Отабека позволяют забрать в десятом часу. Его документы оформляют на выписку, Отабек стоит, опёршись здоровым плечом на стену, Жан-Жак поддерживает его сзади и помогает после добраться до такси. Они едут молча, каждый переваривая случившееся.
— Никто не умер, так что прекрати делать такое лицо, — наконец нарушает тишину Отабек, когда они поднимаются в квартиру Жан-Жака.
— Это ни хрена не смешно, ты в курсе? У тебя всегда было плохо с чувством юмора.
— У тебя тоже.
Жан-Жак возится с ключами, открывает двери и заводит Отабека внутрь, осторожно снимает с него куртку и разувает. Отабек хмурится, потому что ему не нравится такая излишняя забота, но снова молчит.
— Я не звонил твоим родителям, подумал, что ты не захочешь их беспокоить, — сообщает Жан-Жак, когда они садятся на диван в гостиной. Жан-Жак приносит горячий чай, Отабек держит кружку, но не делает и глотка.
— Да, спасибо, — он внимательно рассматривает Жан-Жака, вздыхает через мгновение и говорит: — Не смей винить себя. Я мог отказаться, ты же знаешь. И я не справился с управлением. Это мог быть и ты.
— И тогда бы я тоже был бы виноват, но пострадал бы только я.
— Ты не виноват, — Отабек почти улыбается, но тут же откидывает голову на спинку дивана. Тело ломит, голова болит и его подташнивает. — Никто не виноват.
Жан-Жак приносит подушку, забирает кружку из его рук и заставляет лечь. Лучше было бы настоять на кровати, а самому остаться на диване, но Отабек не согласится, а тащить его силой Жан-Жак не хочет.
Уместив Отабека на диване, он накидывает на него одеяло, оставляет стакан с водой на кофейном столике и несколько таблеток обезболивающего. Отабек кивает с благодарностью и, морщится, устраиваясь на спине. Всё тело болит, кажется, что на нём и живого места нет, так что обезболивающее очень уместно. Радует то, что у него ничего не переломано, потому что несколько недель гипса Отабек не готов выдержать.
— Ты выиграл, — вдруг говорит Жан-Жак. Отабек сначала не понимает, что он имеет в виду, потом сдерживает очередной вздох и трёт здоровой рукой лоб. Жан-Жак смотрит виновато, и это хуже любой пытки. Потому что Отабек действительно не считает его виноватым, он сам решил действовать, он сам был за рулём, и уж точно не Жан-Жак наслал на город дождь. Так сложились обстоятельства, и Отабек не смог устоять перед ними.
— Отдохни, Жан, — отвечает он. — На тебя страшно смотреть.
Жан-Жак стоит ещё несколько секунд, нависая над ним, потом разворачивается и уходит на балкон — курить, понимает Отабек. Но не окликает его. Каждый переживает по-своему, и Отабек пока слишком слаб, чтобы в чём-то убеждать Жан-Жака. Позже — обязательно, но пока он просто хочет отключиться и проснуться абсолютно здоровым.
Так, конечно, сделать не получается. И на следующий день, и ещё через один, и даже через два голова всё равно продолжает болеть, его мутит, а таблетки приходится пить в увеличенных дозах — синяки и ушибы доставляют слишком ощутимый дискомфорт. Сначала Отабек порывается уехать домой, но вскоре понимает, что в одиночку в таком состоянии будет приходить в норму довольно трудно, поэтому остаётся у Жан-Жака.
Тот старается, готовит еду, почти кормит с ложечки, и Отабек с трудом удерживается от улыбки, потому что получается у Жан-Жака откровенно плохо — и готовка, и кормление. Он нервничает, или забывает посолить, или, наоборот, пересаливает, у него подгорает яичница и убегает кофе. И он сдаётся на четвёртый день, заказывая еду из ближайшего ресторана.
— И к чему эти попытки были? — спрашивает Отабек, когда они вместе едят привезённую пиццу. Отабек сидит на диване, Жан-Жак на полу. На фоне включён телевизор с какой-то передачей, но никто её не смотрит.
— Хотел обеспечить тебе правильный уход, — бурчит Жан-Жак. — Надо было позвать Милу.
— Она готовит ещё хуже тебя, — фыркает Отабек, трепля его по волосам. Жан-Жак откидывает голову на диван и смотрит на Отабека снизу вверх. Они ни разу не возвращаются к разговору о произошедшем. Жан-Жака так придавливает чувство вины, что он и рта не смеет открыть, а Отабек не ощущает себя ещё до конца здоровым, чтобы переубедить его в этом.
