"I never pay," was the reply, in a tone of importance.	- Со мной не платят, - с важным видом проговорил Форестье.
When he approached the check-takers they bowed, and one of them held out his hand.	Три контролера поклонились ему. С тем из них, который стоял в середине, журналист поздоровался за руку.
The journalist asked: "Have you a good box?"	- Есть хорошая ложа? - спросил он.
"Certainly, Monsieur Forestier."	- Конечно, есть, господин Форестье.
He took the ticket held out to him, pushed the padded door with its leather borders, and they found themselves in the auditorium.	Форестье взял протянутый ему билетик, толкнул обитую кожей дверь, и приятели очутились в зале.
Tobacco smoke slightly veiled like a faint mist the stage and the further side of the theater.	Табачный дым тончайшей пеленою мглы застилал сцену и противоположную сторону зала.
Rising incessantly in thin white spirals from the cigars and pipes, this light fog ascended to the ceiling, and there, accumulating, formed under the dome above the crowded gallery a cloudy sky.	Поднимаясь чуть заметными белесоватыми струйками, этот легкий туман, порожденный бесчисленным множеством папирос и сигар, постепенно сгущался вверху, образуя под куполом, вокруг люстры и над битком набитым вторым ярусом, подобие неба, подернутого облаками.
In the broad corridor leading to the circular promenade a group of women were awaiting new-comers in front of one of the bars, at which sat enthroned three painted and faded vendors of love and liquor.	В просторном коридоре, вливавшемся в полукруглый проход, что огибал ряды и ложи партера и где разряженные кокотки шныряли в темной толпе мужчин, перед одной из трех стоек, за которыми восседали три накрашенные и потрепанные продавщицы любви и напитков, группа женщин подстерегала добычу.
The tall mirrors behind them reflected their backs and the faces of passers-by.	В высоких зеркалах отражались спины продавщиц и лица входящих зрителей.
Forestier pushed his way through the groups, advancing quickly with the air of a man entitled to consideration.	Форестье, расталкивая толпу, быстро продвигался вперед с видом человека, который имеет на это право.
He went up to a box-keeper.	Он подошел к капельдинерше.
"Box seventeen," said he.	- Где семнадцатая ложа?
"This way, sir."	- Здесь, сударь.
And they were shut up in a little open box draped with red, and holding four chairs of the same color, so near to one another that one could scarcely slip between them.	И она заперла обоих в деревянном открытом сверху и обитом красной материей ящике, внутри которого помещалось четыре красных стула, поставленных так близко один к другому, что между ними почти невозможно было пролезть.
The two friends sat down.	Друзья уселись.
To the right, as to the left, following a long curved line, the two ends of which joined the proscenium, a row of similar cribs held people seated in like fashion, with only their heads and chests visible.	Справа и слева от них, изгибаясь подковой, тянулся до самой сцены длинный ряд точно таких же клеток, где тоже сидели люди, которые были видны только до пояса.
On the stage, three young fellows in fleshings, one tall, one of middle size, and one small, were executing feats in turn upon a trapeze.	На сцене трое молодых людей в трико - высокий, среднего роста и низенький - по очереди проделывали на трапеции акробатические номера.

The tall one first advanced with short, quick steps, smiling and waving his hand as though wafting a kiss.	Сперва быстрыми мелкими шажками, улыбаясь и посылая публике воздушные поцелуи, выходил вперед высокий.
The muscles of his arms and legs stood out under his tights. He expanded his chest to take off the effect of his too prominent stomach, and his face resembled that of a barber's block, for a careful parting divided his locks equally on the center of the skull.	Под трико обрисовывались мускулы его рук и ног. Чтобы не слишком заметен был его толстый живот, он выпячивал грудь. Ровный пробор как раз посередине головы придавал ему сходство с парикмахером.
He gained the trapeze by a graceful bound, and, hanging by the hands, whirled round it like a wheel at full speed, or, with stiff arms and straightened body, held himself out horizontally in space.	Грациозным прыжком он взлетал на трапецию и, повиснув на руках, вертелся колесом. А то вдруг, выпрямившись и вытянув руки, принимал горизонтальное положение и, держась за перекладину пальцами, в которых была теперь сосредоточена вся его сила, на несколько секунд застывал в воздухе.
Then he jumped down, saluted the audience again with a smile amidst the applause of the stalls, and went and leaned against the scenery, showing off the muscles of his legs at every step.	Затем спрыгивал на пол, снова улыбался, кланялся рукоплескавшему партеру и, играя упругими икрами, отходил к кулисам.
