Флейта Аарона. Рассказы - Лоуренс Дэвид Герберт 6 стр.

Но лицо Джозефины было сурово и замкнуто. Она ничего не ответила.

Вся компания высыпала в коридор. Группы вышедших из других лож лепились вдоль стен. По свободной середине прохода шли мужчины и женщины, — кто в буфет, кто отыскать знакомых. Вскоре в толпе появился Джим, ведя под руку Аарона Сиссона. Джим широко улыбался, а у флейтиста было недовольное лицо. Одет он был безупречно, во фраке и сверкающем белизной крахмальном белье. Такой же джентльмен, как и всякий другой.

— Очень рада, — обратилась к нему навстречу Джозефина. — Как это вы очутились здесь?

— Я играю на флейте, — ответил он, пожимая протянутые руки.

Они теснились кучкой посреди прохода и оживленно разговаривали.

— Как чудесно, что мы здесь встретились, — восхищалась Джулия.

— Вы находите? — улыбнулся ей Аарон.

— Конечно. Это так не похоже на Шотль-Хоуз в тот рождественский сочельник. Восхитительный был тогда вечер!

Аарон пристально посмотрел на нее, но ничего не ответил.

— Мы уже много слышали о вас, — любезно обратилась к нему Тэнни.

— Вот как! — коротко ответил он.

— Пойдемте, — вмешалась чем-то раздраженная Джозефина. — Мы совсем загородили проход. — И она первой вошла в ложу.

Аарон стал у барьера и равнодушно смотрел вниз на толпу в партере.

— Расскажите, что вы теперь делаете? — спросила Джозефина. — Вы имеете постоянное место?

— Да, на некоторое время.

— Эта жизнь интереснее для вас, чем та, что была в Бельдовере, не правда ли? — Она села, и Аарон стал внимательно вглядываться в ее молодое смуглое лицо. Ему нравился ее чистый голос и ритмичная речь.

— Да, все-таки перемена, — улыбаясь, ответил он.

— Мне думается, что это больше, чем просто перемена, — возразила она. — Пропасть отделила вас от прошлого. У вас теперь совсем новая жизнь.

Аарон улыбаясь смотрел на нее, и казалось, что он внутренне смеялся. Джозефина покраснела.

— Разве не так? — настаивала она.

— Очень может быть, что вы и правы, — уклончиво ответил он.

Было очевидно, что он находился в благодушном, но очень рассеянном состоянии духа. Лица, находившиеся в ложе, были для него лишь полуреальны. Оттого он и допускал некоторую небрежность в отношении к ним. Поэтому Джулия нашла, что он глуп и неинтересен, а Тэнни была обижена, что он не уделил ей особенного внимания. Мужчины же остались к Аарону холодно-равнодушными, — впрочем, кроме Джима.

— Вы человек, относительно которого я всегда был уверен, что он вернется, — хлопнул он Аарона по плечу.

Аарон радостно улыбнулся ему в ответ.

— А я думала, что мы ему не нравимся и он недоволен, что мы опять попались ему на пути, — возразила Джулия, выпуская кончик своего жала.

Флейтист повернулся к ней и по своему обыкновению пристально на нее взглянул.

— Вы как будто не узнаете меня, — продолжала она в том же тоне.

— Напротив, я отлично вас помню, — сурово ответил Аарон.

— О, вы необыкновенно любезны, — засмеялась Джулия деланным смехом.

Аарону было не по себе. Он ждал дальнейшего нападения.

— Как поживают ваши жена и дети? — с притворным простодушием спросила Джулия.

— Полагаю, что вполне удовлетворительно.

— Вы все-таки побывали у них? — смущенно спросила Джозефина.

Аарон, улыбаясь, посмотрел на нее, но не ответил.

— Пойдем, выпьем чего-нибудь, — мрачно предложил Джим, взяв Аарона за локоть и увлекая его из ложи. — А женщины, — пропади они все пропадом!

VI

Беседа

Молодое общество едва дождалось конца длиннейшей оперы. Сговорились после спектакля встретиться с Аароном. Он должен был найти их в нижнем вестибюле для публики. Когда занавес окончательно опустился, зрители стали с томящей медлительностью, тесня друг друга, спускаться с лестницы. Таксомоторы у театра были уже разобраны. Шел дождь. К счастью, дамы захватили ботики. Пока они обувались, высокий Джим выглядывал поверх голов, не идет ли флейтист.

