Существуют слова: родина, Вандоу, Англия, мать, отец, сестра, но они не звучат больше. Они подобны слабому, далекому звуку колокола, который не производит впечатления, даже если смутно доходит до тебя.
Ты вне всех границ, вне пределов культурного мира, обычного человеческого бытия. Человеческое сознание имеет здесь, на земле, свои определенные рубежи. Ты можешь вращаться в мирах вне этих пределов, как например, в Австралии. Искры далекого человеческого сознания не долетают здесь до тебя. Ты на краю света. И так как звук не достигает твоего слуха, то умирает и отзвук: ты не отвечаешь, теряешь ощущение.
Прошлого не существует, а то, что от него осталось, так отдаленно и туманно, что не затрагивает тебя. Будущего тоже нет; к чему задумываться над такой химерой, как будущее? Важен только данный момент. Ты трудишься в поте лица, отдыхаешь, тебя поедают москиты, ты ешь, пьешь, ты думаешь иногда, что умираешь, но и это тебе безразлично, тем более, что ты знаешь, что в конце концов не умрешь, потому что какое-то непостижимое упрямство тебя заставляет жить дальше. Так ты продолжаешь существовать. Если ты безработный, ты берешь лошадь и едешь куда-нибудь в другое место; ты глядишь в оба, чтобы не сбиться с пути и не погибнуть от жажды. Когда все опостылеет тебе, — ты засыпаешь. Но когда тебя заедают клопы, ты лишаешься и этого утешения. Но в глубине души у тебя таится мысль, величиной с горчичное зерно, что однажды ты вернешься обратно, что все нереальное станет снова реальным, а то, что реально теперь, перейдет в область прошлого. Что все позабытое: родина, мать, ответственность, семья, долг — превратится в действительность, а то, что окружает здесь: жара, засуха, грязь, баранина, околевающие овцы, облепленный мухами скот — перестанет для тебя существовать.
Есть люди, которые предпочитают не возвращаться. Но на них смотрят как на пугало, изгнанников, выброшенных за борт.
Вопрос о «возвращении» представлял для Джека трудную задачу. В нем жило чувство глубокой вражды ко всему, оставленному им позади — обществу, семье, родине. Возвращаться домой ему не улыбалось. Он чувствовал себя лазутчиком, притаившимся под бастионом культуры. И в этот бастион он обратно не хотел. Но ему также не хотелось оставаться и в числе изгнанников, хотя и он, и Том временно ими были. Он достаточно хорошо познакомился с бродяжнической жизнью, чтобы добровольно решиться на нее. Конечно, он в конце концов вернется к культуре, но мысль, что ему грозит стать частью цивилизованного аппарата, до крайности отталкивала его. Таким образом, мало-помалу, в душе созрело окончательное решение. Что-то внутри его затвердело. Он разучился уступать.
Мальчики добросовестно отработали год на овцеводческой ферме, куда послал их мистер Джордж. Наступила минута, когда пришлось рассчитывать только на самих себя. Они бросили овцеводство, истратили сбережения и долгие мили исходили пешком, подобно отщепенцам или бродягам. Вместо одежды на них висели лохмотья, обувь порвалась: нашли другую работу, рыли колодцы, служили у торговцев скотом; снова пасли овец. Работали, как каторжные. Валились от усталости, снова поднимались, находили ночлег у миссионеров, наблюдали как они спасают туземцев, побывали в рудниках.
Бедный Том не на шутку влип. Даже теперь еще он считал себя законно повенчанным с трактирщицей, там, далеко в самом сказочном городе, который только можно себе представить, где тропическая жара зачастую сжигает человеческую душу, раньше, чем сжигает самого человека. В этом самом городе, который построен из железа и состоит примерно из двадцати домишек, отдельные части которых были выброшены морем и собраны неизвестно кем. Теперь в этих раскаленных, как печь, лачугах жили люди; у многих домов не хватало одной или двух стен, что не мешало им считаться жилищем и лишь открывало свободный доступ к тому, что происходило внутри. Некоторые были без окон: просто-напросто четырехугольные дыры в железном остове. Один из домов стоял вообще без стен — это была харчевня. Над нею распростерлась только крыша, укрепленная на столбах, со стороны стойки обтянутых холстом, на котором, подобно китайским теням, виднелись силуэты сидящих за стойкой хозяйки и ее дочери.
