— Меня? — жалобно спросил Лэри.
— Вас. По уже указанным причинам. У вас проблемы, Лэри, с которыми вы ни с кем не желаете делиться. Это ладно, это я могу понять. Но вы считаете, что у вас нет проблем! А это гораздо хуже. Если бы вы осознавали свою проблему — вы могли бы хоть как-то бороться с ней и нашего разговора не было бы в принципе. Но вы даже не осознаёте, насколько серьёзно дело. Так что остаётся единственный выход для вас. Исповедоваться.
— То есть, сидеть и рассказывать всё, да?
— Нет, Лэри. Не всё. Я не государственный дознаватель, с коими вам недавно довелось познакомиться. Меня не интересуют факты, даты и прочая чушь. Меня, фактически, ничего не интересует. Мне вообще всё равно, останетесь вы служить дальше или уйдёте. Солдат много и за каждого болеть — меня не хватит. Но я — священник. Я принимаю ваш груз и отдаю его Единому, а уж он сам решит, что с ним делать. Конечно, если мне в голову придёт что-нибудь умное, я вам скажу. А если нет — то нет. Поэтому говорить вам надо не всё, а только то, что гложет вас более всего. И говорить вы будете не мне, а Единому. Лэри, неужели это первая в вашей жизни исповедь?
— Да. У нам там немного другая вера... Даже церковь только недавно построили.
— Это тоже плохо. Но не буду слишком упрекать вас. В конце концов, Единый принимает любые заблудшие души, лишь бы они сами устремились к Нему. Поэтому я сейчас выйду, Лэри, а вы и только вы будете решать, входить вам в эту дверцу или нет? И что говорить? Повторяю, только то, что вас тревожит и заботит более всего. Вот здесь я положу кусочек хлеба... Он символизирует плоть Единого. А вот сюда я наливаю немного вина... Она символизирует кровь Единого. А там, за дверцей, вас будет ожидать символ Духа Его. Если вы всё-таки рискнёте — причаститесь плоти Его и крови Его. И смело шагайте. То, что вы скажете или утаите — не узнает никто, а что до меня — то мой сан и мой долг держать в тайне содержание исповеди. Любое содержание. Поэтому решайтесь.
Капеллан поднялся и вышел в узенькую дверь. Лэри сидел оглушённый. На него в единый миг свалилось столько всего... А он и не думал никогда! Все его мысли были только о себе... О своей беде. О том, как ему плохо. А то, что вокруг него люди, которые могут пострадать из-за его безалаберности... Да и вообще, что-то жизнь последнее время стала какой-то сумасбродной. А, была не была! Он откусил кусок хлеба, запил вином и решительно направился за капелланом.
За дверью было практически темно. Откуда-то раздался глухой голос.
— Проходи вперёд, сын мой, прямо перед тобой стул. Садись и расскажи, чем могу помочь я тебе, что тревожит тебя в этот день?
Лэри немного подумал и начал рассказывать. Про то, как встретил странную девочку и как не мог выкинуть из головы их первую встречу. Как думал о ней и хотел бы поговорить и объясниться... И, как встретив её на берегу реки в одиночестве, признался ей в своих греховных мыслях. А девочка эта не только не ругалась на него, но и отдалась сразу же, чуть ли не по первому его слову. И чувствует он теперь такой позор и такое волнение, что жизнь теперь не мила...
— Сын мой, греховная связь с падшей девой, конечно, не красит мужчин... Но грех сей не слишком тяжек...
— Погодите! — сбил собеседника Лэри. — Причём тут "падшая дева"? Вы что, подумали, что это шалава какая?
— Так следует из твоих же слов, — заметно смутился капеллан.
— Нет, нет! Она... Нет, она не из этих! Это я точно знаю. Она... Со мной... В первый раз.
— Ты уверен в этом, дитя моё?
— Да! Она ещё мне сказала, мол, и это — всё? Это то, ради чего мужчины всякие глупости творят? Не много, дескать...
— Хм... Если она была честна, то может ты и прав. Ибо, действительно, не так много... Но в чём же тогда беда твоя?
— Я... Я всё сделал... Не так. Она... Ей не понравилось.
— Скажи мне, сын мой, как много дев знал ты этой жизни?
— Что? Простите, не понял...
— Как много девушек ты... познал? Сколько их было до того, как встретил ты эту?
— А... Ну... Я...
— Смелее, сын мой. Всеведущий Единый и так знает. А мне не важно.
— Одну... Молочницу...
В темноте повисло молчание. Потом капеллан с лёгким удивлением спросил:
— И ты думал, что если ты один раз попробовал женщину, то уже знаток любви? Некоторым за всю свою жизнь не удаётся нащупать тех волшебных точек, из-за которых женщины приходят в экстаз. А уж ты...
