***
Гость спал на кухонном столе — Стас поморщился, глядя на лужу чая под столом, но потом решил, что отделался небольшим ущербом. Кто его знает, как обернулось бы дело, будь Алексей юристом с обширной практикой. Сидел бы сейчас Стас где-нибудь за решеткой и ждал решения суда. Или как там это происходит? В сериалах всегда быстро и как по нотам, а в жизни — кто его знает.
Разогрев ужин в микроволновке, он собрался будить брата, но тот сам подтянулся на кухню и уставился на спящего гостя.
— Он так и будет? — спросил Виктор.
— Откуда я знаю, — ответил Стас, стараясь говорить тише.
Алексей, недовольно пробормотав что-то в полусне, начал просыпаться. Он уставился на них непонимающим взглядом, несколько секунд вспоминал, где находится, оглядываясь по сторонам, а потом тяжело вздохнул.
— Извините.
— Не бери в голову, — отмахнулся Стас.
Алексей заметил под ногами лужу, спохватился и побежал в туалет. Оттуда вернулся с ведром и шваброй — образцовый гость. Виктор сколько ни разливал напитков на кухне, ни один не убрал — не царское это дело.
— На ужин креветки с какой-то фигней, — объявил Стас, и поскольку никто не отказался, разложил отправленную Костиком еду на три тарелки.
Они поели в тишине, и нужно было задавать важный вопрос, но Стас боялся, что вслед за вопросом последуют неудобные истории. Виктор начнет жаловаться на Жанну, Алексей найдет что-нибудь в своей несчастной судьбе, и вечер будет безнадежно испорчен.
— Ты на Красной Площади был? — спросил у гостя Виктор.
Алексей ответил, мол, не был, Виктор охотно набросился с вопросами, где он еще не был, они разговорились и неожиданно приняли решение сами. Стас понял, что участвует в этом решении только когда они тронулись. Покатил машину по пустой улице и осознал, что его втянули в ночное развлечение. Мало ему было дел на вечер, еще придумал.
Пока ехали, Виктор не замолкал, рассказывая, как много должен увидеть Лёха — он так и называл его — в столичной жизни. И туда они поедут, и туда, и расписание уже готово, дело за малым — найти время.
— Я завтра допоздна, зато послезавтра могу с шести заехать, — и все в таком духе.
Стас понял, что прогнать из квартиры неожиданного гостя не сможет в точности так, как не смог дать ему взятку от мамы. Понял, что чувствует себя не просто ответственным за спасенного, но за них обоих — непутевого брата с его вечно неудачными девушками, а теперь еще за этого гостя столицы. Злой и раздраженный он шел за ними по парку к заветному пятачку, где провинция спонсировала бомжей — бросала монетки.
Лёха про традицию откуда-то слышал, вытащил из кармана целую гость мелочи, встал в круг, закрыл глаза и замер. Виктор разглядывал группу азиатских туристов, и Стас остался наедине с тишиной и гостем. Кроме них у пятачка не было больше никого — удивительное дело. Поздний вечер ведь, самое время загадывать желания.
«Загадунов» он ненавидел с глубокого детства, потому что знал, какие они в глубине души слабые существа. В детском доме на день рождения все загадывали одно и то же. Стас два раза загадывал тоже и до сих пор себя за это презирал. Нашел помощника — боженьку с неба. Лучше бы в Деда Мороза верил, писал письма — их потом отправляли «куда надо», и Виктор говорил, ему так прислали старенький ноутбук. Стас никогда никому не писал писем, разве что под диктовку воспитателей, когда нужно было что-то по делу. И в желания не верил, а когда кто-то рассказывал, как они исполняются, упрямо поджимал губы. Работай, учись, терпи и сам исполняй все желания.
Лёха стоял на пятачке в той позе, в которой ухитрился на этот самый пятачок попасть — немного скрюченным с оттопыренным мизинцем на одной руке и сжатым кулаком с мелочью на другой. Он о чем-то напряженно думал: губы сошлись в одну линию, брови стянулись к носу, скулы подобрались от свернувшихся мышц. Стас представлял себе, о чем может мечтать спасенный. Поправился он как по волшебству быстро, застрял теперь в столице до конца культурной программы Виктора. О чем тогда? О работе? О халяве?