Хозяйка, почти не двигаясь, разливала по стаканам грог, в то время как ее муж вкатывал и выкатывал бочки.
Благовоспитанная мисс Снук сменяла мамашу в работе. У нее были «прекрасные манеры», ибо ее отцу принадлежала не только харчевня, но ещё лошадь, экипаж и постоялый двор.
Папаша прежде держал парикмахерскую в Сиднее. Теперь он исполнял обязанности повара и кучера.
Мамаша была высокорожденной дочерью аптекаря; она потеряла свое реноме, убежав однажды с парикмахером. Но теперь ее прежнее величие позволяло ей самовольно и беспрепятственно повышать цены.
— Мы не какие-нибудь проходимцы, как это некоторые думают, мистер Грант, и мы всячески стараемся обеспечить нашу дочку. Мы понимаем толк в людях и не имеем намерения отдать наше единственное дитя какому-нибудь забулдыге.
Джек охотно бы отрекомендовался бродягой и проходимцем, но они с Томом дали друг другу слово никому не говорить ни кто они, ни откуда едут. Они странствовали, вот и все.
Круглолицая Люси решила про себя, что Том податливее Джека. Бедного Тома явно затаскивали в ловушку, а Джеку оставалось лишь с отвращением наблюдать со стороны. Сыграли даже какое-то чудовищное подобие свадьбы. Мальчики не могли без содрогания вспоминать о ней. Даже во время самого палящего зноя, когда мозг не работает, а как будто тает — их не покидало сознание кошмара при воспоминании об этом постылом происшествии. Целую неделю провел Том после своей так называемой свадьбы в состоянии умственного оцепенения. Затем с ужасом очнулся от того одурения, в которое его привели жара, ром и Люси, и оба юноши бежали. Они тщательно замели все свои следы.
Почти целый год никто из них не писал домой. К чему? Однажды Том, в порыве великодушия, послал в письме чек на имя теток в Йорк, зная, что им после смерти Па и бабушки тяжело живется.
В ответ пришло письмо от тети Люси, — ненавистное теперь имя! Оно начиналось словами: «Благодарю тебя, милый племянник», а дальше шли намеки на то, что миссис Эллис как будто — она далека от желания сплетничать — неважно живется.
Том поглядел на Джека.
— Пожалуй, пора домой, — сказал тот, читая ответ в глазах Тома.
— Пожалуй.
Итак, час настал. Свободе пришел конец. Они возвращались, вовремя попав на старый корабль «Венера», шедший со скотом к югу.
Вернуться домой телом не всегда значит вернуться обратно и душой. Увидав белые здания Фриментла, Джек понял, что душа его осталась далеко. Но делать было нечего. Когда старая шхуна, стукнувшись о причал, была ошвартована, то ничего другого не оставалось, как сойти на берег. Мальчики сошли с корабля с оравой подобных им одичалых, небритых, заскорузлых бродяг.
— Выпьем-ка сперва по глотку!
— Что ты говоришь, Том? Ты ведь знаешь, у меня в кармане, кроме двух долларов на дорогу в Перт, нет ни полушки.
— Какие там счеты! — воскликнул в ответ товарищ. — Выпьем, да и все тут. Теперь мой черед — я угощаю.
— Ладно, за мной очередь в Перте!
— Чего бы нам выпить?
— Лично мне — кружку пива!
* * *
Джек не дал себя так обчистить, как Том, у которого была очевидная потребность избавиться от последней полушки. Кроме того, Джек послал несколько бумажек на имя Ленни, прося сберечь их до своего приезда. Это и составляло все его имущество.
Засвистел тот же паровозик того же маленького поезда, который отправлялся отсюда четыре года назад. Орава приехавших ринулась из гостиницы к вагонам и втиснулась в третий класс.
— Пойдем-ка вперед, — предложил Джек, — коли мы некурящие, посидим хоть на мягких диванах. — И он потащил Тома к передним вагонам. Парни вошли было в одно отделение, но их спугнула сидящая там с ребенком дама. Не унывая, они зашагали к отделению для курящих. На них свирепо глянули два жирных купца и один священник. Один из купцов вынул свой платок и встряхнул его, намереваясь высморкаться. Запахло духами.
— О, боже, — воскликнул Том, хватаясь за желудок. Мне плохо!
— Отчего?
— Да от вони этих духов!
