— Трахнешь ее как-нибудь в другой раз, — сказал я.
— Слушай, а как это получилось? — вмешался Контрабас. — Не мог остановить какого-то скрипача?
— А, чего там базарить, — махнул рукой совершенно растроенный бабуля. — Он какой-то придолбаный. Чаще всего я вообще не могу засечь, как он приближается. Появляется вдруг, ни с того ни с сего, отодвигает меня своей лапищей — он крупнее меня — и лезет в дверь. Чертовски сильный мужик. Надо бы его пристрелить, но как с этим получается, вы уже сами знаете. Черт, ну такая клёвая телка. Я этого не переживу.
Мы прошли мимо него и вышли на лестницу. Само заведение находилось в подвалах, под землёй, и по этой лестнице надо было спуститься.
Внутри было оживленно, но и не забито. Кабак знал времена и получше. Странный скрипач и вправду стал непростой проблемой. Здесь было десятка два столиков, какой-то пятачок для танцев, биллиардный стол, неплохо заряженный бар; из колонок звучал дрожащий вокал. Дамочек было до черта и больше. Одни бляди.
Одна из них, уже в возрасте, чернявая, что стояла под стенкой рядом с нами, схватила Контрабаса за рукав.
— Слишком ты потасканная, киска, — сказал ей Контрабас.
Та улыбнулась, совершенно не оскорбившись.
— А я работаю в стиле ретро.
Эта блядушка была вовсе даже и ничего. Мы пошли дальше, а она осталась там, у стенки, со своей вовсе не блядской улыбочкой на лице. Несколько столиков было совсем свободных, но мы уселись возле бара.
— Придет сегодня Скрипач или нет? — спросил Контрабас.
— Один черт, — ответил я. — На сей раз мы и так ничего делать не будем. Только осмотримся.
Здесь мы были единственными гостями при оружии. Безопасность заведения требовала, чтобы ужирающиеся посетители не имели при себе пушек. Бармен искоса поглядывал на нас.
— Это вы пришли пришить этого скрипача? — спросил он.
Контрабас кивнул.
— А, — махнул бармен рукой. — На него ничего не действует.
Мы заказали по бокалу пива и выпили. Потом взяли по большой водке, затем снова по пиву. Все было за счет заведения, и у Контрабаса поправилось настроение. Он пел что-то под нос и улыбался проституткам.
— Да что там может быть с этим скрипачом? — сказал он. — Так, морочат голову.
Я пожал плечами. Мы взяли опять по водочке. Прошел уже час, пришло немного новых клиентов, я даже старого знакомого усек, Весеннего Розмарина, но наш тип так и не появился. Какой-то совершенно укушавшийся тип начал с барменом ссору из-за какого-то вазона с цветами, который, якобы, всегда стоял на стойке, а в последнее время его там уже не было. Блядушка, которая зацепила нас у входа, время от времени бросала на Контрабаса долгие взгляды.
— Она явно в тебя втюрилась, — сказал я.
— Это ей не ширинка моя нравится, — ответил тот. — Злотые. Свернутые в рулончик. Вот что они засаживают себе ради удовольствия. А все остальное — это уже бизнес.
— Не знаю. Она на других не похожа.
Стоящий рядом мужик все так же продолжал скандалить, пока наконец взбешенный бармен не поставил перед ним тот самый вазон с цветами. Пьяница взял вазон в руки и протянул в мою сторону, будто желая показать.
— Ужасное дерьмо, — сказал я. — Искусственные цветы. Дерьмо с гандонами.
Мне хотелось его оскорбить, но мужик был настолько же счастливым, сколько и ужравшимся. Совершенно не обижаясь, он глядел на меня.
— Может это и искусственное дерьмо, но какие не какие, а цветы, — сказал он. — Помню, перед войной. сколько было тогда цветов. Настоящих. А сейчас только крапива да осот на развалинах.
Я отвернулся, потому что парень явно был прибацанный. Кому какое дело, что было до войны. Я заказал следующий бокал, а может и водки. Нам тоже уже немного было надо. Еще чуть-чуть — и мы будем готовые.
— Мне уже и без этого скрипача спать охота, — сказал Контрабас.
