– Да.
Лицо Дизеля просветлело, и улыбка вернулась на место.
– И ты заезжала вчера к нему домой?
– Да.
– А ты в своем деле как? Хороша? То есть в выслеживании народа?
– Нет. Но мне везет.
– Еще лучше, – сказал он.
– Ты словно сделал открытие.
– В точку. Кусочки начинают складываться.
– И?
– Прости. Это профессиональное.
* * *
Сэнди Клоус с сестрой жили в северном Трентоне в районе небольших домиков, больших телевизоров и сделанных в Америке машин. Тут вовсю витал дух Рождества. Крылечки увешаны разноцветными фонариками. В окнах светили электрические свечи. В крошечных, размером с почтовую марку, двориках толклись северные олени, снеговики и Санты. Дом Сэнди Клоуса был украшен лучше всех – или хуже всех, это как посмотреть. Он утопал в красных, зеленых, желтых и синих рождественских гирляндах и был усеян водопадами крохотных мигающих огоньков. На крыше мерцала светящаяся надпись «Мир на Земле». Огромный пластиковый Санта и его сани втиснулись в миниатюрный передний двор. На крыльце группкой стояли три пластиковых колядовщика времен Диккенса высотой в полтора метра.
– Вот это я понимаю, дух, – заявил Дизель. – Отличная мысль с этими мигающими огоньками на крыше.
– Рискну прослыть циником, но наверно, он их украл.
– Это меня не касается, – сказал Дизель, открывая дверцу машины.
– Погоди. Закрой дверь, – приказала я. – Ты останешься здесь, пока я буду говорить с Элейн.
– И пропустить всю развлекуху? Да ни за что.
Согнувшись, он вылез из «Си Ар-Ви» и встал на тротуаре, сунув руки в карманы и ожидая меня.
– Ладно. Отлично. Только не открывай рот. Просто держись позади меня и старайся выглядеть прилично.
– Думаешь, я не выгляжу прилично?
– У тебя рубашка в пятнах от соуса.
Он посмотрел на себя.
– Это моя любимая рубашка. Очень удобная. И пятна вовсе не от соуса, а от масла. Я в этой рубашке вожусь с байком.
– А что за байк у тебя?
– «Харлей», изготовленный по заказу. Большой старый круизер с пайтоновскими трубами. – Он улыбнулся, ударившись в воспоминания. – Чудо, как был хорош.
– Что с ним случилось?
– Разбился.
– И вот так ты очутился в теперешнем виде? Умер или что-то такое?
– Нет. Умер только байк.
Утро было в разгаре, и солнце пряталось за облаками цвета и вида тофу. На мне были шерстяные носки, толстые ботинки «Кэт», черные джинсы, красная клетчатая рубашка из фланели поверх футболки и черная байкерская куртка. Выглядела я, черт возьми, решительно, такая крутая… и уже отморозила задницу. Дизель же расстегнул куртку и, похоже, ему ничуточки не было холодно.
Я пересекла улицу и позвонила в колокольчик. Элейн широко распахнула передо мной дверь и улыбнулась. Она на пару дюймов ниже меня и поперек себя шире. Ей лет, возможно, семьдесят. Волосы снежно-белые, коротко подстриженные и завитые. Круглые, как яблочки, щечки и ярко-голубые глаза. И пахла она имбирным печеньем.
– Здравствуй, дорогая, – поприветствовала она, – рада тебя видеть снова. – Она посмотрела туда, где, притаившись, глазел Дизель. – О боже! – воскликнула она, краска залила ее от шеи до щек. – Вы меня испугали. Я вас сразу не заметила.
– Я с мисс Плам, – пояснил Дизель. – Ее… помощник.
– Бог мой.
– Сэнди дома? – спросила я.
– Увы, нет. В это время года он очень занят. Иногда я не вижу его целыми днями. Вам же известно, у него магазин игрушек. В Рождество от покупателей отбою нет.
Я знала этот магазинчик. Захудалая лавчонка в торговых рядах в Гамильтон Тауншип.
– Я вчера заезжала в магазин, – заявила я. – Он закрыт.
– Сэнди, должно быть, бегает по делам. Иногда он закрывает магазин.
– Элейн, вы же заложили дом, чтобы внести залог за брата. Если Сэнди не появится в суде, мой работодатель наложит арест на дом.
Элейн продолжала улыбаться.