— Падре! Я же думал, что она меня околодовала! Я думал, что она так сделала, чтобы... А это... Это... у всех так?
— На второй раз, я думаю, у многих девственников.
— Но я уже не девственник!
— Я же только что сказал, — бросил капеллан с лёгким смешком, — что на второй раз ты такой же девственник, как и в первый. И попадись тебе опытная блудница — ты не мучился бы вопросами, правильно или нет. А уж с девчонкой, которая сама не знает, как надо... У них же тоже не так просто. Им надо дорасти, познать себя и мужчину, и только тогда господь посылает им счастье. И то не всем. Поэтому и требует церковь брака, чтобы не разбежались после первой же неудачи.
— Вот я и бегаю к опытным блудницам, чтобы узнать... как надо.
— Не узнаешь. Они как раз не дадут тебе того, что тебе надобно. Они могут доставить удовольствие твоему телу, но ничего не сделают для души. Поэтому брось тратить на них деньги! Грех это, да и не нужно тебе. Любовь не там!
— Так это... Падре... Спасибо!
И солдат выскочил из исповедальни, как ошпаренный. Капеллан стянул рясу и повесил на гвоздик. То, что парень рассказал не всё — это было очевидно. Но он был честен. Его мучило именно это. То, что он поступил с подружкой по-свински. Нашёл о чём беспокоиться, тоже мне... Всемогущий и Всеблагий, ты видишь всё и щедрой рукой Своей отмериваешь каждому...
Пусть же эти двое будут счастливы!
Военный оркестр вдохновенно тянул пробирающую до дрожи мелодию. Солдаты, чётко построившись на краю ямы, подхватили верёвки, и под заунывные звуки второй гроб медленно опустился на дно. Застучали по крышке первые комья. Лэри не плакал. Он смотрел совершенно сухими глазами на то, как скрывает земля двух дорогих ему людей. Ещё год назад он и помыслить не мог бы, что душа будет плакать и стенать в узких бойницах глаз, не в силах простить Единому смерть этого человека. И если генерал Гартуа был пожилым воином, и смерть его хоть и была обидна и прискорбна, но хотя бы понятна... То во втором гробу лежал его вечный соперник, давний друг и заноза в заднице, Гартфилд де Круа. После того, как они вместе получали награду перед строем сослуживцев, оба оказались втянутыми в незримое соревнование. Пока Лэри носился с сердечными проблемами, Гартфилд умудрился выполнить секретное задание, за что был удостоен похвалы перед строем и награды в десять золотых. Зато после застолья, организованного на выданные денежки, господа солдаты умудрились устроить пожар. То, что это случилось после пьянки (и по их вине, в общем-то) — как-то затерялось в суматохе. Зато усилия Лэри по спасению гражданских лиц отметил сам капитан пожарной команды, а отец двух спасённых им дочерей приглашал заходить в любое время и по любому поводу. А когда убедился, что спаситель и не собирается ни за чем обращаться — расщедрился на портного, и теперь у Лэри имелся свой личный парадный мундир, чему Гартфилд немало завидовал. Его благородное происхождение было ещё менее подтверждено наличностью, так что теперь им обоим приходилось выкручиваться, как придётся. А приходилось. По факту наличия парадного мундира именно Лэри отправился на парад ко дворцу Его Величества и даже танцевал с одной из принцесс. Гартфилд чуть эфес не отломал от зависти. Буквально через два дня после парада Лэри с десятком солдат и двумя младшими офицерами был отправлен в недельный караул на склад к северным горам. Где и застрял почти на месяц по причине обильных снегопадов. Вскоре среди личного состава начался если и не мор, то падёж и скулёж. И как-то так получилось, что в споре с двумя пораженцами и трусами Лэри оказался не слабее. Правда, они потом ночью пытались ему отомстить, но тут уже оставшийся на ногах офицер тонко намекнул на верёвки, которых на складе в изобилии... И что повесить двух идиотов будет полезнее для всех, чем терять сразу троих, а то и больше. А потому именно Лэри был послан в деревню за едой, когда она уже совсем кончилась. И если напарник сразу начал качать права "Именем Короля!" и "Ах, вы, жмоты", Лэри здраво рассудил, что покойникам деньги ни к чему, так что выложил всю имеющуюся наличность... А крестьяне, которые только что чуть не вилами и дубьём их собирались гнать, навалили еды столько, что они вдвоём едва унесли. Как потом объяснил офицер, крестьяне очень не любят, когда их грабят. Но всегда готовы к состраданию и помощи. Так что высокие заявления надо подкреплять оружием, а вот так, по наглому — могли бы и остаться там до весны, прикопанные в снегу. В общем, дождались оттепели и вернулись обратно всем составом, а Лэри свалился уже по возвращению. Когда он вернулся к службе, оказалось, что Гартфилд отбывает наказание за дуэль со смертельным исходом. Покойным оказался один из тех двоих идиотов, с которыми Лэри повздорил в сложных условиях замкнутого коллектива. И который при Гартфилде удумал высказаться об умственных и служебных качествах своего оппонента... В общем, сам виноват. А Лэри получил звание десятника и оказалось, что почёта в этом с телячьи рога, а зато проблем — с драконий хвост.