Да, на грудь и я сам уже принял достаточно. Попытался посчитать, сколько же мы выпили. Много. До черта. причем, больше пива, чем водки. А может и наоборот. Посчитать никак не удавалось. А потом я перестал об этом думать, потому что увидал скрипача.
Он сидел за столиком, поставленном чуть в стороне, за всеми остальными и спокойно вынимал инструмент из футляра. Это был огромный, полный мужик в элегантном костюме, совершенно лысый, с круглым лицом. Я и не заметил, когда это он появился, но вот посетители «Голубого Щита» — те да: за многими столиками разговоры затихли, а несколько человек тихонечко уматывали. Тот совершенно не обращал внимания: положил скрипку на стол, старательно открыл футляр и отложил его на соседний стул. И ни капельки не спешил. Мне не верилось, что такой колосс, рядом с которым даже Тромбон показался бы недомерком, может быть скрипачом-виртуозом. В голове у меня уже прилично шумело, и я знал, что Контрабас чувствует себя не лучшим образом.
Скрипач был уже готов. Он огляделся по сторонам, покачал головой и собирался уж было взять инструмент, когда к нему подошли три типа, до сих пор спокойно сидящих на своих местах. Рожи у них были самые мрачные.
— Ты, вор, — сказал один из троих. — Ворюга долбаный.
Скрипач поднялся и внимательно приглядывался к подошедшим.
— Отдавай мои бабки, зараза, — продолжал первый тип. — Мои три лимона. На три лимона меня поставил. Все отдавай. До последнего долбаного злота.
Глаза всех собравшихся были устремлены на них.
— К сожалению, не могу, — бесстрастно ответил скрипач.
Блеснуло лезвие, у мужчины в руке появился нож. Он замахнулся, но скрипач со скоростью, которой я в нем не мог и подозревать, перехватил его руку, потянул и сломал в запястье. Осторожненько, чуть ли не ласково, он отпихнул нападавшего, который отлетел, но не упал, потому что его придержали напарники. В первый миг они хотели идти на помощь дружку, но, встретив стальной взгляд скрипача, отступили.
— Пожалуйста, не надо мне мешать, — сказал скрипач в их сторону. — Мне хотелось бы сыграть. Возможно, кому-то это и покажется странным, учитывая времена, в которых мы живем, но я зарабатываю на жизнь музыкой.
Он взял скрипку в руку, поднял смычок. Все вокруг замерло в ожидании.
И он заиграл. Играл он чертовски здорово. С его музыкой ко мне пришли покой и расслабленность. Сопротивляться я и не собирался. Мне было очень хорошо. Смычок в руках скрипача мягко плыл по реке струн. Мне захотелось стать легким-легким, захотелось стать русалкой. Краем глаза я увидал, что клозетная бабуля валит в музыканта из автомата. Мне так хотелось сказать, чтобы он отъебался. Но не мог. Был русалкой. Очень медленно я сполз со стула, а через мгновение уже спал.
Проснулся я без оружия и без денег. Голова трещала, а водка с пивом лезли через горло. Контрабас тоже собирал кости, и в этом ему помогала та самая потасканная блядушка. Прицепилась как банный лист к заднице, и не отлепишь. Я глянул на часы. Спали мы где-то минут семьдесят. Скрипача, ясное дело, не было, а вокруг меня с пола поднимались люди. Нет, я не злился, скорее был удивлен. Вот если бы только не голова…
— Слушай, киса, оставь моего дружка в покое, — простонал я, поднимаясь. Эта сучка выглядела так, будто собиралась обработать Контрабаса не отходя от кассы. Сам он не имел ничего против, потому что лыбился на все тридцать два.
— Меня зовут Аманда, — сказала она.
— Тогда, Аманда, отвали от него, потому что он совершенно не романтичный.
Она захихикала.
— Ты и вправду такой? — спросила она у Контрабаса.
— Не романтичный, не романтичный, потому что у него нет на это бабок, — сказал я. — Все пропил и еще мне остался должен. Врубилась?
— Отвали, Дирижер, — буркнул Контрабас. — Хочешь уматывать, мотай.
Я покачал головой.
— Нет, Контрабас, это ты собирайся. Мы валим из этой хибары.
Перед нами появился чертовски злой клозетная бабка.
— Засранцы вы, а не профессионалы! — рявкнул он. — Вам же было поручено пришить этого сукина сына.