Вскоре Аарон был обнаружен. Его издали признали по шляпе: он ходил в котелке. Джулия поморщилась при виде его, и даже Джозефина недовольно повела бровями. Не то, чтобы этот котелок действительно стеснял их; но если уж надо к чему-нибудь придраться, то почему бы и не к котелку? Множество знакомых, — по большей части стройных молодых людей в военной форме, — подходили и обменивались поклонами и несколькими словами с Джозефиной или Джимом, с Джулией или с Лилли. Но их встречали холодно. Наконец, вся компания выбралась на улицу.

Дамы высоко подобрали юбки, брезгливо ступая по мокрой, покрытой грязью мостовой. Идти было недалеко, — все были приглашены в комнату, которую Джим занимал на Адельфи-Стрит.

Подойдя к дому, где жил Джим, поднялись по темной лестнице и вошли в большую, красиво обставленную комнату. Джозефина оригинально убрала ее коврами и пестрыми материями. Хозяин поспешил зажечь декоративное газовое пламя в старом камине, упраздненном после введения центрального отопления. Свет снизу уютно озарил комнату.

Пока Джим обносил гостей вином и закусками, а Джозефина готовила чай, Роберт заиграл на рояле — вернее, на пианоле — Баха. Кресла и стулья были расставлены широким полукругом возле камина. Гости сняли верхнюю одежду и отдались впечатлениям дорогого комфорта современной богемы. Им нужен был Бах, чтобы отбить неприятный вкус, оставленный музыкой «Аиды». Им нужны были пряные ликеры и виски, чтобы взвинтить умы. Им нужен был домашний комфорт, в котором они могли бы укрыться от житейских бурь. Все присутствующие здесь мужчины, кроме Аарона, так или иначе побывали на войне. Но, вернувшись благополучно из окопов, опять вошли в рутину богемной жизни.

Раздался звонок. Джим спустился к входной двери на улицу и вернулся в сопровождении хрупкой на вид, элегантно одетой молодой женщины, с вполне светскими манерами, которые отличали ее от сидевших в комнате представителей богемы. По чертам лица, белой коже и каштановым волосам в ней можно было узнать ирландку. Слегка приподнятая верхняя губа придавала ее лицу привлекательную наивность.

После общих приветствий она скинула шубку и села рядом с Джулией.

— Как вы поживаете, дорогая? — спросила она ее.

— Я вполне счастлива, Кларисса, — ответила Джулия, улыбаясь своей ничего не значащей улыбкой.

Пианола перестала играть, и поднялся общий непринужденный разговор.

Джим, ерзая, сидел в своем кресле и мрачно поглядывал на гостей со злобным выражением китайского дракона.

— Полно вам ребячиться, — обратился к нему Лилли. — В вас шесть футов росту, вы были кавалерийским офицером, сражались в двух войнах, а теперь не стыдитесь, как ребенок, плакаться, что вас не любят.

Джим, всегда готовый в мрачному шутовству, повернулся к Лилли и, оскалив зубы улыбкой, вежливым тоном произнес:

— Дорогой мой, вы так хорошо знаете, что можно и чего нельзя, что вам следовало бы стать пастором или таможенным досмотрщиком.

Затем он резко повернулся в кресле и увидел Клариссу, которая сидела на кушетке у ног Джулии, положив ей на колени свою обнаженную выше локтя белую руку. Джим выпятил губы и уставился на нее. Прическа ее распустилась, так что густые каштановые волосы обильными прядями спускались на плечи. Лицо было бледно. Верхняя губа по-детски вздернута кверху, что придавало выражению лица наивную страстность. В ушах краснели кровавые капли рубиновых серег.

— Положительно она мне нравится, — громко сказал Джим. — А как фамилия ее мужа?

— Мистер Броунинг. Будьте повежливее со своей гостьей, — остановила его Джозефина.

— Вы спрашиваете про моего мужа? — раздался мелодичный голос Клариссы. — Да, у меня есть муж.

— И двое прелестных детей, — добавил Роберт.

Джим, любуясь Клариссой, подошел к ней поближе.

— И тем не менее вы очень мне нравитесь! — повторил он.

— Благодарю вас, я в этом не сомневаюсь, — спокойно ответила она.