— Тогда точно стоило бы её позвать. Ты бы в таком случае оценил мою еду.
— Пицца лучший вариант из всех, — улыбается Отабек. Он убирает с его лица чёлку, разглаживает пальцами морщинку между бровей и щекочет под подбородком, словно кота. Жан-Жак инстинктивно дёргается и отодвигается.
— Тогда я молодец, потому что у меня есть тридцатипроцентная скидка.
— Ты молодец, — Отабек не сдерживает усмешку, и они оба вздрагивают, когда кто-то звонит в дверь. Переглядываются и синхронно пожимают плечами, потому что никто никого не ждёт.
Жан-Жак нехотя идёт открывать и застывает на пороге, ошарашенный до ступора. Юра смотрит на него слегка неуверенно и топчется на месте, но кивает в знак приветствия. Молчание длится слишком долго, поэтому он, прочистив горло, говорит:
— Мила подсказала твой адрес, — он словно оправдывается, потому что на самом деле можно было ограничиться и номером телефона, а не приходить сразу домой. — Сказала, что Отабек у тебя пока живёт.
Жан-Жак медленно кивает и всё ещё не может прийти в себя, потому что Юра — это последний человек, которого он ожидал сейчас увидеть. Он гнал его из своих мыслей, уговаривал себя, что уступить Отабеку будет справедливо. И он не готов сейчас поднимать тему Юры, как и Отабек, потому что произошедшая авария слишком свежа в памяти — синяки на теле Отабека и вывихнутая рука и без того являются яркими поводами для воспоминаний.
— Я ненадолго, — Юра ещё мнётся и не спешит зайти внутрь, хоть Жан-Жак автоматически посторонился. — Просто хотел убедиться, что всё… хорошо.
— Всё хорошо, — кивает Жан-Жак, и это звучит наглой ложью, потому что он сам не считает, что всё действительно хорошо. Просто — опять же — они ещё не обсуждали это.
— Всё хорошо, — за его спиной появляется Отабек, и вот его голос уверен. — Заходи.
Юра слушается, перешагивает порог и старается не смотреть ни на кого из них. Он чувствует себя неловко и в который раз за последнюю минуту думает, что не стоило приходить. Что надо было звонить, так проще для всех.
Жан-Жак делает ещё одну кружку с чаем и на всякий случай приносит бутылку с газировкой, ставит перед Юрой тарелку с двумя кусками пиццы и садится на диван рядом с ним. Отабек опускается с другой стороны, и Юра чувствует себя зажатым между ними, хотя они даже не касаются его.
— Я… — он облизывает губы, сглатывает комок в горле и делает несколько глотков чая. Обжигается, дует на губу и всё-таки продолжает: — Я хотел извиниться. За то, что ушёл.
— Ты бы всё равно ничем не помог, — Жан-Жак не лжёт. И Юра ведь вообще не при чём. Его никто не винит, и ему не за что извиняться.
— Но это случилось из-за меня…
Отабек моментально меняется в лице, стискивает на мгновение зубы и цедит сквозь них:
— Прям клуб любителей обвинить себя во всём подряд. Не много ли чести? — получается резче, чем он хочет, но напряжение, копившееся несколько дней, даёт о себе знать. Жан-Жак со скорбным лицом, пытающийся угодить и даже готовящий для него еду, Мила, поглядывающая искоса и больше молчащая, что для неё совсем не обычно, будто бы она вообще могла хоть как-то повлиять на ситуацию. Теперь вот Юра. Отабек совсем не ожидал, что и он станет винить себя в этом.
— Прекратите, ясно? — он смотрит на них обоих. Жан-Жак отворачивается, Юра смотрит удивлённо, впервые столкнувшись с его жёсткой стороной. — Никто не виноват. Так получилось. Точка. Хватит заниматься самобичеванием и смотреть на меня так, словно мне ноги отрезало.
В его глазах металлический блеск, а в голосе сталь. Юре становится не по себе, а Жан-Жак ещё сильнее сутулится. Отабек поджимает губы и пытается не сорваться.
Он глубоко вдыхает и медленно выдыхает, успокаиваясь.
Они наконец втроём, в приватной обстановке, и у них есть шанс всё обсудить. Отабеку не нравится лишь то, что Жан-Жак не настроен на разговор и готов сразу же поднять руки вверх, сдаваясь. Отабека это не устраивает, он не хочет, чтобы всё решилось именно так.