Лёха все стоял и стоял, Стасу начало казаться, что он заснул в нелепой позе. Захотелось подойти и стащить его с пятачка, хотя вокруг все еще не было ни души и они никому не мешали.
Потом в дело вступил интерес. Любопытство с раннего детства было для Стаса важнейшим двигателем. О чем может так долго думать человек на Красной Площади? Это же просто красные кирпичи, старая дурацкая кладка, целый сонм солдатиков и бесконечные сувениры. Лёха ведь взрослый человек — двадцать три года, чего ж он там делает, как ребенок?
Стас вспомнил, как сам первый раз оказался у пятачка, и ничего особенного в памяти не воспроизвел. Было скучно, все толкались, и он надеялся побыстрее попасть домой к маме Нине — тогда он еще звал ее так — чтобы поесть котлет, которые она всегда готовила очень вкусно. Лёху котлеты явно не волновали — креветки Костика он слопал, как простую картошку, без особых восторгов. Где жить ему тоже было все равно, иначе не притащился бы в столицу без запасного плана. Друзей бросил, мать бросил. Чего он ищет ночью на Красной Площади с горстью мелочи?
— Я всё, — объявил Лёха. Стас увидел, что он стоит совсем близко, и руки его расслаблены. Мелочь валялась поверх металлического круга сзади.
— Хорошо, куда теперь? — спросил Стас.
— Может, домой? — шепотом спросил Лёха. Стас не понял, почему он шепчет, и Лёха кивнул в сторону Виктора, который в этот самый момент делал групповой снимок для азиатских туристов.
— Вы после смены, — добавил Лёха, переступил с ноги на ногу и стал похож на ребенка.
Стас пошел к машине, крикнул Виктору, чтобы не отставал, и всю обратную дорогу гадал, что было в голове у Алексея, когда тот стоял на Красной Площади. Найти бабу с пропиской? Съездить в Европу? О чем мечтают провинциалы, когда попадают в Москву? Стать знаменитым?
Мысль сжирала его целиком, два раза он свернул не там, где должен был, приехал во двор злой, забыл код сигнализации, долго разбирался с охраной, наконец, разулся, кинул куртку на вешалку и пошел заваривать чай. Ему было тошно от самого себя.
— Слушай, а что ты там загадал? — спросил у Лёхи в коридоре Виктор.
Стас сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Еще секунда, и мучения его закончатся.
— Так нельзя же говорить, — ответил Лёха. — Не сбудется!
Стас скрипнул зубами и пошел досыпать.
========== 3. Разрыв ==========
Хотя Станислав Валерьевич ничего плохого не сказал вслух, Лёха понял, что он много всего подумал. Даже для измученного работой человека выглядел Станислав Валерьевич паршиво и, быть может, пытался скрыть неприязнь, но Лёхе от этих попыток было еще тяжелее. Он сидел в машине и представлял себе в красках и живо, как точно так же ехал Станислав Валерьевич однажды с работы — тогда еще был его День рождения, о чем рассказал по запарке Витек — и ненароком сбил проходимца из провинции, а потом впутался в чужую жизнь по колено. Как в дерьмо практически, только от дерьма можно отмыться, а от Лёхи попробуй, отмойся.
Домой к Станиславу Валерьевичу Лёха вернулся мрачным и принял волевое решение утром свалить куда-нибудь, куда угодно, куда только пустят, лишь бы не создавать неудобств человеку, который спас его, пьяницу, от страшной участи валяться на проезжей части. Вот сбил бы его какой-нибудь с Рублевки, тут-то сказочке конец. Хорошо еще если бы просто помер, а так отвезли бы в лес и заставили копать могилу.
Засыпал Лёха с мутным чувством, практически с тошнотой, которая подкатывала к горлу волнами, и посреди ночи он все-таки обнял унитаз один разик, а потом на цыпочках добрался до комнаты и рухнул на пол. Ничего не снилось, только чернота, из которой Лёха пытался то ли вырваться, то ли убежать — этого он так и не разобрал, а наутро болели шея, спина и совесть.
— Поехали! — жизнерадостно предложил Витек, похлопав Лёху по плечу, и даже спрашивать, куда, не захотелось.