– Уверена, что ваш работодатель ничего такого не имеет в виду. Мы с Сэнди только что переехали, но уже любим этот дом, как родной. На прошлой неделе поклеили в ванной обои. Чудесно выглядят.
О черт. Все летит в тартарары. Если я не притащу Клоуса, мне не заплатят, и я буду в большой луже. Если я буду угрожать и запугаю Элейн, чтобы она настучала на брата, то буду чувствовать себя сволочью. Лучше уж преследовать какого-нибудь убийцу, которого все ненавидят, включая его матушку. Разумеется, сумасшедшие убийцы имеют склонность стрелять в охотников за головами, а схлопотать пулю не стоит во главе списка моих любимых занятий.
– Пахнет имбирем, – обратился Дизель к Элейн. – Готов поспорить, вы печете печенье.
– Я пеку печенье каждый день, – сообщила она ему. – Вчера сахарное печенье с цветной крошкой, сегодня имбирные пряники.
– Люблю имбирные пряники, – заявил Дизель. Он проскользнул мимо хозяйки и пошел искать дорогу к кухне. Там выбрал на подносе с горой печенья одно, откусил и улыбнулся: – Бьюсь об заклад, вы кладете в тесто винный уксус.
– Этой мой секретный ингредиент, – подтвердила Элейн.
– Так где же наш старина? – спросил Дизель. – Где Сэнди?
– Наверно, в мастерской. Видите ли, он делает много игрушек своими руками.
Дизель подошел к задней двери и выглянул наружу.
– И где мастерская?
– Позади магазина маленькая мастерская. И еще есть главная мастерская. Я точно не знаю, где она. Никогда там не была. Я всегда занята выпечкой печенья.
– В Трентоне мастерская? – не отступал Дизель.
Элейн задумалась.
– Ну не странно ли? – сказала она. – Я не знаю. Сэнди рассказывает об игрушках, о проблемах на работе, но не могу вспомнить, говорил ли он о мастерской.
Дизель стащил еще печенье с подноса, поблагодарил Элейн, и мы вышли.
– Хочешь откусить? – предложил Дизель, зажав печенье в идеальных белых зубах и пристегивая ремень безопасности.
– Ну уж нет.
У него был красивый голос. Слегка хрипловатый, с ноткой юмора. И глаза под стать. Мне очень не по душе, что мне нравились и голос, и глаза. Мою жизнь и так осложняли двое парней. Один – мой наставник и мучитель, кубино-американский охотник за головами\бизнесмен по кличке Рейнджер. Сейчас его не было в городе. Никто не в курсе, где он и когда вернется. Обычное дело. Другой мужчина в моей жизни – трентонский коп Джо Морелли. В детстве Морелли заманил меня в отцовский гараж и научил играть в паровозик. Я была туннелем, а Морелли поездом, можете представить себе картинку. Потом, уже старшеклассницей, я работала во «Вкусной Выпечке», и Морелли за считанные часы сладкоречиво уговорил позволить ему преподать мне более взрослую версию игры в паровозики на полу за полками с эклерами. С тех пор мы выросли. А притяжение все еще осталось. И сменилось подлинным притяжением… может, даже любовью. Но полностью доверие и способность связать себя обязательствами нами не владело. И мне в самом деле не нужен еще и третий какой-то потенциально нечеловеческий парень в жизни.
– Готов спорить, ты беспокоишься, как влезть в эти джинсы, – предположил Дизель. – Боишься прибавить печеньевых калорий?
– Неправда! Джинсы сидят на мне идеально. – Мне не хотелось печенья, которое обслюнявил Дизель. Я имею в виду, что мне о нем известно вообще? Ну ладно, джинсы тоже были чуток тесноваты. Эх.
Он откусил имбирному человечку голову.
– Что дальше? У Клоуса есть дети, которых мы можем допросить? Думаю, я уже набиваю руку.
– Никаких детей. Я проверяла, у него нет в городе родственников. Как и у Элейн. Она бездетная вдова.
– Должно быть, ей трудно. Женщина же должна иметь стимулы.
Я сузила глаза.
– Стимулы?
– Дети. Инстинкт размножения. Материнские стимулы.
– Ты кто?
– Хороший вопрос, – заметил Дизель. – Не уверен насчет ответа. Знает ли кто из нас, кто мы есть?
Великолепно. Теперь еще и философ.