Выглядел он, конечно же, жалко. Бедненький, заспанный, клозетная бабуля. Его задачей было поддерживать порядок в заведении, только задача эта явно превышала его возможности.
— Пиздуй отсюда, — сказал я, потому что не хотел тратить время на дискуссии. Он и попиздовал.
Аманда нежно шептала что-то на ухо Контрабасу. Тот внимательно слушал.
— Так придешь? — спросила она.
Он кивнул.
Да, бывает. Может я был и не прав. Может Контрабас и был романтичным, а я этого не заметил, или же он просто хотел трахнуться, а она обещала скидку. Ладно, не будем об этом. В долг я ему не дам.
Я взял Контрабаса за шиворот и вытащил на улицу. Возвращались мы тем же самым путем. Я никак не мог понять, как же оно с этим скрипачом. Как он это делает? И раз его невозможно застрелить, тогда, черт подери, как я заработаю эти свои сто пятьдесят лимонов? Может ножом следует? Или ломом по черепу.
Я спросил об этом у Контрабаса. Тот буркнул что-то такое, что и на нос не натянешь. Голову даю на отсечение, что он думал про ту задницу.
Мы молча вернулись к Флейтяре и Тромбону. Флейтяра, завернувшись в одеяло, дрых на полу. Тромбон дремал на стуле, свесив голову на грудь. Мы сыграли побудку. Они каким-то образом пришли в себя и послушали, что мы рассказали.
Все сели, а Флейтяра вытащил откуда-то бутылку. Мы с Контрабасом пить уже не хотели, так что они тоже не стали. Все мы пялились друг на друга и думали, что бабки Маленького Принца нам ой как бы пригодились.
Только вот никто понятия не имел, что следует делать.
— А может пойти к ворожке? — предложил Тромбон.
Что не говори, Тромбон тумак. В конце концов, мы ничего не придумали и разошлись, каждый к себе.
У ворожки я появился с самого утра.
Старая карга устроилась неплохо. Весь ее кабинет тонул во тьме, вся мебель была какая-то старинная, сама же она одевалась будто вдова. Старуха сидела среди комнаты, за столом, на котором лежала колода действительно чудесных карт. Я занял место напротив нее. Она не сказала ни слова, только курила, совершенно серьезно и собранно глядя в какую-то точку за моей спиной.
Я положил на стол пятитысячную банкноту. Она даже не изволила поглядеть, даже не пошевелилась, а только продолжала шмалить свою кошмарную самокрутку. Я доложил еще пятерку. Потом еще одну.
Решительным жестом она погасила свой окурок, забрала деньги и торжественно взяла карты.
— Только карты правду скажут! — объявила она.
Эх, сколько лет мы уже знакомы, а она все за свое. Я глядел, как она раскладывает карты, закрывает, открывает, перекладывает, подсчитывает варианты, тасует, раздумывает. Из вежливости я не мешал.
— В жизни тебя ожидают крупные перемены, — сказала ведьма. — Карты — как зеркало, в котором отражается будущее. Скоро ты познакомишься с зеленоглазой брюнеткой.
Я положил на стол следующую банкноту. Я знал, что уже пора переходить на десятки тысяч.
Деньги она смахнула будто стервятница.
— Две брюнетки? — несколько неуверенно спросила она.
Я положил еще одну банкноту.
— Мне нужно знать твое мнение. Что ты можешь рассказать мне о музыканте, который своей игрой усыпляет людей?
— Сказала бы, что это скучнейший тип.
Она собрала карты и отложила их в сторону, расслабилась. Теперь она уже не была серьезной, а всего лишь несчастной и усталой. Потому закурила следующую папиросу.
— Да, я слышала, — сказала она. — Это тот самый скрипач из «Голубого Щита», правда? Случай интересный.
Я дал еще десять тысяч.
— Это уже последние.
— Я много об этом размышляла, — заговорила она. — Понимаешь, родственная профессия. Люди называют его волшебником. И ты знаешь, если тип и вправду располагает такими возможностями, а к тому же еще и пуленепробиваемый, тогда почему приходит только лишь в «Голубой Щит»? Ведь, в конце концов, есть целая куча разных заведений, не говоря уже о других способах приложения подобных талантов. А он прется именно туда и никуда иначе, только туда. Во всяком случае, я никогда не слыхала, чтобы он появился где-то еще. А я всегда все узнаю первая.