Остальные присутствующие добродушно смеялись этой выходке, развалясь в креслах и потягивая из рюмок крепкое кюрассо, жуя сандвичи или попыхивая папиросой. Один Аарон Сиссон сидел выпрямившись и с недоумением наблюдая происходящее. Джозефина украдкой следила за ним, а ее остроконечный язычок то и дело взволнованно пробегал по ее крупным губам.

— А я не сомневаюсь в том, что никому до этого нет дела! — сказала она. — Пожалуйста, Джим, перестаньте дурачиться, иначе все уйдут отсюда!

Джим поглядел на нее сузившимися от гнева глазами. Самый голос ее стал ненавистен ему. Она выдержала его долгий взгляд и вызывающе спокойно затянулась папироской. Роберт следил за ними обоими.

Не докурив папиросу и бросив ее в пепельницу, Джозефина обратилась к Аарону:

— Лучше расскажите нам что-нибудь о себе, мистер Сиссон, — сказала она. — Нравится ли вам Лондон?

— Я люблю Лондон, — ответил Аарон.

Последовал ряд обычных вопросов: — Где живете? — В Блумсбери. — Много ли у вас знакомых? — Никого, кроме одного музыканта в оркестре. — Как удалось получить место? — Через театрального агента. И т. д., и т. п.

— Чего вы ждете от движения среди шахтеров? — спросил Джим, давая новое направление разговору.

— Я? — удивился Сиссон. — Я ничего не жду от него.

— Полагаете ли вы, что они восстанут против правительства?

— С какой целью?

— Ради национализации промышленности.

— Когда-нибудь, вероятно, это произойдет.

— А выйдут ли они сражаться на улицах?

— Сражаться?

— Да.

Аарон спокойно улыбнулся.

— А ради чего стали бы они сражаться? — скептически спросил он.

— Как ради чего? Разве им не из-за чего бороться? — вскипела Джозефина. — Разве прочный мир, свобода и победа над этим насквозь прогнившим общественным строем не стоят того, чтобы сражаться ради них?

Аарон тихо посмеивался, качая головой.

— Вам не следовало бы спрашивать меня об этом, — ответил он с горечью. — Я только что ушел от них, потому что они занимаются только парламентским крючкотворством.

— Но будут же они действовать? — все тем же тоном продолжала Джозефина.

— Действовать? — переспросил Аарон. — Что вы называете «действовать»?

— Опрокинуть правительство и взять управление страной в свои руки.

— Когда-нибудь это, может быть, и случится, — холодно ответил Аарон.

— Я только и жду, чтобы они выступили, — с жаром говорила Джозефина. — Надеюсь, устроят же они когда-нибудь кровавую революцию.

Все с удивлением взглянули на нее. Ее темные брови насупились. В своем черно-серебряном платье она могла показаться настоящим воплощением грядущих социальных потрясений.

— Почему же непременно кровавую? — спросил Роберт.

— Да, кровавую! Я не верю в бескровные революции, — уверенно сказала Джозефина. — С каким восторгом я бы ее встретила! Я сама пошла бы впереди с красным флагом.

— Это было бы безумством, — сказала Тэнни.

— Мне хотелось бы увидеть настоящий уличный бой, — с загоревшимися глазами подхватила Джозефина.

— Однако, — остановил ее Роберт, разве вам не кажется, что мы досыта нагляделись таких вещей во время войны? И разве мы не убедились, что это занятие глупое и ни к чему не приводит?

— Да, но гражданская война — это совсем другое дело. Мне не доставило бы никакого удовольствия драться с немцами. А гражданская война совсем не то!

— Джозефина права, — высказал свое мнение Джим.

— Как вы не понимаете, — вскипела Джозефина. — В гражданской войне вы чувствуете, по крайней мере, что делаете дело.

— То есть расстреливаете и разрушаете дома? — иронически спросил Лилли.

— Да! — приняла его вызов Джозефина.

— Правильно! — произнес вдруг Аарон, резко двинувшись на своем стуле.

Лилли переглянулся с ним взглядом взаимного понимания.

— Так вот, — сказала Тэнни, — не сегодня завтра и должна наступить очистительная буря!

— Да, — протянула Кларисса. — Я тоже сторонница бури. Я тоже стою за разрушение. Только я желаю иметь центральное отопление и хорошего повара.

Все засмеялись. Джим налил себе стакан виски и кивнул головой Сиссону.

— За ваше здоровье! Выпьете со мной?