– А у тебя нет материнских инстинктов? – продолжал он. – Ты не слышишь, как тикают биологические часы? Тик-так, тик-так, – забавляясь, изобразил он.
– У меня есть хомяк.
– Эй, лучшего и желать нечего. Хомяки крутые. Лично я считаю, что детей переоценивают.
У меня задергался глаз. Я приложила палец, чтобы прекратить тик.
– Я не собираюсь прямо сейчас это обсуждать.
Дизель поднял руки, сдаваясь.
– Ноу проблемо. Не хочу тебя огорчать.
Ага, как же.
– Вернемся к большой облаве. У тебя есть план? – спросил он.
– Еду в магазин. Я не поняла, что к нему примыкает мастерская.
Двадцать минут спустя мы стояли перед дверью магазинчика, уставившись на маленькую картонную вывеску, написанную от руки. «ЗАКРЫТО». Дизель взялся за ручку двери, и замок со щелчком открылся.
– Очень впечатляет, правда? – сказал он.
– Очень незаконно.
Он толкнул дверь.
– Знаешь, ты портишь все удовольствие.
Мы оба заглянули в темноту. Единственными окнами являлись стеклянные панели в двери. Магазинчик размером с двухместный гараж. Дизель закрыл за нами дверь и включил свет. Над головой замерцали флуоресцентные лампы и тускло осветили внутренность помещения.
– Ух ты, как весело, – взбодрился Дизель. – Так и хочется приобрести какую-нибудь игрушку. Прямо после того, как выткну себе глаз и перережу горло.
Вдоль стен тянулись полки, но они стояли пустые, а железные дороги, настольные игры, куклы, фигурки и мягкие игрушки в беспорядке валялись на полу.
– Странно, – заметила я. – Почему игрушки на полу?
Дизель оглядел комнату.
– Наверно, кто-то слетел с катушек. – На прилавке возвышался древний кассовый аппарат. Дизель набрал код, и касса открылась. – Семь долларов и пятьдесят центов, – сообщил он. – Не думаю, что бизнес Сэнди процветал. – Дизель обошел всю лавку и проверил заднюю дверь. Заперто. Он открыл дверь, и мы заглянули в заднюю комнату. – Здесь и смотреть-то нечего, – подытожил он.
Пара длинных металлических складных столов и несколько металлических складных стульев. Грубые деревянные игрушки в различной стадии готовности на столах. Большинство – неуклюже вырезанные животные и даже еще неуклюжее вырезанные паровозики. Поезда были связаны большими крючьями и петлями.
– Пошарим вокруг – вдруг найдем адрес другой мастерской, – предложила я. – Может, он напечатан на отгрузочном ярлыке или коробке. Или попадется клочок бумаги с телефонным номером.
Мы обыскали обе комнаты, но не обнаружили ни адреса, ни телефонного номера. В мусорной корзине нашелся лишь один предмет – смятый пакет из кондитерской Балданно. Сэнди Клоус оказался сладкоежкой. В лавке не было телефона. В залоговом соглашении не указывалось ни одного, и в пределах видимости ничего не наблюдалось. В документах не значился и сотовый. И никакой гарантии, что таковой вообще существует.
Покинув магазин, мы заперли парадную дверь. Стоя около моей машины на парковке, мы оглянулись назад.
– Ты не замечаешь ничего странного с магазином? – спросила я Дизеля.
– Отсутствует вывеска, – ответил он. – Просто дверь с вырезанным деревянным солдатиком.
– Что за игрушечный магазин без вывески?
– Если присмотришься внимательней, то увидишь, что вывеску содрали, – заметил Дизель. – Она раньше висела над дверью.
– Наверно, это фасад для какой-то бухгалтерии.
Дизель помотал головой.
– Тогда бы были телефоны. Может, даже и компьютеры. Пепельницы и сигаретные окурки.
Я вздернула брови.
– Я смотрю телевизор, – пояснил он.
Ладно. Проехали.
– Сейчас я собираюсь к родителям, – предупредила я Дизеля. – Может, тебя куда-нибудь подкинуть? В торговый центр, бильярдную, психушку…
– Черт, ты меня обижаешь. Не хочешь знакомить меня с родителями.
– Не похоже, что мы станем постоянно дружить.
– Я взял на себя обязательство поднять тебе рождественское настроение, а к своей работе я отношусь очень серьезно.
Я с отвращением посмотрела на него.
– Да какое серьезное отношение к работе. Ты же мне заявил, что даже не любишь Рождество.
– Сам себе удивляюсь. Обычно я на такое не подряжаюсь. Однако ж начинаю входить во вкус. Что скажешь? Разве я не весельчак?
– Что скажешь? Разве я не собираюсь от тебя избавиться?
Сунув руки в карманы, он покачался на каблуках.
– Нет.
* * *
Я выдохнула, поддала газу и выехала со стоянки. До родителей в Бурге было рукой подать. Бург недалеко от Чамберсбурга, небольшого поселения в пригороде Трентона. Я родилась и выросла в Бурге и принадлежу ему душой и телом до конца жизни. Я пыталась оторваться от Бурга, но, как выяснилось, далеко убраться не смогла.
Как и большинство жилищ в Бурге, родительское гнездо представляло собой двухэтажный дощатый домик, выстроенный на небольшом узком участке. И как большинство домов в Бурге, дом соединялся с таким же общей стеной. В смежном доме обитала Мейбл Марковиц. Она жила одиноко с тех пор, как ее муж предстал перед Господом, содержала свои окна в чистоте, дважды в неделю играла в лото в доме престарелых и выжимала тринадцать центов из каждого десятицентовика.
Я припарковалась у тротуара, и Дизель вытаращился на наши два дома. Дом миссис Марковиц был выкрашен в канареечно-зеленый цвет. На крошечном переднем дворике она поставила пластмассовую статую Пресвятой Девы и рядом горшок с пластиковыми цветами пуансеттии. В переднем окне стояла одинокая свеча. Желто-коричневый дом моих родителей украшала гирлянда цветных огоньков вдоль фасада. И на переднем дворике, явно соревнуясь с Пресвятой Девой миссис Марковиц, торчал огромный видавший виды Санта-Клаус, чей костюм из красного уже стал бледно-розовым. Во всех окнах виднелись электрические свечи, а на входной двери висел венок.
– Дерьмо святое, – воскликнул Дизель. – Это же автокатастрофа.
Я склонна была согласиться с ним. Дома наши выглядели очаровательными в своем убожестве. Когда мне было четырнадцать, Пресвятой Деве прилетело по голове бейсбольным мячом, отколов кусок, однако это не освободило статую от обязанности благословения дома. Она крепко стояла, невзирая на дождь и ветер, снег и бурю, и с проломленной головой. Точно также и Санта выцветал и крошился, но упорно возвращался на свое место каждый год.
Из-за стеклянных дверей на нас глазела бабуля Мазур. Бабуля живет теперь с моими родителями, с тех пор как дедуля Мазур поедает свиные шкурки и хорошо прожаренные сэндвичи с арахисовым маслом в компании с Элвисом Пресли. Бабуля Мазур мосластая, с обвисшей кожей. На голове туго закрученные локоны седых волос, а в сумочке «кольт» сорок пятого калибра. Концепция, что стареть нужно элегантно, никогда не имела ничего общего с Бабулей.
Когда мы с Дизелем подошли поближе, Бабуля открыла дверь.
– Кто это? – спросила она, таращась во все глаза на моего спутника. – Я и не знала, что ты притащишься с новым парнем. Ты посмотри на меня. Я даже не одета. А что с Джозефом? Что с ним случилось?
– Кто у нас Джозеф? – заинтересовался Дизель.
– Ее парень, – охотно поделилась бабуля Мазур. – Джозеф Морелли. Трентонский коп, между прочим. Наверно, на ужин придет, ведь сегодня воскресенье.
Дизель насмешливо взглянул на меня.
– Ты не говорила, что у тебя есть парень.
Я представила Дизеля матушке, Бабуле и папаше.
– Что это мужики взяли моду носить хвосты? – проворчал папаша. – Длинные волосы положено иметь девчонкам. А мужиков нужно стричь.
– А как насчет Иисуса? – возразила Бабуля. – У него была длинная прическа.
– Этот парень не Иисус, – резонно заметил папаша. И подал руку Дизелю. – Рад познакомиться. Ты что, типа рестлера?
– Нет, сэр, я не рестлер, – улыбаясь, ответил Дизель.
– Да они все там актеры, – поделилась Бабуля. – Только единицы по-настоящему отличные рестлеры, типа Курта Энгла или Ланца «Урагана».
– Ланцет Ураган? – переспросил папаша. – Что за имечко такое?
– Вроде канадское, – пояснила Бабуля. – Он такой милашка.