Так что весну они встретили нос к носу. У обоих было примерно поровну заслуг и поражений, хоть и на разных фронтах. И вот... Какая-то дурацкая случайность. Почему-то именно эти двое. Говорят, было что-то жутко секретное. Поговаривают, что должно было что-то начаться, а теперь не начнётся. В общем, кто-то даже рассказывал, что Гартуа кинулся спасть слишком шустрого рядового (а кто-то другой — что наоборот). Но погибли оба. Так глупо. Так неправильно.
Дождавшись окончания похорон, Лэри с удивлением отметил, что ещё будет прощальный ужин. То есть, после всего этого надо будет идти и жрать. Традиции есть традиции, но почему-то стало противно. Откуда-то вылезла обида на весь род людской. Люди потеряли двоих таких... таких выдающихся представителей, и что? И первым делом кидаются поесть и выпить. Так что он отсидел вместе со всеми, сколько позволяли приличия, послушал тосты... И при первой возможности слинял. От нечего делать отправился проверить караулы. Поговорил с солдатами, получилось вполне мирно. Тоска ушла, оставив после себя горечь и пустоту. Вечерело. Возле главного входа у него поинтересовались, чего это господин десятник не на ужине. Лэри опять не сорвался и даже понял караульщиков. Это ему еда поперёк горла стояла, а кто-то стоит на посту и слюнки глотает. Так что Лэри переговорил коротко с дежурным да и отправил ребят поесть. А сам остался. Удивительным образом ответственность успокаивала. Заступив на пост он отвлёкся от своих переживаний. Привычная рутина взяла под контроль и голову, и тело. В этот момент молодой десятник почувствовал и смог осознать, что при всей горечи потерь — жизнь продолжается. И надо делать то, что должно. Заступать в караулы, проверять солдат, чистить сапоги и оружие, кормить лошадей, убирать за ними навоз... Жизнь продолжается. Но не для всех.
Топот копыт разорвал вечернюю тишину. Всадник подскакал к шлагбауму.
— Открывай, сучье семя!
— Кто таков, куда спешишь?
— Срочное донесение! Генералу Гартуа!
— Опоздал ты, вестник, — спокойно ответил Лэри. — Уже можешь не спешить.
— Куда опоздал? Открывай, дубина!
— Похоронили генерала. Часа четыре назад.
— Как? — всадник дернул удила и лошадь под ним чуть развернулась.
— А вот так. Поэтому и тишь такая — все на поминальном ужине. Слезай, лошадь твою сейчас в стойло, а ты тоже присоединяйся к нашей трапезе.
— Я не могу, — вдруг забормотал конный. — Как же так? У меня же донесение! Ему самому! Срочно! Когда? От чего?
Лэри уже собрался было впустить гонца, но тут одновременно случилось много всего сразу. Где-то рядом закричала женщина. Потом завизжала ещё одна. Они со всадником обернулись на крики, из караулки выскочил дежурный. В вечернем сумраке вдруг проявилась чернильная тень, она выросла, заполнила собой всё пространство... А потом что-то случилось. Лэри обнаружил, что валяется у стенки, ему плохо видно и вообще плохо. Он попытался приподняться, и это с трудом удалось. Чуть поодаль двигался кто-то ещё. Это оказалась лошадь, которая пыталась подняться, тоненько повизгивая. Ей это тоже удалось и нестройный дробный топот копыт быстро затих вдали. Они с лошадью оказались единственными подающими признаки жизни. Возле ступенек валялись гонец и дежурный, а чуть дальше... Лэри подошёл поближе, почему-то ему было важно узнать, кто валяется посреди пустого пространства и откуда он взялся.
В сумерках рассмотреть лицо было тяжело. Но Лэри узнал его. Это был тот самый мужик, который встречался на рынке с рыжеволосой ведьмой. И который ещё отдал ему золотой. Из ворот выбегали вернувшиеся караульные.
— Ему надо помочь! — приказал десятник, указывая пальцем. И упал навзничь.