— Мы оба тебе нравимся, так? — спрашивает он у Юры. Тот смотрит на него ещё более изумлённо и молчит. Жан-Жак вскидывает голову и округляет глаза, словно не веря в то, что только что услышал. — Ты целовался с нами обоими и… будет честно признать, отвечал взаимностью на знаки внимания. Невольно, может быть, но отвечал, — продолжает Отабек, барабаня пальцами по подлокотнику. Но взгляда от Юры не отводит. — Верно? — припечатывает он вопросом.
Юра не желает отвечать. Не считает нужным. И снова думает, что следовало просто позвонить. Этот разговор ему не нравится, как и вопрос. У него нет однозначного ответа, а эмоциональное давление слишком велико. Как и ответственность за слова, которые он скажет.
Отабек трёт ладонью лоб, прикрыв глаза. Виски ломит, но терпимо.
— Слушайте, мне тоже не по себе от этого. Глупая ситуация, но с ней нужно что-то делать. Я не хочу всё оставлять так, как есть. Я хочу попробовать решить.
— Как решить? — резко вклинивается Жан-Жак, буравя его взглядом. — Всё уже решено. Ты победил, тебе и приз.
— Иди к чёрту, я — не приз, — отмирает Юра, начиная злиться. Почему его мнение никто не принимает в расчёт? — Я не собираюсь ничего решать. Я пришёл только за тем, чтобы…
— Если бы тебе было всё равно, ты бы не пришёл. И успокоил бы свою совесть звонком. Или бы просто спросил у Милы обо всём, — обрывает его Отабек. — Значит, тебе не всё равно. И что-то решить ты всё-таки хочешь.
— Прекрати делать выводы за меня, — у Юры даже руки в кулаки сжимаются. Он вот-вот готов вскочить с места, но Отабек вовремя его придерживает.
— Я не делаю выводы. Я хочу предложить выход из ситуации.
— Уже есть выход из ситуации, — стоит на своём Жан-Жак. — Ты выиграл.
— Я не доехал до финиша, — Отабек переводит взгляд на него.
— Я тоже.
— И разве это честно? Ты же за честность и справедливость. Так это разве справедливо? Никто не доехал, поэтому никто не выиграл.
Повисает молчание. Напряжённое и густое. Юра сидит, сжавшись пружиной, готовый вот-вот спрыгнуть с дивана и вылететь прямо в окно, чтобы не давать никаких ответов, которые он даже для самого себя не сформировал. Слишком запутанно всё. И хуже всего, что Отабек прав — они оба ему нравятся. И проще не выбирать никого, а просто исчезнуть. Но Отабек ещё удерживает его за руку, и Юра остаётся на месте. Он буквально физически чувствует, как Жан-Жак борется с собой, пытаясь ужиться со своими же тараканами. И, наверное, Отабек прав в том, что никто не виноват. Он говорит об этом так уверенно и спокойно, что Юра даже чуть-чуть верит. А вот Жан-Жак, судя по всему, нет.
— Будешь встречаться с нами обоими?
— Что-о? — Юра таращит глаза, ожидая услышать совсем не это. Выражение лица Отабека даже не меняется. — Я не…
— Ты не будешь встречаться с нами в том смысле, о котором подумал. Нет, — успокаивает его Отабек. — Просто проведёшь время с каждым из нас, пока не примешь решение.
— Я не хочу никого выбирать, это абсурд!
— Мы хотим, чтобы ты выбрал. Потому что ты нам нравишься. И если у кого-то из нас появится шанс, то это будет неплохо. Только в этот раз без споров, ты просто сам выберешь. Достаточно справедливо, Жан?
— Это ни хрена не справедливо! — Юра возмущён. Потому что они перекладывают выбор на него. А это сложно, и он вовсе не готов что-то решать. — Прежде всего для меня.
— Я согласен, — вдруг отмирает Жан. Отабек смотрит на него одобрительно, едва заметно улыбается и немного расслабляется. Перебороть двух упрямцев оказывается сложнее, чем он думал. Он выдохся, но бой ещё не выигран окончательно, потому что Юра сверлит их взглядом и, кажется, вполне серьёзно настроен на убийство.
— Хорошо. Тогда три встречи на каждого, — Отабек решается на ещё один ход. Юра приобретает совсем подозрительный вид. — И ты выносишь решение. В том числе и о том, чтобы не иметь ничего общего ни с кем из нас. Но три встречи, идёт?