The second, shorter and more squarely built, advanced in turn, and went through the same performance, which the third also recommenced amidst most marked expressions of approval from the public.	За ним второй, поменьше ростом, но зато более коренастый, проделывал те же номера и, наконец, третий - и все это при возраставшем одобрении публики.
But Duroy scarcely noticed the performance, and, with head averted, kept his eyes on the promenade behind him, full of men and prostitutes.	Но Дюруа отнюдь не был увлечен зрелищем; повернув голову, он не отрывал глаз от широкого прохода, где толпились мужчины и проститутки.
Said Forestier to him: "Look at the stalls; nothing but middle-class folk with their wives and children, good noodlepates who come to see the show.	- Обрати внимание на первые ряды партера, -сказал Форестье, - одни добродушные, глупые лица мещан, которые вместе с женами и детьми приходят сюда поглазеть.
In the boxes, men about town, some artistes, some girls, good second-raters; and behind us, the strangest mixture in Paris.	В ложах - гуляки, кое-кто из художников, несколько второсортных кокоток, а сзади нас -самая забавная смесь, какую можно встретить в Париже.
Who are these men?	Кто эти мужчины?
Watch them.	Приглядись к ним.
There is something of everything, of every profession, and every caste; but blackguardism predominates.	Кого-кого тут только нет, - люди всякого чина и звания, но преобладает мелюзга.
There are clerks of all kinds--bankers' clerks, government clerks, shopmen, reporters, ponces, officers in plain clothes, swells in evening dress, who have dined out, and have dropped in here on their way from the Opera to the Th?atre des Italiens; and then again, too, quite a crowd of suspicious folk who defy analysis.	Вот служащие - банковские, министерские, по торговой части, - репортеры, сутенеры, офицеры в штатском, хлыщи во фраках, - эти пообедали в кабачке, успели побывать в Опере и прямо отсюда отправятся к Итальянцам[2], - и целая тьма подозрительных личностей.

As to the women, only one type, the girl who sups at the American _caf?_, the girl at one or two louis who looks out for foreigners at five louis, and lets her regular customers know when she is disengaged.	А женщины все одного пошиба: ужинают в Американском кафе и сами извещают своих постоянных клиентов, когда они свободны. Красная цена им два луидора, но они подкарауливают иностранцев, чтобы содрать с них пять.
We have known them for the last ten years; we see them every evening all the year round in the same places, except when they are making a hygienic sojourn at Saint Lazare or at Lourcine."	Таскаются они сюда уже лет шесть, - их можно видеть здесь каждый вечер, круглый год, на тех же самых местах, за исключением того времени, когда они находятся на излечении в Сен-Лазаре или в Лурсине.
Duroy no longer heard him.	Дюруа не слушал.
One of these women was leaning against their box and looking at him.	Одна из таких женщин, прислонившись к их ложе, уставилась на него.
She was a stout brunette, her skin whitened with paint, her black eyes lengthened at the corners with pencil and shaded by enormous and artificial eyebrows.	Это была полная набеленная брюнетка с черными подведенными глазами, смотревшими из-под огромных нарисованных бровей.
Her too exuberant bosom stretched the dark silk of her dress almost to bursting; and her painted lips, red as a fresh wound, gave her an aspect bestial, ardent, unnatural, but which, nevertheless, aroused desire.	Пышная ее грудь натягивала черный шелк платья; накрашенные губы, похожие на кровоточащую рану, придавали ей что-то звериное, жгучее, неестественное и вместе с тем возбуждавшее желание.
She beckoned with her head one of the friends who was passing, a blonde with red hair, and stout, like herself, and said to her, in a voice loud enough to be heard:	Кивком головы она подозвала проходившую мимо подругу, рыжеватую блондинку, такую же дебелую, как она, и умышленно громко, чтобы ее услышали в ложе, сказала:
"There is a pretty fellow; if he would like to have me for ten louis I should not say no."	- Гляди-ка, правда, красивый малый? Если он захочет меня за десять луидоров, я не откажусь.
Forestier turned and tapped Duroy on the knee, with a smile.	Форестье повернулся лицом к Дюруа и, улыбаясь, хлопнул его по колену:
"That is meant for you; you are a success, my dear fellow.	- Это она о тебе. Ты пользуешься успехом, мой милый.
I congratulate you."	Поздравляю.
The ex-sub-officer blushed, and mechanically fingered the two pieces of gold in his waistcoat pocket.	Бывший унтер-офицер покраснел; пальцы его невольно потянулись к жилетному карману, в котором лежали две золотые монеты.
The curtain had dropped, and the orchestra was now playing a waltz.	Занавес опустился. Оркестр заиграл вальс.