Весна. Дожил. Казалось бы — что твоих лет-то? Молод ты ещё, десятник Лэри! Вся жизнь впереди! А сколько случилось за эти два года? Да больше того, за год! Потерял друзей. Потерял сослуживцев. Потерял ещё одного друга. А вместе с ним — и командира, да не простого командира! И вот — чуть не потерял ещё одного знакомого. А вместе с ним — и свою голову.
На этот раз обошлось. Даже в лазарете долго валяться не стал. Утром вскочил и кинулся выяснять, что же вчера было? Это было интересно всем, но оказалось, что кроме Лэри и прискакавшего гонца никто ничего не видел. То есть, крики — слышали, что-то бабахнуло. Говорили, что был язык пламени до неба. Но обгорелого тоже ничего не нашли. Гонец пришёл в себя, но не помнил вообще ничего. То есть, он был свято уверен, что его не пустили в гарнизон, был этим фактом невероятно возмущён и требовал объяснений. Так что Лэри был вызван в штаб для дачи показаний. Там начали разбираться и выяснилось, что гонец не помнит ни заявления десятника о смерти генерала, ни всего произошедшего после. Точно так же ничего не помнил и дежурный. И на бедного парня могли бы повесить что-нибудь нехорошее, но не смогли придумать, что именно. Потому что похороны действительно состоялись только вчера, и раз Лэри говорил гонцу именно об этом, то обвинить его было не в чем. А вот четвёртый участник приключения исчез таинственным образом. Опять же, Лэри могли бы обвинить во лжи или каких-то таинственных происках, но караульные подтвердили, что перед тем, как потерять сознание, десятник приказал им доставить в лазарет некоего мужчину в гражданской одежде, потрёпаной, но целой. Мужчину помнили все: караульные, врач, медбратья. Но куда он делся — не мог сказать никто. Сегодняшний караул уверял, что никто мимо них ночью не выходил. В общем, все следы обрывались на бедном десятнике, потому что он единственный из всех видел тьму в переулке, и это было хоть что-то. Пока ругались да выясняли, Лэри чувствовал себя очень неуютно, понимая, что бить себя в грудь и клясться "Ничего не видел, ничего не знаю!" — не лучший вариант. Но как только ему дали почитать протокол допроса и подписать его, он вдруг вспомнил.
— А что за донесение везли генералу Гартуа? Что за срочность была?
Штабисты переглянулись. Действительно, как-то этот момент выпал из внимания. И теперь все взгляды скрестились на гонце.
Хорошо, что хоть донесение не исчезло таинственным образом, и штабист углубился в чтение. После чего косо посмотрел на Лэри и передал бумагу своему помощнику.
— Десятник Лэри де Гривз! В присутствии всех собравшихся я требую, чтобы ты поклялся в том, что говоришь правду, только правду, ничего не скрываешь, ничего не утаиваешь и если это вдруг не так — я требую срочно дополнить свой рассказ или изменить его. Мы слушаем.
Поскольку дополнить или изменить свой рассказ Лэри отказался, то его попросили расписаться на протоколе допроса и отпустили.
А вечером он узнал, что началась война. И именно с этой вестью мчался гонец. И то, что случилось, вполне можно было списать на происки вражеских магов. А вот что именно случилось — не знал никто. И узнать уже невозможно.
Потому что с завтрашнего дня десятник Лэри в компании сотника Михала и ещё одного десятника Стаса отправляются по сёлам, объявлять набор в армию.
Война.
Весна.
Дожил!
Но надолго ли?
Набор новобранцев — это приключение почище иных битв. Приходя в очередное село Михал вызывает старосту, показывает бумагу, объясняет, начинаются препирательства. Либо лебезят, либо пытаются откреститься, мол, "моя хата с краю". Михал просто красавчик, спокойно выдерживает первую стадию и приступает к последующим. Уточняет, точно ли не надо защищать именно это село? То есть, можно уже приступать к грабежам, насилию и так далее? Ну, раз они объявляют о неверности короне, раз им закон не писан, то это, значица, враги Его Величества. Подлежащие справедливому суду и так далее... Но это в мирное время. А сейчас время военное. Поэтому — по законам военного времени. То бишь, как получица, и никто не виноват. Ну, так как? Уже начинать грабить и жечь?
До последнего доходило редко. Обычно народ понимал, что не отвертеться. Война! Некоторые сами выходили и строились, некоторых приходилось отбирать. Через некоторое время Лэри и сам понял, что не всегда нужны самые сильные и здоровые. Иногда им старались спихнуть самых неуживчивых забияк, и Михал никогда не противился. А потом объяснял десятникам: