Горожане заигрывают с горожанками. Лают собаки, мяукают кошки. Каркает воронье - куда ж без него?
Просто Роджер ничего этого не слышит. Может, потому приближение одного из отцовских людей заметил даже раньше, чем сам отец?
- Что случилось? - послушный сын едва дождался ухода гонца. Сердце бешено застучало сумасшедшей, невозможной надеждой.
Вот сейчас... Сейчас произойдет что-то, что предотвратит казнь невинных людей! Пожалуйста...
- Плохо, - хмуро ответил Бертольд Ревинтер. И Роджеру вмиг стало ощутимо легче. "Плохо" - это значит "хорошо". - Тенмар жив. Анри Тенмар.
А вот это - и плохо, и хорошо сразу. Скверно, потому что если жив Анри Тенмар - не жить Роджеру Ревинтеру. Хорошо, потому что то убийство - слишком подлое. Хоть его, оказывается, не было!
- Точно известно?
Они с отцом - конь о конь. Хоть картину пиши о трогательно любящих друг друга родственниках!
- Его видели в лагере Всеслава! - сквозь зубы процедил министр.
Роджер несколько удивленно взглянул на почти всесильного родителя. На глазах младшего сына отец за почти двадцать лет терял выдержку считанные разы. И сегодня - один из них.
Ладно - Роджер, но почему Бертольд Ревинтер так боится Анри Тенмара? Регент - государственного преступника и разбитого в пух и прах мятежника? Причем - даже не главнокомандующего мятежников.
- Отец, - паника Ревинтера-старшего неожиданно придала уверенности младшему, - Анри Тенмар с тремя пулями в груди рухнул в ледяную воду. Вряд ли амалианки стали бы спасать его. Скорее сдали бы нам за хорошую плату. Значит, ему пришлось плыть к берегу. В Месяце Рождения Весны - когда лед две недели как вскрылся. Плыть, истекая кровью.
- Значит, он в огне не горит и в воде не тонет! - раздраженно прошипел отец. Прошипел?!
- Ошибка исключена?
- Не исключена. Но я знаю, это - он.
- Возможно...
Вся тяжесть прошедших шести недель в Лиаре навалилась разом. Тенмар выжил. Враг - жив... а заложников это не спасет. Даже если переодетый под простолюдина или наемника Тенмар сейчас в толпе - он лишь бессильно сжимает кулаки. Просто будет смотреть на казнь тех, кого не сумел спасти. На казнь Ирии Таррент.
Кто из солдат пялился в замочную щель и пялился ли вообще? Но сплетня пошла кругами по воде. Весь лагерь три недели судачил, что Ирия Таррент - любовница погибшего мятежника Тенмара. Одна из любовниц.
Отец, услышав, ухмыльнулся и сказал:
- Вполне возможно.
А Роджер...
Тенмар - красавец и герой. Лихо прыгнул прошлой осенью через два повышения. Подполковник в двадцать пять лет. Любимец дам - особенно светских красавиц. И всё же...
Никто прежде не говорил, что Анри Тенмар - любитель незрелых фруктов. С четырнадцатилетними путаются или безусые юнцы, или траченные молью "седина в бороду, бес в ребро" почтенные отцы семейств. Анри Тенмару - двадцать пять, и в женщинах он недостатка не знал. А средней дочери бунтовщика Таррента не дашь больше ее четырнадцати.
Роджер первым посмеялся бы над такой сплетней - не будь упомянутая, едва вступившая в брачный возраст девица яростной зеленоглазой ведьмой Ирией Таррент. Во всяком случае, сам он...
Красавицей ее не назовешь. Черты лица слишком резки, а фигура... как у любой северянки в таком возрасте.
Но даже сейчас стоит ее вспомнить - и кровь закипает в жилах! Именно Ирию, а не Эйду выбрал тогда пьяный от крови "победитель". Ее жаждал подчинить, заставить покориться, понять, кто здесь хозяин! И сколько ни убеждай себя, что отец - прав... Даже не зарежь девица такого "хозяина" при первом удобном случае - вопрос о главенстве был бы решен очень скоро. И не в пользу Роджера.
И всё равно!..