Когда подвели к возку, до Эйды дошло: убьют по дороге. Решили не осквернять стены монастыря, а труп выбросить где-нибудь в лесу. Там, куда везут...
Что с ней сделают?! Как убьют?!
Утопят в Альварене? Сначала милосердно прикончат или... живой? Задушат?! Перережут горло? Заживо зароют в землю?! Именно так раньше поступали с виновными в прелюбодеянии женщинами. Творец милосердный, а вдруг - повесят?!
Эйда отчаянно молилась Творцу, чтобы дал силы выдержать. Не закричать. Не плакать и не молить о пощаде. Всё равно не поможет...
И еще - только бы не видеть смерть дочери! Только бы... Творец не может быть жесток - он не такой, как люди! Даже для последней грешницы он найдет в своем сердце хоть толику милосердия, а Мирабелла ни в чём не...
Эйда молилась, крепко зажмурив глаза. Всю дорогу, пока возок трясло и подбрасывало на ухабах.
А когда лошади остановились - едва не потеряла сознание...
Яростно-зеленые глаза и отчаянное лицо сестры - первое, что увидела Эйда, когда ее вытащили из кареты.
И - облегчение на этом лице. Ирия походила на струну - миг назад натянутую до предела. А теперь - отпущенную на волю.
- Творец в своем милосердии не пожелал осквернять стены аббатства подобной...
- Клешни убери, вобла сушеная! Без тебя обойдемся!
Монахиня вмиг оказалась где-то сбоку. А Эйду подхватили сильные руки сестры.
Ирия крепко обнимала исхудавшее тело Эйды, грозила набить морды всему Амалианскому ордену. Клялась, что больше никому и никогда не позволит обидеть "свою маленькую сестренку", даже если они все...
Вскоре Эйда узнает, что Ирия насмерть перессорилась с отцом, мачехой и братом, требуя возвращения сестры.
А тогда, во дворе родного замка, Эйда вдруг отчаянно, пронзительно поняла, что полтора года, разделяющие их с Ирией, превратились в столетия. В неодолимую пропасть.
Сестра никого не предавала. Из-за нее не умирали люди. Она не бросала на произвол судьбы собственное дитя...
И в ее четырнадцать так и осталась в мире, где люди делятся на своих и врагов. А все беды решаются с помощью честной драки.
Ужасы последнего года не сломали, а закалили отчаянную, бескомпромиссную Ирию. Она осталась прежней - только сделалась сильнее. А Эйда так и не вернулась...
Ничто и никогда не вернет честь, доброе имя, возможность хоть изредка (хоть раз в жизни!) видеть собственного ребенка! Никогда больше она не посмеет честно смотреть людям в глаза. Отныне и навсегда - позор семьи. Шлюха, приживалка, не вышвырнутая за порог только из милости.
Отныне и навсегда - никто.
Хуже. Ничто.
Нет, еще хуже. Грязная тень на честном семейном гербе Таррентов.
4
... - Я им сказала: если тебя не вернут - я тоже опозорю семью! Поклялась Творцом, что опозорю. С первым же попавшимся конюхом, что согласится.
Эйда никогда не поверила бы в подобную угрозу. Ирия - слишком горда для такой мести.
Но отец с Полиной и Леоном - поверили. Папа поверил... Даже он.
Если в семье одна падшая дочь - почему второй не повторить ее судьбу? Кровь ведь общая...
- Эйда!
Она вздрогнула, поспешно оборачиваясь. К Ирии... и к Карлотте никто не подошел бы незаметно, а вот к ней...
Он окликнул Эйду с расстояния двух шагов. Ее спаситель. Тот, кто отвел от груди Эйды нож Карлотты. Там, в слепящих снегах, под злой луной.
Он спас Эйду. Без него она давно была бы мертва. Почему же так трудно ему поверить?
- Да, сударь?
Воспитание, вбиваемое с рождения, не позволяет и не позволит обращаться к этим людям по имени, как они просят.
- Что тебе открыло Зерцало Истины?
Название из сказки. Доброй, не имеющей ничего общего с реальностью.
Кто они? Этот человек зовет себя Учителем, но чему и кого он учит? Тех, кто носит длинные белые одежды и просит называть себя по именам?
- Ничего... - Эйда покачала головой. С трудом, но сдерживая слезы. - Это ведь не значит, что с ней что-то случилось?! - заледенела девушка.
- Нет, Эйда. Это значит лишь, что в тебе нет Силы.
- Чтобы это узнать, не нужно второй месяц смотреть в Зерцало... - девушка горько опустила голову. - Во мне никогда не было никакой Силы.
- Силы нет, - согласился Учитель. - Но есть еще твой материнский инстинкт. Что он говорит тебе?
- Что моя дочь жива... - Одна слеза все-таки вырвалась. Ползет по щеке. - Больше ничего...
- Ты сможешь узнать ее, если увидишь?
Сможет ли мать узнать собственного ребенка?! Да, да, да!!!
Но... как? А если - нет? Как узнать ту, кого ты никогда не видела?!
- Смогу...
Потому что если - нет, то дальше жить незачем...
- Подумай хорошо, Эйда, - знакомые нотки в мягком голосе. До боли знакомые.
"Подумай как следует, Эйда, не ты ли разбила мою любимую вазу?"
"Зачем ты признаешься? - спросила как-то Иден своим тихим, тоненьким голоском. - Мама так говорит, когда ничего не знает. Если б знала - влепила бы пощечину сразу".
- Да, узнаю, - уверенно подтвердила девушка. Не опуская глаз под проницательным взглядом Учителя.
Странные, чуть суженные глаза. Как у змеи...
- Сестра Марта поможет тебе собраться. Завтра мы едем искать твою дочь, Эйда.
- Вам известно, где она?! - на полдороге к двери окликнула его девушка. Все-таки решилась.
Он чуть поморщился... или показалось?
- Известно.
Плотно закрылась дверь, щелкнул замок. Эйду запирают "для ее же безопасности" - так сказал Учитель.
Скоро придет сестра Марта. Они здесь все - братья и сестры. Как в монастыре. Даже называют себя Братством.
Как Учитель смог узнать, где дочь Эйды? Сам посмотрел в другом Зерцале? Он говорил, что зачарованное зеркало - единственное в своем роде. Но Карлотта тоже тогда уверяла, что дочерей не ждет ничего, кроме "выгодного брака".
Во всяком случае, от нее "Учитель" ничего узнать не мог. Карлотте удалось скрыться. Еще там, в Лиаре...
Девушка забралась на узкую кровать, зябко обняла руками колени. Одну привычку Ирии старшая сестра все-таки переняла. Жаль, не самую нужную.
Эйду зазнобило - от тревоги, от предчувствия очередных неотвратимых перемен (к лучшему ли?), от невозможной надежды... И от понимания - ничего в подлунном мире не делается просто так.
Эти люди чего-то хотят от Эйды... или, скорее, от Мирабеллы. Потому что на свой счет старшая дочь Эдварда Таррента не обманывалась никогда. Беспомощна и бесполезна абсолютно. Обуза. Да, довольно хороша собой. Но не настолько, чтобы кто-то хоть пальцем пошевелил ради ее благосклонности. Получить ее тело легко и так. Она не сильнее любой другой бестолковой девицы. А ее чувства отродясь никого не интересовали. И вряд ли заинтересуют - раньше Южное море замерзнет.
Что им нужно? В глазах "Учителя" сегодня промелькнуло... проскользнуло... Подходящее слово, змеиное.
Но эти люди, кто бы они ни были, - единственный шанс. Другого нет. Им, в отличие от Карлотты и леонардитов, Мирабелла хоть нужна живой!
Сила... "Учитель" не в первый раз говорил о ней. Увы, Эйда - не банджарон и даже не шарлатанка. Нет у нее никакой Силы. И взяться неоткуда.
А притворяться можно и не пробовать - чего точно никогда не умела, того не умела. Да и зачем изображать уличную гадалку... если как раз нужна настоящая Сила! Настоящая помощь.
И... Эйда действительно сначала поверила, что Зерцало поможет. Почти как в сказке. В доброй сказке, где всё всегда кончается хорошо. Или хоть что-то.
Куда они отправятся? Искать Мирабеллу... или просто Эйду опять решили сбросить с доски - как бесполезную фигуру? Смертника.
Хуже. От смертника в игре есть хоть какой-то толк.
- Творец, если ты есть... - беззвучно прошептала девушка, - дай мне увидеть и узнать ее, прежде чем меня убьют. Клянусь, я тогда умру счастливой и больше ни о чём не буду тебя молить! Творец, будь милосердным!..
Глава седьмая.
Квирина, Сантэя. - Эвитан, Тенмар.
1
Помост плывет над людским морем. Над грязной человеческой лужей.