Аарон отрицательно качнул головой. Джим не неволил его. Он не прочь был поберечь вино для себя.

— Скажите, верите ли вы в любовь? — спросил он Аарона, садясь рядом с ним.

— Любовь? — недоуменно переспросил Аарон. — Не знаю, что сказать вам об этом.

— Это жизнь! — торжественно продекламировал Джим. — Любовь — это жизнь!

— А по-моему это такой же порок, как пьянство, — ответил Лилли.

— Порок? Это смотря по человеку, голубчик. Для меня это жизнь, жизнь! Разве вы не согласны? — с любезной улыбкой обратился Джим к Клариссе.

— О, да! Совершенно согласна, — небрежно протянула та.

— В таком случае позвольте записать, — издевался Лилли. Он отыскал синий карандаш и крупными печатными буквами стал выводить на белом мраморе камина:

Джулия вскочила, увидев эту надпись, и протянула вперед руки, словно защищаясь от нее.

— О, я ненавижу любовь, — возбужденно закричала она. — Ненавижу!

— А мне думается, что это болезнь, — задумчиво произнесла Джозефина. — Может быть, все мы больны, потому и не умеем любить.

— Вам бы следовало, сударыня, произвести новый опыт, — оборвал ее Джим. — Я знаю, что такое любовь. Я размышлял об этом. Любовь есть цветение души.

— Запишите, — повторил Лилли.

И на мраморной облицовке камина появилась вторая строчка:

Джим взглянул на надпись.

— Правильно. Вы пишете без ошибок, Лилли!.. Итак, продолжаем. Когда любишь — душа цветет. А если душа не цветет, она увядает.

— От любви расцветает душа, — с напускной торжественностью произнес Лилли, — а цветение души порождает революции!

— Браво, Лилли! — согласился Джим. — Вы вдруг прозрели и попали в точку.

— Значит, можно записать и увековечить?

И Лилли вывел на мраморе:

— Теперь я понимаю, — продолжал Лилли, — зачем вы так усердно наливаете свою внутренность вином. Вы хотите, чтобы у вас расцвела душа.

— Вы необыкновенно проницательны, — против обыкновения спокойно ответил Джим. — Я много раз замечал: когда я люблю, я испытываю прилив энергии. Я физически ощущаю ее здесь. — Он ткнул себя пальцем в верхнюю часть живота. — Это потому, что душа становится шире. И если бы у меня не бывало таких приливов энергии и бодрости, я бы давно околел.

— Довольно с меня! — встала со своего места Тэнни. — Я нахожу, что все вы сегодня поглупели. Да и поздно уже.

— Вот, — не слушая ее и уже встав с кресла, торжественно произнес Джим, указывая на Клариссу: — она — Любовь. А он — Трудовой Народ. Все надежды — на эти две силы. — И широким жестом он изобразил соединение Аарона Сиссона с миссис Броунинг.

— Как интересно! Со времен детства я не участвовала в таких аллегорических представлениях. Вы же, должно быть, никогда не принимали в них участия? — с улыбкой обернулась Кларисса к Аарону.

— Никогда, — ответил тот.

— Прощайте, — сердито перебила их Тэнни. — Вы все ужасно мне надоели.

— Жалко вас. Прощайте, — поклонился Джим.

— Нам всем надо идти, если мы хотим еще застать поезд подземки.

Все общество, за исключением Джима, скоро собралось и по узким, мокрым от дождя улицам подошло к станции подземной дороги. Роберту с Джулией и Клариссой надо было ехать на запад, Лилли с женой жили в Хэмпстэде, а у Джозефины и Аарона была общая дорога в Блумсбэри.

Спускаясь в подземный вокзал, Роберт обратился к Джозефине и Аарону.

— Надеюсь, — сказал он, — что мистер Сиссон проводит вас до самого дома, Джозефина. Ведь он живет в ваших краях.

— В этом нет никакой необходимости, — смущенно ответила Джозефина.

Общество разделилось. Приходили уже последние поезда. Станция была полупуста. Среди ожидавшей публики было много пьяных. Подземные артерии Лондона после полуночи являют особенное зрелище. Все здесь представляется необычным и жутким.

— Как я ненавижу этот Лондон, — горячо воскликнула Тэнни. По происхождению она была наполовину норвежкой и большую часть жизни, до замужества с Лилли, прожила в Норвегии.