Они поехали «кататься по столице», и Витек показывал Лёхе Красную Площадь «при свете солнышка», потом какой-то бар, где им налили рассолу, потом здоровенный магазин, где Витек купил Лёхе толстовку и джинсы, «чтоб не как бомж», потом бистро, где они заказали шаурму, «потому что тут хорошие». Лёха таскался за Витьком до самого вечера и мечтал о минуте, когда сможет снова называть его Виктором Валерьевичем. Слишком тошно было вести себя по-свойски с мужиком вполовину старше и в сто раз богаче его самого. Как будто президента выгуливает.
Хуже всего было чувствовать, что выгуливает его Витек по простой причине — чтоб не ехать к жене. Или к любовнице, Лёха так и не смог понять. Вроде и любил ее ответственный Виктор Валерьевич, а вроде поперек горло встали ее скандалы Витьку.
— Слушай, а хочешь, я тебе жестяк покажу? — воодушевленно спросил «простой парень» Витек, выруливая с широченной дороги в закоулок.
Лёхе захотелось ответить честно: «Я спать хочу и плову». Но вместо этого он кивнул, потому что по взгляду Витька видел, что это будет правильным ответом. Хочешь кататься на его тачке, есть за его счет и посмотреть столицу — кивай.
Они зашли в подвальчик, и на джинсы с толстовкой мужик в дорогущем костюме посмотрел с презрением. Лёха понял, что это был охранник, уже когда они прошли внутрь, и на короткий миг в сознании его возник удивительный образ. Из простого московского подвала, как будто из подземки, выходят толпами одетые с иголочки мужики в черных очках. Как в старом фильме «Матрица», который Лёха запиратил в далеком детстве и наслаждался просмотром с друзьями, пока они не разучили его наизусть.
— Видишь? Крутота! — сказал Витек, и вышло у него так душевно, что Лёха засомневался, не на Рублевке ли живет этот мужик. Ладно, Станислав Валерьевич, с этим все понятно. Но Витек явно получал побольше, причем неизвестно откуда и неизвестно за что. Тусовать с новым Новым русским Лёхе не хотелось, потому что в фильмах дело заканчивалось перестрелками, а боевые ранения Лёхи еще не зажили.
Крутоту он не заметил — перед ним был пыльный, задымленный кальянами зальчик скромнейших размеров, где сидели старики и подростки в окружении пары чопорных официанток, от которых Лёхе захотелось зевать. Он прикрыл рот ладонью, но Витек все равно заметил и тут же заказал им «по стопочке».
Широту размаха заведения Лёха не оценил, даже когда им притащили «самые модные шоты». Разбавлять тархуном водку его научили в восьмом классе, и с тех пор «зелёнка» была таким простым напитком, который даже девушке не предложишь. В особо трудных случаях тархуном можно было промыть желудок, так что покупали сразу много. Он выхлестал «самый модный шот» и порадовался, что хотя бы «Колокольчиком» его не залили.
Витек начал сникать — понял, наверное, что Лёхе лучше было бы выпить кисель, а потом завалиться спать. Но отступать не собирался. Добился от официантки какого-то стейка, велел не добавлять помидоры (откуда эта столичная жадность?) и подать какого-то там вина с каким-то там сыром. Лёха представил себе кастрюлю с пловом и прикрыл глаза, всего на секундочку, потому что от дыма они непривычно щипали.
— Кто тут у нас? — раздалось у него над ухом, и от испуга он подскочил. Со стороны уха донесся смешок. Не то чтобы полноценный гогот, но какой-то приличный, и заинтересованный Лёха аккуратно обернулся на него.
Перед ним стоял мужик лет сорока или сорока пяти, диагноз пятидесятника ставить ему было рановато. Лицо у мужика было похоже на те, что берут для рекламы машин и парфюмерии. Вроде и зацепиться тяжело, но красиво. Лёха пробежался взглядом по одежде, чтобы поставить диагноз, но не смог — слишком много оставалось белых пятен. Нарочно он надел мятую рубашку или потому что гладить некому? Почему галстук выглядит таким старым? Пиджак должен быть неровным или велик на размер? Даже с прической ничего угадать было нельзя — то ли час провел в парикмахерской, то ли неудачно спал.
Лёха проснулся — ему стало интересно. И непонятный мужик явно это заметил, потому что вопреки всем правилам поведения в общественных местах уселся за их столик, взял из тарелки с сыром кусок и положил в рот.