— Это кабак Маленького Принца.
— У Принца имеются и другие забегаловки. Не такие шикарные, но имеются. Не думаю, чтобы в этом было нечто личное, какая-то месть или оскорбление. В других районах как минимум три заведения получше, а скрипач туда не заходит. Странно, не находишь?
Я находил.
— Так что, в «Голубом Щите» должно быть нечто особенное. Поинтересуйся, что это может быть, Дирижер. Ведь ты же в колдовство не веришь.
Она откинулась в своем кресле и покивала головой.
— И не верь, Дирижер. В предсказания, сны и тому подобную чушь. Только придурки в это верят. Одни только пацаны.
Я вздохнул чуток свободней. Колдовства не существовало.
Тут я вспомнил, что мама, когда я был еще ребенком, говорила мне то же самое.
Да ладно уж. Всегда стоит проконсультироваться у специалиста.
В хибаре на Западной меня уже ожидали Тромбон и Флейтяра. Они пытались играть, но что-то не клеилось, так что Флейтяра чуть на стенку не лез.
— А где Контрабас? — спросил я.
— Поперся к какой-то сучке, — ответил Тромбон.
— Какие-нибудь деньги у вас брал?
— Никаких.
Меня будто сапогом в зад трахнули. Именно такое чувство. По-видимому, эта блядушка собиралась дать ему на шару. Втюрилась в Контрабаса? Невозможно. Почему тогда не в меня?
На этот вопрос ответа не было.
За работу мы взялись втроем. Похоже, что все усложнялось, а мы этого не любили. Это заставляло задуматься.
Тромбон с Флейтярой никогда в «Голубом Щите» не были, так что пригодиться мне не могли. Они всегда захаживали в «Квазар», ближе, дешевле, и всех знали.
А «Голубой Щит»? Ну что там было такого особого?
Располагался под землей, но в квартале Красных Дубинок все забегаловки располагались под землей, потому что там никогда не было спокойно, и очень часто стекла в окнах выставлялись.
Ага, в «Голубом» был единственный на весь город биллиардный стол. Еще довоенный. И что с того, скрипач в биллиард не играл.
Ну так что же? В голову ничего не лезло.
Выхода не было. Надо было еще разок пройтись в заведение. Сейчас или вечерком. Я предпочитал идти вечером. Возможная встреча со скрипачом могла приблизить меня к цели.
Мы целый день репетировали Шопена, но Контрабаса нам не хватало. Пришел он только под самый вечер. И, похоже, был ужасно довольный собой.
— Где ты, сука, шастал столько времени? — набросился я на него.
— С Амандой был, — ответил он.
Меня буквально трясло.
— А бабки у тебя откуда?
Тут уж он совершенно разлыбился.
— А я задаром ее трахал. По любви.
После такого нас буквально кондрашка хватила. Ясный перец, в жизни по-разному случается. Время было как время, жаловаться нечего. Понятно, женщина сейчас фрукт редкий, в последней войне они дохли как мухи. И это естественно, что выжившие стали общественной собственностью, за что заставляли себе платить. Мы и платили. Если уж припирало, платили и баста. Иногда случалось проехаться на шармака. Редко, но случалось.
Но вот, чтобы по любви?
— Твою мать, — просопел Контрабас.
— Ладно, это твое личное горе, — сказал я. — Право имеешь. Вот только одно меня беспокоит. То, что музыку забрасываешь. Мы тут без тебя играли, Контрабас. А Шопен, парень, это ведь гений был.
Контрабас взял инструмент и сыграл пару вставок. Я покачал головой и стал собираться на выход.
— Дирижер, а тебя куда черти несут? — крикнул Флейтяра. — Наконец-то мы месте и можем круто взлабнуть. Так что, куда прешь?
— Еще разок схожу в ту подземную забегаловку, — отрезал я.
— Я с тобой, — сказал Контрабас.
— И не думай, — наехал на него Тромбон.
— Оставайся, — сказал и я.
Он пытался было что-то вякать, но Флейтяра быстро заткнул ему рот. Все деньги я оставил на месте. О скрипаче до сих пор ничего не знал. Но пистолет взять было надо, хотя я и рисковал его потерять, равно как и предыдущий. Гораздо безопаснее было оставить голову, только не пушку.