Duroy said: "Suppose we take a turn round the promenade."	- Не пройтись ли нам? - предложил Дюруа.
"Just as you like."	- Как хочешь.
They left their box, and were at once swept away by the throng of promenaders.	Не успели они выйти, как их подхватила волна гуляющих.
Pushed, pressed, squeezed, shaken, they went on, having before their eyes a crowd of hats.	Их жали, толкали, давили, швыряли из стороны в сторону, а перед глазами у них мелькал целый рой шляп.

The girls, in pairs, passed amidst this crowd of men, traversing it with facility, gliding between elbows, chests, and backs as if quite at home, perfectly at their ease, like fish in water, amidst this masculine flood.	Женщины ходили парами; скользя меж локтей, спин, грудей, они свободно двигались в толпе мужчин, - видно было, что здесь для них раздолье, что они в своей стихии, что в этом потоке самцов они чувствуют себя, как рыбы в воде.
Duroy, charmed, let himself be swept along, drinking in with intoxication the air vitiated by tobacco, the odor of humanity, and the perfumes of the hussies.	Дюруа в полном восторге плыл по течению, жадно втягивая в себя воздух, отравленный никотином, насыщенный испарениями человеческих тел, пропитанный духами продажных женщин.
But Forestier sweated, puffed, and coughed.	Но Форестье потел, задыхался, кашлял.
"Let us go into the garden," said he.	- Пойдем в сад, - сказал он.
And turning to the left, they entered a kind of covered garden, cooled by two large and ugly fountains.	Повернув налево, они увидели нечто вроде зимнего сада, освежаемого двумя большими аляповатыми фонтанами.
Men and women were drinking at zinc tables placed beneath evergreen trees growing in boxes.	За цинковыми столиками, под тисами и туями в кадках, мужчины и женщины пили прохладительное.
"Another bock, eh?" said Forestier.	- Еще по кружке? - предложил Форестье.
"Willingly."	- С удовольствием.
They sat down and watched the passing throng.	Они сели и принялись рассматривать публику.
From time to time a woman would stop and ask, with stereotyped smile:	Время от времени к ним подходила какая-нибудь девица и, улыбаясь заученной улыбкой, спрашивала:
"Are you going to stand me anything?"	"Чем угостите, сударь?"
And as Forestier answered:	Форестье отвечал:
"A glass of water from the fountain," she would turn away, muttering: "Go on, you duffer."	"Стаканом воды из фонтана", - и, проворчав: "Свинья!" - она удалялась.
But the stout brunette, who had been leaning, just before, against the box occupied by the two comrades, reappeared, walking proudly arm-in-arm with the stout blonde.	Но вот появилась полная брюнетка, та самая, которая стояла, прислонившись к их ложе; вызывающе глядя по сторонам, она шла под руку с полной блондинкой.
They were really a fine pair of women, well matched.	Это были бесспорно красивые женщины, как бы нарочно подобранные одна к другой.
She smiled on perceiving Duroy, as though their eyes had already told secrets, and, taking a chair, sat down quietly in face of him, and making her friend sit down, too, gave the order in a clear voice:	При виде Дюруа она улыбнулась так, словно они уже успели взглядом сказать друг другу нечто интимное, понятное им одним. Взяв стул, она преспокойно уселась против него, усадила блондинку и звонким голосом крикнула:
"Waiter, two grenadines!"	- Гарсон, два гренадина!
Forestier, rather surprised, said: "You make yourself at home."	- Однако ты не из робких, - с удивлением заметил Форестье.
She replied: "It is your friend that captivates me.	- Твой приятель вскружил мне голову, - сказала она.
He is really a pretty fellow.	- Честное слово, он душка.

I believe that I could make a fool of myself for his sake."	Боюсь, как бы мне из-за него не наделать глупостей!
Duroy, intimidated, could find nothing to say.	Дюруа от смущения не нашелся, что сказать.
He twisted his curly moustache, smiling in a silly fashion.	Он крутил свой пушистый ус и глупо ухмылялся.
The waiter brought the drinks, which the women drank off at a draught; then they rose, and the brunette, with a friendly nod of the head, and a tap on the arm with her fan, said to Duroy:	Гарсон принес воду с сиропом. Женщины выпили ее залпом и поднялись. Брюнетка, приветливо кивнув Дюруа, слегка ударила его веером по плечу.
"Thanks, dear, you are not very talkative."	- Спасибо, котик, - сказала она. - Жаль только, что из тебя слова не вытянешь.
And they went off swaying their trains.	И, покачивая бедрами, они пошли к выходу.
Forestier laughed.	Форестье засмеялся.