— Ты всю родню сюда привести хочешь? — спросил он, обращаясь к Витьку. Вернее к Виктору Валерьевичу, потому что «Витек» на него больше не липло — слишком серьезную мину состроил.
— Какое твое дело? — спросил Виктор Валерьевич, отодвигая сырную тарелку подальше. Лёха поразился этой мелочности. Между непонятным мужиком и Витьком угадывалась старая история, так что сон окончательно сбежал от Лёхи, и он стал исподтишка поглядывать то на одного, то на другого.
— Думаю ради вас сделать клубную карту «Семья». Приведи всех родственников, получи фотосессию с мамой в подарок.
По неизвестной причине Виктор Валерьевич сжал пальцы кулаком и хлопнул по столу, так что сырная тарелка смешно подпрыгнула.
— Расслабься, расслабься, ты же за этим сюда приходишь, — невозмутимо ответил непонятный мужик, но встал из-за стола и пошел к барной стойке, где бармен приветственно помахал ему рукой.
— Это кто? — шепотом спросил Лёха, когда понял, что мужик не услышит его.
— Мудак один, — ответил Витек, с помощью бокала вина вернув себе право называться так, — местный бухгалтер.
— Бухгалтер? Что-то не похож, — удивился Лёха. Бухгалтер был больше похож на гея, но говорить такие вещи вслух Лёха испугался, чтоб еще сильней не разозлить собутыльника.
Они съели по стейку и добрались до кофе с коньяком, когда началась «самая интересная часть». Лёха сразу понял, что дело пахнет жареным. Кальянщиков прибавилось в количестве, теперь все помещение пропитывал равномерный слой дыма. Стало душно, а Лёхе после выпитого хотелось на свежий воздух. Потом приглушили музыку и стали копошиться возле дальней стены.
Лёхе это напомнило подростковую самодеятельность, когда пара гитаристов пела хиты под два аккорда, а остальные потягивали жигули и болтались в такт. Он даже вкус пива на губах почувствовал и на секунду оказался в родном городке. Вокруг были друзья: Славка, Костян, Валера. Друзья теперь синьковали по ипотечным квартирам с женами, потому что резинки были дорогими, дети — правильными, и Лёха закусил губу, чтоб не расплакаться. От дыма и от прошлого, которое, хоть и осталось далеко-далеко, на чужом перроне, все равно притащилось за ним в Москву.
На импровизированную сцену вышло три подростка. Лёха глядел, что это они делают в таком месте, и тут до него дошло, что никакие они не подростки — просто молодежь из офисов. Ни мышц, ни осанки — на кой им все это, если целыми днями сидят за компьютерами и щелкают деньги. Он смотрел на молодежь из офисов так долго, что не сообразил, когда к ним вышел седой мужик с плеткой.
Тут Лёху унесло — он даже не понял, куда именно. Он улыбнулся и пару раз глупо хихикнул — Виктор Валерьевич его тут же осадил. Но унять смех было невозможно. Мужик с плеткой ходил от одного офисного малька к другому, а Лёхе до ужаса хотелось прохохотаться. Он даже понял, куда притащил его за «жестяком» Виктор Валерьевич, потому что в родной провинции хоть и не слышали про такие подвальные изыски, доступ в интернет получили вместе со всей страной. И Лёха даже смотрел видео, и даже знал, что к чему, но ему было смешно.
Взрослый мужик, солидный, Виктор Валерьевич, детдомовец, какой-то чинуша хрен знает где, подобрал с улицы нищеброда Лёху и решил показать «жестяк» — тархуновые шоты и три голых парня.
Лёхе захотелось спросить у Витька, пусть даже Виктор Валерьевич сейчас сидел с выражением дохлой селедки на лице и галстуке, какого лешего он считает, что это — «жестяк»?
Жестяк — это когда тащишь мать с вокзала в два часа ночи, а она такая пьяная, что имени твоего не помнит, и грозится прибить, потому что «бесплатно не дает». Жестяк — это жена Костяна, которая резала вены на восьмом месяце, потому что Костян пригласил на танец Верку из одиннадцатого класса. Жестяк — это зарплата пять тысяч рублей и коммуналка в три с половиной. А три голых малька у стенки — это не жестяк, это отсутствие адреналина. Сократите у них премию на три месяца, посадите на хлеб с водой, от родаков отселите, и они перестанут страдать фигней.