Джек усмехнулся, но, окунувшись снова в цивилизацию, инстинктивно стал больше следить за собой.
— Алло! Да ведь это Сам Эллис! — Том высунулся из двери вагона. — Алло! Сам! Как поживаешь?
Молодой человек посмотрел на Тома, смущенно засмеялся в ответ и отвернулся. Он не сумел бы отличить Тома от Адама.
— Выпьем-ка еще по глотку! — предложил Том, выходя из вагона.
Джек пошел вслед за ним, но не успели они сделать несколько шагов, как поезд засвистел и тронулся. Они бросились за ним, схватились за ручку служебного купе и вспрыгнули на подножку. В отделении было пусто, и они преспокойно уселись на стоящие вдоль стен ящики. Затем смущенно переглянулись, ощутив всю неприглядность своего положения.
— Клянусь всеми дохлыми морскими свинками, что ты ни дать ни взять похож на оборванца!
— А на кого, думаешь, ты сам похож, трубочист несчастный!
Том не нашелся что ответить. В Перте они вышли, ничего не заплатив за проезд. Прежде всего направились в контору мистера Джорджа. Джек пропустил Тома вперед, а сам, теребя свою сальную фуражку, неуверенно остановился в дверях.
Мистер Джордж, в изящном светло-сером костюме и белом жилете удостоил их лишь мимолетным взглядом.
— Что вам, молодцы, от меня нужно?
— Да нам… — начал было Том, глупо ухмыляясь. — Вот тебе на! — Том ухмыльнулся еще глупее.
Мистер Джордж лукаво посмотрел сперва на него, потом на Джека и, улыбнувшись, прислонился к спинке кресла. — Ну и хороши же вы! Как жилось?
— Плохо, хуже не может быть, — ответил Том.
— Миллионерами, стало быть, не возвращаетесь, — несколько разочарованно резюмировал мистер Джордж.
— Не одолжите ли нам пятерку?
— Ах ты, злодей! Ловко вы надо мной подшутили. Теперь послушайте-ка, братцы мои, я обещаю дать каждому из вас по пять фунтов, если вы в таком виде побегаете в Перте день и никто вас не узнает.
— Согласны! — ответил Том.
— Больших шалопаев, чем вы, я никогда еще не встречал! Но нынче вечером вы можете пообедать со мной в клубе, там вы мне обо всем и расскажете. Значит, ровно в половине седьмого. После обеда пойдете со мной на вечер к губернатору. Джек, вы можете надеть ваш вечерний костюм, который до сих пор висит у меня в шкафу. Итак, до свидания, до половины седьмого.
* * *
Попрощавшись, они вышли на улицу.
— Итак, мы похожи на оборванцев? — сказал Том. Он перестал хохотать и умышленно задел какого-то прохожего.
— А ну-ка поосторожнее, — разозлился прохожий и в свою очередь толкнул Тома.
— Эй ты… не узнаешь меня, Джимми?
Джимми энергично схватил его за рукав и потащил к водосточной трубе.
— Как не узнать, приятель, — добродушно, точно пьяного, успокаивал он Тома. — Вот подожди ужо, встретимся за углом в кабаке. А ты, старина, — обратился он к Джеку, — возьми-ка его под руку! — Том умирал со смеху. На этот раз их не узнали.
Они снова выпили по рюмочке, прошлись по главной улице Перта, заглядывая в окна магазинов, «приобрели», несмотря на отсутствие денег, по шелковому носовому платку и по куску туалетного мыла. Испытав это удовольствие, спустились к реке, а оттуда снова вернулись в город.
На одном из углов они увидели тетю Матильду и Мери; тетю Матильду — в плотно облегающем ее, обшитом оборками платье, а Мери в полосатом, черном с белым, с обтянутым лифом и узкими, расширяющимися кверху рукавами. На голове у нее была маленькая черная шляпка с пером.
Джек, со свойственной ему теперь, приобретенной на северо-западе, злостью, охотно сорвал бы с нее весь этот шаблонный туалет и заставил в натуральном виде пройтись по улице. Она шла такой чистюлей и паинькой за массивной миссис Ватсон, что так и хотелось выколупнуть ее из этой личины, как улитку из панциря!
— Вон тетя Матильда, — воскликнул Том. — Ловко налетели!
Оба шалопая тихонько пошли за ними. У Мери была в руках книга, которую она, очевидно, несла в библиотеку.