Помост выставляет на обозрение восторженной толпы четверых гладиаторов. Точнее - троих и одного.
Сержа после кровавых роз Тенмар от жребия отстранил - на неопределенное время. С одной стороны - хорошо (если не быть эгоистом). А с другой - в компании Эверрата и Керли больно уж неуютно.
- Да здравствует Анри Отважный!
Ну, от Тенмара чернь не дождется ни взгляда, ни жеста. Здесь у сантэйской черни и некоего Николса - шансы одинаковые.
- Слава Раулю-Здоровяку!
Керли даже не поморщился. Ему всё равно. Не как Анри - тот просто заставил себя привыкнуть. Еще бы - если когда-то Катрин Тенмар родила не двух близнецов, а трех. Первым вылетел Долг, а уже потом - Анри.
- Да здравствует Конрад-Красавчик!
Чернь жестока. До восстания Тенмар считался одним из самых блестящих кавалеров. Но с сединой подполковник выглядит куда старше своих лет, а Эверрат сейчас - в расцвете красоты. Еще года три назад Роджер обзавидовался бы... Как когда-то - Тенмару, Всеславу, Игнасио Веге...
- Да здравствует Роджер Тощий!..
Спасибо, ребята, вы - добрые... Почти как товарищи по казарме.
- Пролейте сегодня кровь! Во имя императора!..
Этого императора презирают меньше предыдущих.
Роджер украдкой огляделся - не видел ли кто, как он вздрогнул при слове "кровь"?
Конечно, заметил Эверрат. И не преминул презрительно скривиться.
Ревинтер поспешно отвернулся, мечтая провалиться сквозь землю. Или исчезнуть. А еще лучше - не быть!
- Эй, Николс, кровь - это ведь по твоей части?
Ну всё, теперь ехидный язык Эверрата не оставит самого бестолкового из Ревинтеров в покое.
- Конрад! - одернул подчиненного подполковник.
Роджер чуть усмехнулся. Тенмар - враг жесточе прочих. Его оружие - благородство.
- Пролейте кровь!.. Во имя...
Каждым безопасным боем на арене Ревинтер-младший обязан Анри. Первый же поединок с гладиатором-неэвитанцем Роджеру не пережить.
Что напишут на надгробии? Да ничего на общих могилах не пишут. А уж на выгребных ямах... Впрочем, нет - такого не допустит Тенмар. А вот Эверрат -спокойно. Как и отец - в отношении любого врага.
"Вот и конец Николсу - мерзавцу и мрази", - скажут эвитанцы. Кратко и справедливо. И до последнего слова верно.
"Кровь"... Роджер видел столько кошмаров, что научился их сортировать. В одних он нечеловечески мерз или умирал от невыносимой жары на раскаленных камнях. Реже (к счастью) снилась трясина. Безбрежная, омерзительно хлюпающая зловонная жижа затягивает по пояс, по грудь, по горло... Лезет в отчаянно сжавшийся рот, в уши, в нос... Мешает дышать! Залепляет глаза...
Грязь!
В детстве Роджер знал, что никогда не выберет военную службу. Как раз тогда по Лютене гремели ужасы о зверствах квиринских дикарей-наемников - на восточных окраинах Эвитана. Маленький Джерри ночами не мог спать. И искренне не понимал, как так можно? Они же люди!
Хотя уже знал, что люди тоже бывают разными. Даже самые близкие. Знал, но изо всех сил пытался от этого спрятаться. Не замечать. Жить - будто в его жизни чего-то не было вообще.
... Он ничего не видел! Ему тогда было три - в этом возрасте дети еще ничего не запоминают. И не понимают. Только путают и придумывают.
И потом, отец Роджера - не квиринский варвар-наемник. Он - не мог! Просто лестницу недавно вымыли. Проклятая змеиная лестница была скользкой! Мама упала сама. Отец просто не успел подхватить. Просто...
О наемниках Роджер услышал, когда ему было шесть. Почему именно тогда он отчетливо понял: было? Не привиделось. И ничего он себе не придумал. Кроме спасительной лжи о собственном отце, потому что иначе... не смог бы простить! А та лестница никогда не была скользкой...
Роджер и сам не знал, любил ли хоть немного мачеху. Нет, наверное. Просто жалел. Потому что видел, насколько ее не любят его старшие братья. И знал, что когда-нибудь она упадет с лестницы...
Не упала. Конь понес. Всегда смирная лошадка. Селия не была матерью Роджера. Не была даже близким ему человеком. Но тот зеленый луг, пестреющий летом от цветов, мальчик с тех пор видеть не мог.
Заливной солнечный луг в загородном имении. Запах живой травы и свежий ветер в лицо. Луг, где так хорошо скакать во весь опор...
... - Джерри... - Отец не собирался наказывать старшего сына, в чьей вине наверняка не сомневался.
Дети для Бертольда Ревинтера всегда на первом месте - что бы ни натворили. И теперь он хотел объяснить это младшему. Отец впервые в разговоре с Роджером подбирал слова. О смерти матери он когда-то сказал, не опуская глаз.
Роджер знал, что Селия ждала ребенка. Может, мама - тоже...
Нет, тогда отец пощадил бы ее до родов. Это сын Селии мешал. Его братьям.
- Я знаю, папа, - девятилетний Джерри не опустил глаз. - Конь понес. Так бывает...
- Ты - молодец, - отец потрепал сына по светлым волосам...
Ту ночь Роджер проревел в подушку. И клялся себе, что это - его последние слезы.
Клятву, конечно же, не сдержал. Не она первая, не она последняя. Еще чаще он обещал, что никогда, никогда не станет таким, как отец, Малькольм, Роберт!..
- Слабак! Девчонка! - посмеивались братья, когда догадались о причине его вдруг вспыхнувшей нелюбви к загородному поместью.
Их он не любил и раньше. А с тех пор стал избегать. Когда они поступили на службу - вздохнул с облегчением.
В третий раз отец не женился. И хорошо.
Тогда еще Роджер был другим. Почему же всё так изменилось? Когда? Почему его самого никто не столкнул в детстве с лестницы? Тогда ничего бы не случилось!
Когда-то он мечтал стать смелым, благородным героем. Интересно, другие подлецы и негодяи - тоже? Не в самом же деле кто-то с детства рвется в мерзавцы и мрази.
Не ищи оправданий, Роджер Ревинтер! Ты - не такой, как квиринские наемники, ты - много хуже. Потому что родился дворянином, прочел целую библиотеку хороших, честных книг - и всё-таки стал скотиной!
Как вышло, что он вдруг понял: правы не те, кто пишет благородные книги? Правы отец, братья, другие похожие на них... Потому что книжное благородство - самая обыкновенная глупость. А в настоящей жизни уважают тех, кто сильнее, хитрее, жестче... Бертольд Ревинтер долго внушал это Роджеру. А ему самому надоела роль вечной паршивой овцы в семье. Отец - прав, а сыну осточертело быть слабаком и слюнтяем! Но еще не поздно всё изменить и стать, как все! Как нормальные люди.
ЗАЧЕМ?! Зачем он тогда так решил?
И зачем теперь он здесь? Или это действительно - кара за измену собственной душе? Роджер Ревинтер должен не просто сдохнуть и отправиться в Бездну к другим себе подобным, но еще сначала полностью осознать, кто он теперь?
Те, кто окружают его сейчас, - благородны. Даже Керли, даже Эверрат. Благородны не так, как в романах. Человечнее, реальнее, проще. В чём-то - жестче. Но они все - порядочные люди, ничем не запятнали чести. И рядом с ними - еще больнее от осознания, что собственную честь Роджер Ревинтер давно выбросил за ненадобностью в грязь. Уж третий год как...
А чем он заслужил другую судьбу? Что сделал с тех пор, кроме бесконечного нытья? Даже застрелиться толком не смог! Чем хоть попытался перекрыть поток зла, что успел натворить за те змеиные зиму и весну?
Или опять за отца спрячешься? Ты не мог помешать ему убить мать. В этом ты не виноват. Не мог спасти Селию. Но мог, змеи тебя раздери, сам не становиться мерзавцем! Хотел быть "как все"? Получай. Только во "все" ты выбрал таких же негодяев, каков теперь сам. Посмотри хоть раз правде в глаза, трус!
Амфитеатр. Небеса закрывает камень стен. "Господам гладиаторам" пришло время разбиваться на пары.
Серый песок опостылевшей арены, мерзкий гул озверевшей толпы. Чьи-то сальные женские (а может, и мужские) взгляды из патрицианских лож. Смотрите, сколько угодно. Роджер Николс никогда не был красив и уже вряд ли станет. Смотрите, если интересно. Он может даже встать рядом с Эверратом - для контраста... Вот только сам бывший оруженосец Тенмара такого точно не переживет.