"I say, old fellow, you are very successful with the women.	- Знаешь, что я тебе скажу, друг мой? Ведь ты и правда имеешь успех у женщин.
You must look after it.	Надо этим пользоваться.
It may lead to something."	С этим можно далеко пойти.
He was silent for a moment, and then continued in the dreamy tone of men who think aloud:	После некоторого молчания он, как бы размышляя вслух, задумчиво проговорил:
"It is through them, too, that one gets on quickest."	- Женщины-то чаще всего и выводят нас в люди.
And as Duroy still smiled without replying, he asked:	Дюруа молча улыбался.
"Are you going to stop any longer? I have had enough of it.	- Ты остаешься? - спросил Форестье.
I am going home."	- А я ухожу, с меня довольно.
The other murmured: "Yes, I shall stay a little longer. It is not late."	- Да, я немного побуду. Еще рано, - пробормотал Дюруа.
Forestier rose.	Форестье встал.
"Well, good-night, then.	- В таком случае прощай.
Till to-morrow.	До завтра.
Don't forget.	Не забыл?
Seventeen Rue Fontaine, at half-past seven."	Улица Фонтен, семнадцать, в половине восьмого.
"That is settled.	- Хорошо.
Till to-morrow.	До завтра.
Thanks."	Благодарю.
They shook hands, and the journalist walked away.	Они пожали друг другу руку, и журналист ушел.
As soon as he had disappeared Duroy felt himself free, and again he joyfully felt the two pieces of gold in his pocket; then rising, he began to traverse the crowd, which he followed with his eyes.	Как только он скрылся из виду, Дюруа почувствовал себя свободнее. Еще раз с удовлетворением нащупав в кармане золотые монеты, он поднялся и стал пробираться в толпе, шаря по ней глазами.

He soon caught sight of the two women, the blonde and the brunette, who were still making their way, with their proud bearing of beggars, through the throng of men.	Вскоре он увидел обеих женщин, блондинку и брюнетку, с видом нищих гордячек бродивших в толчее, среди мужчин.
He went straight up to them, and when he was quite close he no longer dared to do anything.	Он направился к ним, но, подойдя вплотную, вдруг оробел.
The brunette said: "Have you found your tongue again?"	- Ну что, развязался у тебя язык? - спросила брюнетка.
He stammered "By Jove!" without being able to say anything else.	- Канальство! - пробормотал Дюруа; больше он ничего не мог выговорить.
The three stood together, checking the movement, the current of which swept round them.	Они стояли все трое на самой дороге, и вокруг них уже образовался водоворот.
All at once she asked: "Will you come home with me?"	- Пойдем ко мне? - неожиданно предложила брюнетка.
And he, quivering with desire, answered roughly:	Трепеща от желания, он грубо ответил ей:
"Yes, but I have only a louis in my pocket."	- Да, но у меня только один луидор.
She smiled indifferently.	На лице женщины мелькнула равнодушная улыбка.
"It is all the same to me,"' and took his arm in token of possession.	- Ничего, - сказала она и, завладев им, как своей собственностью, взяла его под руку.
As they went out he thought that with the other louis he could easily hire a suit of dress clothes for the next evening.	Идя с нею, Дюруа думал о том, что на остальные двадцать франков он, конечно, достанет себе фрак для завтрашнего обеда.
II	II
"Monsieur Forestier, if you please?"	- Где живет господин Форестье?
"Third floor, the door on the left," the concierge had replied, in a voice the amiable tone of which betokened a certain consideration for the tenant, and George Duroy ascended the stairs.	- Четвертый этаж, налево. В любезном тоне швейцара слышалось уважение к жильцу. Жорж Дюруа стал подниматься по лестнице.
He felt somewhat abashed, awkward, and ill at ease.	Он был слегка смущен, взволнован, чувствовал какую-то неловкость.
He was wearing a dress suit for the first time in his life, and was uneasy about the general effect of his toilet.	Фрак он надел первый раз в жизни, да и весь костюм в целом внушал ему опасения.
He felt it was altogether defective, from his boots, which were not of patent leather, though neat, for he was naturally smart about his foot-gear, to his shirt, which he had bought that very morning for four franc fifty centimes at the Masgasin du Louvre, and the limp front of which was already rumpled.	Он находил изъяны во всем, начиная с ботинок, не лакированных, хотя довольно изящных, -Дюруа любил хорошую обувь, - и кончая сорочкой, купленной утром в Лувре за четыре с половиной франка вместе с манишкой, слишком тонкой и оттого успевшей смяться.
His everyday shirts were all more or less damaged, so that he had not been able to make use of even the least worn of them.	Старые же его сорочки были до того изношены, что он не рискнул надеть даже самую крепкую.