— Итак, Мери, пока ты будешь менять книгу, я зайду в аптеку за лекарством от моего удушья. Оно не дает мне покоя, — сказала тетка, останавливаясь перед магазином, чтобы отдышаться.
— Зайти за тобой, или ты придешь сама?
— Я буду ждать тебя там, — решила тетя Матильда и проплыла дальше, бросив подозрительный взгляд в сторону обоих бродяг.
Мери задумчиво стала рассматривать выставленные в окне книги.
— Не подадите ли чего-нибудь, барышня, бедному молодому человеку? — произнес Том, опустив голову и подходя к ней ближе.
Мери вздрогнула, испуганно поглядела сначала на одного, затем на другого и вынула кошелек, уронив при этом книгу. Джек резво нагнулся и поднял ее. Это был роман Троллопа. Мери пыталась вынуть из кошелька пенни. Том заглянул внутрь его.
— Одолжи нам десять шиллингов, Мери!
Она пристально взглянула на него и веселая улыбка озарила ее лицо.
— Я никогда не узнала бы тебя!
Затем, когда Джек встал и подал ей разорвавшуюся книгу, ее сияющий взгляд невольно встретился с его голубыми глазами.
Девушка безмолвно, но многозначительно протянула ему руку. С легкой усмешкой и все так же молча он пожал её.
— Ты выглядишь примерно как после боя с Казу Эллис, — сказала Мери. — Когда же вы едете в Вандоу?
— Вероятно, завтра, — ответил Том. — Там все благополучно?
— Кажется, — смущенно ответила Мери.
— Что вам угодно? — раздался громкий, запыхавшийся голос. Тетя Матильда, с совершенно багровым лицом, торопилась на помощь Мери.
— Одолжи нам десять шиллингов, Мери! — шепнул Том и она живо сунула их ему в руку.
Джек уже успел удрать, и Том, видя приближающуюся свирепую даму, последовал его примеру.
— Нищие! Неужели они попрошайничали? Сколько ты им дала?
— Он заставил меня дать ему десять шиллингов, тетя!
Миссис Ватсон в изнеможении уселась на скамейку.
Мальчики подкрепили себя рюмкой водки и отправились в багажное отделение, чтобы выкупить оттуда чемодан Джека, содержащий в себе его белье, рубашки и другие, давно не употреблявшиеся вещи.
По возвращении в город Джека охватило тяжелое, гнетущее чувство страха, как будто ему грозила какая-то беда.
— Во что я оденусь к сегодняшнему обеду? — ворчал все еще беспечный, снова подвыпивший Том. — Где мне достать себе приличный костюм?
— Кто-нибудь из родни оденет тебя.
Джека больше всего пугала мысль случайно встретить где-нибудь Монику и показаться ей в таком виде. Он знал, каким взглядом она посмотрит на него и это не улыбалось ему.
Один человек, с которым они встречались на севере, подошел и поздоровался с ними.
— Угостите-ка меня, братцы!
— Согласны!
Подкрепившись, их товарищ зашел к старьевщику; Том и Джек вошли следом.
— Отец, что дашь в заклад за пару новых, только что купленных сапог?
— Два шиллинга.
— Действительно! А я за них выложил двадцать. Ну да ничего, гони монету! — Джек стал обдумывать, что бы он тоже мог заложить. Он вытащил изо рта чудесный золотой передний зуб. Настоящий был однажды выбит во время футбола.
— Отец Авраам, — сказал он, показывая ему зуб. — Я джентльмен, равно как и мой товарищ, хотя, быть может, мы на джентльменов и не похожи. Ему необходим — хотите верьте, хотите нет — к сегодняшнему вечеру фрак.
— У меня имеются наверху первоклассные, наимоднейшие мужские костюмы. Но такому костюму цена пять фунтов.
— Разрешите примерить!
Авраам колебался. Но в конце концов Том был облачен в широкий, сильно вырезанный фрак. Вид был ужасный, но Джек одобрил. Хозяин не хотел отдавать меньше, чем за 2 фунта, оставленных в залог и десять шиллингов, уплаченных за прокат. Молодые люди обещали заглянуть еще раз попозже.
— А что вы мне можете предложить за зуб? — спросил Джек. — Вы не найдете более драгоценного во всей Западной Австралии.
— Я дам вам за него пять шиллингов, потому что вы меня забавляете.