Юра надувается, но выглядит сосредоточенно взвешивающим все «за» и «против». Ему до сих пор не нравится эта идея, он не хочет принимать никаких решений и делать выбор. Пусть всё остаётся, как есть, с одним лишь изменением — они больше никогда не встречаются. Жан-Жак и Отабек живут в своём мире, Юра — в своём. Но вот только внутри что-то зудит и предлагает попробовать. Наверное, это его собственная глупость.
— Хорошо, — выдавливает он из себя и наконец встаёт. Поворачивается к ним и смотрит на обоих почти зло, потому что они вынудили его принять эти условия. — Три встречи — и я исчезаю. Ясно?
Отабек мысленно усмехается, Жан-Жак искоса смотрит на него, но кивает.
Это шанс для каждого из них. Отабек думает, что это действительно справедливо. Жан-Жак считает, что так он может сделать всё, чтобы Юра остался с Отабеком, но при этом сам Отабек не сможет почувствовать подвоха, и тогда справедливость действительно восстановится. Юра просто позволяет себе плыть по течению, но ровно до тех пор, пока не закончится лимит встреч.
========== Глава 7 ==========
Юра старается не воспринимать их с Отабеком встречу как свидание. Они просто сидят в кафе и пьют кофе. Юра ковыряется в строго запрещённом пирожном, Отабек смотрит на него со спокойной уверенностью, и в его глазах читается только одно — это всё-таки свидание. Юра стискивает в пальцах десертную ложку и опускает голову ещё ниже, будто бы в развороченном пирожном скрыт смысл его жизни.
На самом деле, было бы неплохо.
Но смысл жизни не находится Юрой ни в десерте, ни в их встрече, ни возле балетного станка. До этого он не обращал на это внимание, просто следовал привычному расписанию, но авария и последующие за ней события заставили его многое пересмотреть. И он вовсе потерялся в том, что раньше называл своей жизнью.
Теперь ему кажется, что он идёт не по тёмному тоннелю, где нет ни одного источника света, а что он вовсе закопан где-то под землёй в деревянном ящике. Более того, он добровольно туда угодил.
— Ты не слушаешь, — Отабек мягко касается его руки, привлекая внимание.
Юра моргает и переводит на него взгляд. Его раздражает эта ситуация, это спокойствие Отабека и собственный нервоз. Он здесь не по своей воле, он просто хочет, чтобы эти три встречи с каждым из них быстрее закончились, и тогда он сможет с чистой совестью сделать ноги. Возможно, они с Виктором не такие уж разные, если при любой возможности пользуются одним и тем же способом ухода от проблем — бегством.
— Потому что это всё глупо, — Юра откладывает ложку, отставляет пустую чашку и морщится. — Ты же знаешь, что я не стану ничего решать. Ты вынудил принять эти условия, я сдержу обещание, но потом никогда не появлюсь ни в твоей жизни, ни в жизни Жана. Ты знаешь это, — повторяет он. — Жан знает это. Тогда зачем?
— Как знать, — Отабек помешивает уже давно растворившийся сахар в своей кружке. Смотрит на него задумчиво, но его лицо остаётся непроницаемым. — Может быть, ты и прав. Но тогда выходит, что эти три встречи на каждого из нас — последняя возможность побыть с тобой наедине? — он вдруг улыбается, и Юра ненавидит своё ёкнувшее сердце.
Он сжимает пальцами край стола и несколько секунд раскачивается на задних ножках стула. Не слишком воспитанное поведение в кафе, но его это не волнует. Он чувствует себя запутавшимся окончательно. Инстинкты подводят, интуиция отключается, и он не знает, чего ждать дальше, и какой его следующий шаг будет правильным.
Плыть по течению, конечно, вариант, который он избирает изначально, но сама его натура против этого — он так не привык, он любит борьбу: с обстоятельствами, с людьми, с самой жизнью. И в последнее время он ощущает себя проигравшим во всех боях одновременно. Даже балет, в который было вложено столько сил, не доставляет ему удовольствия. Его движения становятся механическими, идеально выполненными с технической точки зрения, но абсолютно бездушными. И Юра не знает, как вернуть им былую эмоциональность.
Их встреча с Отабеком заканчивается расставанием у подъезда Юры и долгим поцелуем. Юра не в силах сопротивляться. И к проигранным боям приписывается ещё один. Отабек не напирает, но придерживает его за талию уверенно и твёрдо, не давая отстраниться раньше времени. Фонарь возле подъезда тухнет, словно давая им возможность совсем не прятаться от случайных прохожих. И, честно говоря, Юре совершенно плевать на то, что он может быть кем-то увиденным. Дедушка давно в курсе его ориентации, остальные его не интересуют.